И много желтого. И синего. И липкий...
И много желтого. И синего. И липкий
уходит день не без вольтеровской улыбки.
Как будто не был на объятия похожий
клубок из рук случайной нежности в прихожей:
Как будто мне не завизировали кашель,
как результат вспотевших внутренностей наших.
как результат экспериментов друг на друге,
как - будто мы сплошные губы или руки.
Как будто мы и не лизались как щенята,
как будто платье совершенно не помято.
Как будто время не в ногах у нас валялось,
как будто небо потолком не притворялось...
Но много желтого и синего. И длинный
мой детский сон не дольше бабочки наивной.
И вот уже мне стыдно, если скажут,
что жизнь длиннее нескольких затяжек,
что жизнь полезней дыма сигареты,
что любят от рассвета до рассвета.
Нет, я уже не маленькая лгунья.
А любят - два часа до полнолунья,
А верят только в солнце, или в Бога.
Да я в тебя, и то - совсем немного...
Да, много желтого и синего. И смейся -
в который раз не хлопнет дверь, и не надейся.
Куда я денусь в этом суетном и бренном,
где в одиночество впадает каждый первый.
Где одиночество - посылками по свету,
где так нечасто наступает "бабье лето".
Где одиночество - доступная небрежность,
где только смысла, что нечаянная нежность.
...а женщина стоит, изнемогая
от тяжести изученного рая.
И еле слышно - что она попросит,
и не понять, куда ее уносит.
Май 1990