Машенька
Опустила ресницы -
только ветер вослед
пролистает столицы,
как страницы газет,
и уже не забыться,
сон плеснув через край.
Это к императрице
нас уносит трамвай.
Что бежать от погони
через третью страну?
Здесь, в вечернем вагоне
ты подсела к окну
и, прижавшись устало
к темноте за стеклом,
все беззвучно шептала
девяностый псалом.
Поддаваясь движенью,
вспышки встречных реклам
с лета рвут отраженье
в клочья, напополам.
Там, в огнях "Кока-колы",
как в пролитой крови,
проступает Николы
темный лик визави.
Алым паром клубится
глас архангельских труб.
Пусть попутчик косится
на движения губ,
соглядатай ли, просто ль...
Да, видать, неспроста
под шинелью внаброску
два солдатских креста.
Надвигается полночь,
но на этом пути
та крылатая помощь
запоздает спасти,
и ни пеней, ни песен -
взмах беспомощный слов.
Милый мальчик так весел,
милый мальчик, он мертв.
Так далекие крики
мчатся прочь, под откос,
лишь грохочет по стыкам
ямб двустопный колес,
лишь казнят да жируют.
И сама не поймешь:
то ли плачешь втихую,
то ли в голос поёшь.
На мятежном просторе
твой трамвайный вагон,
проезжая над взморьем,
набирает разгон,
поднимается в воздух.
И мерцают во мгле
треугольником звезды
на плечах и челе.