Норвежская ресторанная мистерия
Посвящается А. Галичу
Русский барин в норвежском кафе,
как положено, чуть "под шафе".
Как положено барину, крупный.
Стул под ним, разумеется, шаткий.
Он сидит перед водкой и супом,
как положено русскому, в шапке.
И одну за одной папиросы
барин курит так жадно и густо,
что жующим вокруг альбиносам
сразу видно, что барину грустно,
что ему неуютно и тесно,
как медведю в нейлоновой блузке.
И совсем уж, конечно, не к месту
барин что-то затянет по-русски:
"Ой ты, чертова тройка да чертов кабак,
да чертовки, цыганки патлатые,
разморили меня, и заснул, как дурак,
между водкой уснул и салатами.
А проснулся - ни двери, ни щелочки,
и куда-то пропали все, сволочи,
ни цыган, ни салатов, ни водочки,
лишь прибитая к полу скамья.
А над ней висит портрет классика,
но не Дарвина, нет, и не Разина.
Так знакомая, в общем, образина...
И вдруг вижу, о Господи, - я!
Я гляжу на портрет, вижу - липа же.
Сразу видно, художник был выпивший!
Ну откуда во мне столько кипеша
и такая гвардейская стать?
Такой пафос во всей моей внешности!
А в глазах столько странной сердешности,
от которой лишь холод в промежности
и безудержно хочется встать!
Встал. Стою перед ним - чуть не обморок!
Он с портрета румяный, как окорок,
говорит мне: "Что сдрейфил? Ну то-то, брат!
А какой был герой?! Ганнибал!
Как геройски за доллары штатские
распевал свои песенки гадские!
Может, думал играешься с цацками?!
Нет, товарищ, с огнем ты играл!
А талант ведь. И мог бы, играючи,
жить бы, жить себе, брат, припеваючи!
Ты представь только, песни бы Галича
пел бы Краснознаменнейший хор!
И быть может, от власти уставшие
пригласили на дачку бы в Павшино
тебя соколы наши и маршалы
и водили б с тобой разговор!
Нет ведь! Выбрал карьеру предателя!
Эх вы, русские горе-спасатели!
Ты народ наш обидел и партию!..
И выходит, ты, братец, не наш!
Ты признайся, ведь рад, когда худо нам?
Тебе ж Троцкий попутчик с Иудою!
Так что топай, товарищ, отсюдова!
Шагом марш, дорогой! Шагом марш!"
Ой ты, чертова тройка, умчалась куда?
Возишь нынче дельцов по делам да проныр!
И уже никогда не приедешь сюда,
где живу я один без страны!"
Русский барин, допев, осерчает.
И, сломав в кулаке папиросу,
он допьет свою водку за чаем.
Грузно встанет и тронет на воздух.
Лишь помешкав у выхода важно,
распрощается с пальмою в кадке -
одного ж поля ягоды, как же!
Ведь и ей на чужбине не сладко!
Он неспешно уходит, качая рукой.
Торопиться не надо сегодня и впредь.
Впереди еще много таких кабаков,
впереди еще жизнь и нелепая смерть!
Он идет, размышляя, наверно, о том,
что когда-то смягчится судьба и режим,
что, быть может, когда-то, вернувшись в свой дом,
скажет он: "Сколько лет я здесь не был и зим..."
1987