Некоторым философам
Я слушаю с экрана болтуна,
он говорит, ни капли не краснея,
что, дескать, если бы не холода, -
давно пропала б матушка-Рассея.
Полсотни лет мы жили бы не так,
возможно, говорили по-немецки.
А я курил и разминал кулак:
как жалко, что твой адрес неизвестен.
Витийствуй, сука! - Я на речи прям.
Как ни стремись, - народ не замараешь.
Народ из ада выбирался по костям,
собой мостил дорогу к раю.
Он свято чтил наследие отцов,
последнее от сердца отрывая.
Нам верилось - не станет подлецов,
нам верилось - мы что-то открываем.
И это "что-то" виделось во снах,
мы жили в нём, спеша и задыхаясь.
И думали: проснёмся - новизна,
кругом весна, цветение без края.
Он не виновен, что забрёл в тупик,
виновен лишь, что вожакам поверил,
через бурьян ломился напрямик
и лбом упёрся в запертые двери.
Всю жизнь - ярмо, свистит над нами кнут.
Почётен труд, вспотел - и в стойло.
Сомненья теле-радио сотрут,
и пойла вволю, чтоб забыл про волю.
Так жили мы. Живём и ныне так.
Ведь суть не в правильном перстов сложенье,
а в искренности веры и креста;
не в службе суть, а в святости служенья.
Сменили курс, - и неизвестен порт.
Огромно море, моряки - угрюмы.
Когда плевать, что человек за бортом, -
возможен бунт и капитана - в трюм.
Советчиков, как у собаки блох.
Из-за бугра, натаскивая, тычут.
Все за столом, на всех один пирог.
Но вот беда - все на руку нечисты.
Из этой же породы тот болтун.
И временно его в эфире время.
Ему, конечно, скоро карачун -
придёт другой и на экране сменит.
Я не пойму: откуда эта шваль?
Хотя в любой стране не без урода.
Народ безмолствует - вот это жаль,
потворствуя хулителям народа.