"Заметки" написаны приблизительно в 91 году. Сначала это было фрагментом из письма. Перечитывая эпистолярий я обнаружил что часть послания выходит за рамки личной переписки. Много воды утекло с тех пор, главное изменение: я снова оказался участником жанра. Однако концептуально я все также солидарен с основными идеями. Не редактируя особо предыдущую версию, я только убрал некоторые слишком "технические" или неактуальные на сегодняшний день пассажи. Отсюда усилившаяся фрагментарность "заметок", присутствовавшая и задуманная, впрочем, с самого начала.
Мой брак с песнопением - история попыток маленьких революций внутри жанра. К сожалению желание соотнестись хоть с какой-нибудь референтной группой довлело и несмотря ни на что я нередко шел так сказать на поводу у любителей жанра. Что само по себе ни так уж и страшно если бы не пошлая эстетика этого диктата. Поэтому развод. Мы не сошлись характерами. Мне надоела предетерминированность ролей. Я кладу гитару, доминирую над жанром, он сопротивляется, стало быть бай бай. До новых встреч. "Заметки ни о чем" - это прежде всего история бракоразводного процесса. В принципе так никогда и не разрешившегося.
Помимо любимого синдрома маргинальности, некой анархической тенденции частому несовпадению моих опусов с доминирующем направлением жанра еще способствовал и тот факт, что я просто напросто не умел делать песни так, "как надо", при всем старании выходило по-другому, отчасти потому, что вначале не хватало "профессиональных навыков" или набора стандартных приемов, но главное сказалась неспособность втиснуться полностью в прокрустово ложе правильной "неправильной" песни. Заметим попутно, что вся эта якобы неправильность жанра начиналась и кончалась на уровне социальной, эмоциональной, если хотите экзистенциальной альтернативы, в остальном же "революционные" барды сплошь и рядом проезжали на банальностях и штампах, что еще как-то сходило у "классиков" (свидетельствуя впрочем о редкой эстетической слепоте как потребителя так и самих авторов), но становилось невыносимым у продолжателей и подражателей "традиций". К несчастью ни у кого не нашлось ни то что смелости - просто чувства юмора , чтобы заметить, что и сами "классики" -скучны и предсказуемы. И подражательны даже ни кому-то или чему-то конкретному, а всему сразу - некому общему сквозьжанровому маразму.
Комплексовать а ля Окуджава о том, что тексты песен - это неполноценные стихи или даже утверждать (хотя последнее возможно и "ближе к истине"), что у контекста песни - свои особые семантические законы - довольно наивно, хотя отчасти объяснимо отсутствием "аутентичных" критиков в жанре, понимающих его изнутри, конструкционно.
Текст, как сумма (или сумка) версификационно оформленных "идей", то есть того, что остается от жанра при проекции его на другой, в данном случае на плоскость "литературы", никогда меня не интересовал как нечто несущее значимую смысловую концепцию, разве что по принципу продажи театральных билетов в советском театре - "в нагрузку". "Смысл", если это можно назвать смыслом определяли только несколько слов из всей песни. Даже не обязательно слова - это могли быть междометие или глагол, эпитет или предлог, вздох, интонация, перпендикулярная "смыслу", или простое словосочетание - независимо от их грамматической функции, падежа, склонения и контекста, то есть того участка, в который они - эти смысловые точки вроде бы автоматически были включены. Собственно дело было не в значении этих якобы "смысловых" единиц, а в их синергетическом сочетании друг с другом сквозь весь промежуточный контекст, в этих гешталт-меридианах, иногда невидимых, но тем не менее заметных для подсознания, в этих нитках, которые протянуты от одной точки к другой через все тело песни. "Смысл" и не был важен, главное заключалось в том,, что эти слова искусственным образом поставлены, произнесены, спеты, выделены паузой, аккомпанементом, интонацией или экзотическим закодированным "значением" - вообщем сакцентированы так, чтобы стать главными знаковыми "кирпичами", то есть попросту говоря тем не многим, что некий слушатель запоминал после первого-второго прослушивания, узнавая позже как старых (или новых) знакомых при каждой следующей встрече. Весь же остальной текст независимо от грамматической, "идейной", сюжетной, аллитерационной и т.п. структуры оказывается автоматическим контрапунктом. В моем понимании "весь остальной текст", то есть 99 процентов всего словесного материала - есть просто вода, другими словами пение, говорение ни о чем: не о главном, не о существенном, находящемся за полями больших экзистенциальных откровений. Иногда кстати контрапункт может составлять все 100 процентов текстового материала песни, в этих счастливых с моей точки зрения случаях ударные точки как бы подразумеваются, их отсутствие становится так значимо, что создает своеобразные заряженные поля, интонационно-психологические ниши, которые и предназначаются для этих намеренно опущенных опорных элементов. За счет этого контрапункт нередко "работает" еще тверже, увереннее, точнее, хотя с точки зрения неискушенного потребителя "русско-язычной авторской песни" текст все больше напоминает "бессвязный бред".
Как нетрудно заметить главной точкой опоры для приложения творческой энергии оказывается контрапункт, ритуальное бормотание не о главном. И вот этим самым бормотанием, этой алхимической водой с кастомизированной рецептурой я как раз и занимался в процессе "сочинения" текста, интонации и структуры песни. Создавать это ни о чем есть сложное и тонкое ремесло. В него включается интеллектуальный, подсознательно-интуитивный опыт, наконец, техническая выучка и версификационные навыки, такие как умение небанально рифмовать (или не рифмовать) и т.д. - вообщем всякого рода приемы, которые лишь отчасти совпадают с законами стихосложения и которые когда-нибудь будут описаны и проанализированы будущим теоретиком жанра. Цель этих приемов - построить эфемерное и так трудно достижимое пространство, создать тот самый ритуал, то самое ни о чем, "смысл" которого ни есть.
Трудно достижимое еще и потому, что большая часть того, что поется говорится и пишется загажено конвенциональной узнаваемостью, полно значений, значимости, плоской многозначительности, где один недалекий смысл подменяет собой другой еще менее далекий. От этого особенно тяжело избавиться в "поющемся" слове. Смыслы - бациллы размножаются на глазах под увеличительным стеклом пристрастного слушателя, ожидающего от искусства - социологии, от социологии - философии, от философии - религии и от религии - искусства.
Характерно, что "смысл" этого самого ни о чем очевиден для многих, только очевиден по-разному. Для одних - это "смысловой смысл", наратив, мораль, гибрид "идеи" с эмоцией и "красотой". Для других же очевидна явно имитационная природа этих якобы идей и как бы изначальна открыта и сама не присутствующая цель этого ритуала.
Замечу под конец только то, что тело русскоязычной авторской песни - непростой организм. Непосредственность и мистификация здесь чаще чем в "стихах" подавлены социальным пафосом и листовкой. В том числе и в этой связи вопрос о чисто "литературном" качестве текстов становится несколько двусмысленным. Но это уже сюжет для отдельной статьи.
| Страница взята с сервера
Все
о Геологии. Оригинальная версия находится на
www.bards.ru
|