Чепуха, чепуха, говорю тебе - все чепуха...
Чепуха, чепуха, говорю тебе - все чепуха.
И Ньютон - чепуха, и законы его - чепуха.
Я сперва возражал, сомневался: "А вдруг да не этак?" -
но потом возмужал и нашел, что таки чепуха.
Я вперед поглядел, увидал впереди горизонт.
И назад повернул, но и там полыхал горизонт.
Повезло, но потом повезло, повезло да не очень:
я словарь языка развернул, но и там горизонт.
Мы с тобой мотыльки, мы все время ползли не туда.
Я-то знал, я не полз, я и всем говорил: "не туда".
Мы никто, мы нигде, мы с обеих сторон горизонта.
Мы туда повернем, где окажется, что не туда.
Ну и что мотыльки? - говорю тебе, - все чепуха.
И Нью-Йорк - чепуха, то есть нет, все же не чепуха.
Небеса ни при чем, не тужи ни о чем, молодая,
ни с того ни с сего упадая на ложе греха.
Мотыльки пропадут, но не мы же с тобой пропадем.
Это пусть мотыльки пропадают, а мы подождем,
глядя, как сталактит истекает горючей слезою,
а под ним сталагмит вырастает своим чередом.
А если облако похоже на танк,
значит, ему положено так.
И если жиже стала снежная гладь,
лыжи пора менять.
Да что там, вот есть у меня знакомый
здравый, толковый, всех трезвей,
и, к слову сказать, не особо смелый,
но, что с ним не делай, любит змей.
Бывало, неделю бредет песками,
лишь мотыльками себя кормя,
Чтобы змею потрогать руками,
всеми руками четырьмя.