Халезова Евгения Борисовна, кандидат геолого-минералогических наук. После окончания МГУ в 1949 г. была распределена в ИМГРЭ, где проработала 42 года. Окончила заочную аспирантуру на геологическом факультете МГУ. Под научным руководством Г.П. Барсанова в 1968 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему: "Циркон щелочного комплекса Урала". Занималась всесторонним изучением цирконосиликатов в щелочных массивах Кольского полуострова и Урала.

Е.Б. Халезова

НЕЗАБЫВАЕМЫЕ ЛОВОЗЕРСКИЕ И ХИБИНСКИЕ ГОРЫ

Летом 1948 года я, будучи студенткой МГУ, уезжала на преддипломную практику в составе Кольской экспедиции Академии наук СССР, возглавляемой Кузьмой Алексеевичем Власовым. В задачу многолетней экспедиции входило изучение пегматитов, минералогии и геохимии Ловозерского и Хибинского щелочных массивов.
Мне радостно от того, что я еду на Кольской полуостров, где прошла пора моего счастливого детства, что я опять окажусь среди родной и близкой мне природы с ее мелколесьем, тундрой, холодными прозрачными озерами и речками, где в горах встречаются минералы, пленяющие своей красотой - малиново-красные эвдиалиты, называемые "лопарской кровью", длиннопризматические темно-зеленые или черные кристаллы эгирина, часто образующие красивые лучистые стяжения со стеклянным блеском, золотисто-бурые сияющие перламутровым блеском "солнышки" астрофиллита и много, много других , привлекающих глаз своей красотой и необычностью минералов.
В этом году предстояло работать в Ловозерских тундрах.
Отряд состоял из тринадцати человек. Кроме Кузьмы Алексеевича было еще три научных сотрудника (коренастый мужчина средних лет - Лев Лаврентьевич Шилин, молодые сотрудницы Власова - Маша Кузьменко и Дуся Еськова), шесть студентов (Женя Семенов, Лева Бородин и Игорь Тихоненков, которые после окончания МГРИ стали сотрудниками ИМГРЭ, Вася Питеримыч - студент ЦВЕТМЕТа, Володя Федорович - студент художественно-графического факультета Педагогического института и я), повариха, завхоз и шофер.

Машину и снаряжение отправили заранее платформой в сопровождении шофера Кияшко и завхоза Лукьянова. А сами поехали поездом.
Кузьма, как мы все его любовно называли, был страстным рыболовом. Опасаясь, что на севере не будет наживки для рыб, мы везли с собой целых два фанерных ящика, наполненных землей с дождевыми червями. Володе Федоровичу, тоже заядлому рыбаку, было поручено наблюдать за тем, чтобы они не расползлись по вагону.
На третий день пути прибыли на станцию Оленья, где нас встречала машина, отправленная заранее из Москвы платформой. Через четыре часа добрались до небольшого озера Ильма, раскинувшегося в северной части Ловозерского массива. Вода в озере и вытекающей из него речке была прозрачна как слеза. По берегам росли кусты и цвела черника.
Мы поставили лагерь на самом берегу. Большая шатровая палатка с печкой служила и кухней, и столовой. Рядом разместились несколько маленьких двухместных, в которых мы спали по два-три человека. У Кузьмы Алексеевича и Льва Лаврентьевича были отдельные палатки.
Ежедневно, когда позволяла погода, мы отправлялись в маршруты на поиски пегматитовых жил, возвращаясь к вечеру с полными рюкзаками образцов. В дождливые дни занимались камеральной работой: обрабатывали собранные образцы, записывая их подробную характеристику в журнал, отбивали от них маленькие кусочки на шлифы, заворачивали в бумагу и укладывали в ящики, которые в конце сезона отправляли багажом; шлифы всегда везли с собой, с тем, чтобы по приезде в Москву без промедления отдать их в шлифовальную лабораторию.
Кузьма Алексеевич очень следил за нашим здоровьем. Утром, когда после завтрака все отправлялись в маршрут, то обязаны были иметь при себе ватник, даже если небо не предвещало плохой погоды. Как-то раз в теплое утро он заметил, что я иду налегке, и спросил:
- Женя, а где твой ватник?
- Так ведь тепло, Кузьма Алексеевич.
- Это сейчас тепло. А ты же знаешь, как меняется здесь погода. Возвращайся за ватником, - приказал он.
И я, с трудом влезшая после обильного завтрака на крутой склон, должна была вернуться, а потом снова лезть в гору и догонять далеко ушедших за это время товарищей.
Если из маршрута приходили замерзшие, то в обязательном порядке на дно кружек наливалось немного спирта, который мы должны были выпить перед обедом.
Кузьма вставал в четыре часа утра и ловил рыбу, а в шесть часов уже раздавалось у палаток: "Вставайте, христовы невесты (так он звал нас троих - Машу, Дусю и меня), пора рыбу чистить и жарить. Смотрите, какую я кумжу поймал." Действительно, на крючке болталась огромная, сантиметров сорок, кумжа - самая вкусная рыба северных рек и озер, обладающая нежным розовым мясом. Мы вскакивали, чистили рыбу, а Елена Павловна жарила ее к завтраку. До сих пор вспоминается ее удивительно нежный вкус.
Как-то Кузьма Алексеевич и Володя Федорович отправились ловить рыбу на озеро Сычуль, находящееся в двенадцати километрах к северо-западу от Ильмы в Ловозерских тундрах. Володя стоял, не двигаясь, боясь спугнуть рыбу, и завороженно смотрел на поплавок, не обращая внимания на укусы мошкары, тучей повисшей над его головой. Наконец рыба заглотила крючок с наживкой, Володя мгновенно дернул удочку вверх и огромная кумжа взвилась над водой, но в тот же миг сорвалась и с шумом плюхнулась обратно в озеро. Наш рыбак застыл, лицо его было белее полотна. Находившийся неподалеку Кузьма подбежал к нему со словами: "Ну что же ты! Слишком рано дернул." Но, увидев расстроенное лицо, стал утешать: "Ну ладно, не переживай. Может, и еще раз повезет. Хотя, конечно, эта рыбина была знатной." За этот случай Кузьма особенно нежно полюбил Володю и часто, вспоминая, говорил нам: "Вот кто настоящий рыбак. Видели бы вы, как он переживал." А у настоящего рыбака после такой азартной ловли удлиненное лицо от укусов мошкары стало круглым и распухло так, что нос слился со щеками, глаза совсем заплыли, и узнать Володю было невозможно.
15 июля целый день шел снег. Было очень холодно и пришлось надеть на себя все, что было теплого, даже тулупы. Снега навалило сантиметров 20-30. В маршруты идти, конечно, нельзя, так как все покрыто снегом. Иногда сквозь тучи прорывалось солнышко, но теплее от этого не становилось.
Когда снег стаял, нам во главе с Власовым предстояло отправиться на несколько дней в тридцатикилометровый маршрут вдоль северного склона Ловозерских гор. Нагрузившись рюкзаками и спальными мешками, мы двинулись. Прошли горы Карнасурт, Флору, Пьялкимпор и к вечеру достигли наконец круглой, как каравай, горы Вавнбед. Она была значительно ниже других гор.
Сморенные дальней дорогой, сразу после ужина легли спать. Ночь была теплой, и мы не стали залезать в спальники, а лишь завернулись с головой во вкладыши. Но из попытки уснуть ничего не получилось. Мошкара не давала покоя ни на секунду, она залезала в нос, в уши и за шиворот. Мы отбивались от нее, и вскоре белоснежные вкладыши разукрасились многочисленными пятнышками крови, остававшимися от раздавленных кровожадных мошек и комаров.
- Вставайте, ребята,- сказал Кузьма Алексеевич,- полезем на гору. Там, должно быть, ветерок разгоняет мошку и мы хоть немного поспим.
И мы полезли в накомарниках, сонные и искусанные, наверх, по дороге собирая хворост для костра. Через час были на горной вершине. Там дул слабый ветерок. Развели костер, улеглись с наветренной стороны, так чтоб нас окуривал дым, и уснули на целых два часа. Утром, совершенно невыспавшиеся, спустились к нашим рюкзакам, позавтракали и пошли в маршрут в поисках пегматитовых жил. Мошкара не унималась. Мы повязались платками до бровей, надели накомарники, затянули все отверстия в одежде, но все напрасно. Мелкий гнус забирался под одежду и особенно безжалостно ел нас в местах, стянутых резинками - на поясе, запястьях и щиколотках.
Но все-таки пегматитовые жилы на Вавнбеде были найдены, сделаны их описания, отбиты образцы, и можно было отправляться в обратный путь. Вторую ночь ночевали не в таком комарином месте - у подножия горы Пъялкимпор.
У меня это поле было преддипломной практикой. Тема, выбранная мне Кузьмой Алексеевичем, была "Эвдиалиты Ловозерского щелочного массива". В верхней части гор Пъялкимпор и Флора я набрала большое количество образцов эвдиалититов - пород, целиком состоящих из мелких (до 2-3 мм) кристалликов малинового эвдиалита. Так что для меня этот маршрут был особенно плодотворен.
По возвращении на Ильму нас ждал горячий и вкусный обед, приготовленный нашей поварихой Еленой Павловной.
- Ешьте, хорошие мои, досыта. Небось проголодались за три дня, - приговаривала она, наполняя большим половником наши алюминиевые миски ароматными дымящимися щами.
А вечером была баня. Ее специально для нас затопила банщица из ГРП. Все уже ушли, а Володя, весь перемазанный масляными красками, пишет картину.
- Володя, а что ж ты не идешь в баню? - спрашиваем мы.
- Да ну ее, эту баню, -отвечает Володя. - Я лучше попишу.
Он был очень увлеченным художником. Все свободное время рисовал, и тогда забывал обо всем на свете.

А потом был поход в заповедную зону на озеро Сейдъявр, которое справедливо считается жемчужиной Ловозерского массива . На машине доехали до поселка Ловозеро. Взяли там у местных лопарей лодки и поплыли по Луявру до речки Сейдъйок. Поднимаясь вверх по течению, перенесли на себе лодки и вещи и оказались у озера Седъявр, из которого и вытекала речка. Красота здесь была сказочная: вытянутое озеро с изрезанными берегами окружали крутые горы, отражавшиеся в спокойных водах озера. Здесь жила лопарская семья, глава которой в двадцатые годы был проводником Александра Евгеньевича Ферсмана. Когда мы подошли, они занимались приготовлением форели. Каждая рыбина была надета на тоненькую палку; все палки сходились шалашиком над небольшим костром. Через несколько минут еда была готова. Хозяева оказались гостеприимными и пригласили нас отведать эту вкуснейшую рыбу северных озер. Узнав, что мы из Москвы, рыбак спросил, не знали ли мы Ферсмана и, когда услышал положительный ответ, обрадовался, заулыбался:
-Я тоже знал Ляксандра то Евгенича, любил его. И он меня любил. Я водил его по всем горам, все ему тут показывал, - с гордостью говорил старый седой лопарь.
- А много ли у вас тут рыбы, - спросил Кузьма Алексеевич.
- Конечно. А как же.
- Ну, тогда за работу. Хватит рассиживаться.
Увлечение Кузьмы передалось всем. Он срезал нам удочки, и мы трое (Дуся, Маша и я) наряду с мужчинами бегали с ними вдоль речки, и без конца вытаскивая то хариусов, то форель.
- Ну, поняли, какое это увлекательное занятие? - спрашивал нас Кузьма.- Я всех вас сделаю настоящими рыбаками.
На следующий день начались маршруты, во время которых с Игорем, Левой и Женей случилось здесь приключение. Полезли они на гору Куамдеспахк, возвышающуюся над северным берегом Сейдъявр. Поработав на пегматитовых жилах и набрав достаточное количество образцов, двинулись в обратный путь. По дороге были заросли черники, которой они и решили полакомиться. Игорь быстро насытился и пошел вниз, а Женя с Левой задержались, но были на некотором расстоянии друг от друга. Вдруг Женя услышал вблизи чьи-то тяжелые шаги. Он оглянулся и оторопел: неподалеку стоял на четырех лапах медведь и тоже ел чернику. Рядом был обрыв, и Женя, недолго думая, прыгнул вниз и заскользил по крутому склону, покрытому мелкой осыпью. Медведь поднял голову, подошел к самому обрыву и с удивлением смотрел на быстро удалявшегося Женю. Но сам последовать за ним не решился, да и ни к чему ему это было, так как он уже наелся черникой и был сыт. Находящегося за выступом скалы Леву медведь не заметил, и тот благополучно спустился вниз. Вскоре после этого мы вернулись в наш лагерь на Ильме.
Опять зарядили дожди, которые заставили нас сидеть в лагере, камералить и с нетерпением ждать появления солнышка, чтобы продолжить наши дальние маршруты. На этот раз нам предстояло катером отправиться на западный склон Ловозерского массива. Когда погода наладилась, мы поплыли по Умбозеру, расположенному между двумя горными массивами - Хибинским на западе и Ловозерским на востоке. Высадились у поселка ГРП, где должна была состояться встреча с геологом, который обещал передать нам крупномасштабную карту района речки Киткуайв. Но когда мы сошли с катера, то не встретили ни одного человека ни на пристани, ни в поселке. В ГРП и в финских жилых домиках тоже не было ни души. На наш зов никто не откликался. Наконец встретили какого-то полупьяного человека, который на вопрос Кузьмы Алексеевича: "А где весь народ?" ответил: "Какой народ? Сегодня блокаду прорвали и ни сегодня, ни завтра вы никого здесь не найдете."
Оказывается, это был день получки, который на местном жаргоне назывался днем прорыва блокады. В этот день все моментально напивались и валялись в беспамятстве где-то среди леса. Так мы никого и не нашли, и не солоно хлебавши, возвратились к катеру.
Через два дня, когда срок "блокады" закончился, мы впятером (Кузьма Алексеевич, Женя, Игорь, Лева и я) вновь проделали этот путь, застали всех на месте и, взяв карту, вернулись на катер и поплыли дальше к югу вдоль западного склона Ловозерских гор. Высадились в устье речки Киткуайв и с рюкзаками двинулись вверх по течению. На границе леса и тундры поставили палатку. Тут очень красиво. Наш лагерь расположен в лесу на пригорке, под которым протекает речка. Комары почти исчезли, и можно было наслаждаться природой без накомарника. Начинали поспевать ягоды и грибы. Ночи стали уже не светлые. В 11-12 часов густые сумерки. В это время мы разжигали большой костер и сидели около него. Было тепло и хорошо. В первый день осталась дежурить в лагере я, а все мужчины отправились в маршрут.
На другой день дежурить по лагерю остался Лева, а Игорь, Женя, я и Кузьма Алексеевич пошли в маршрут в верховья речки Киткуайв. Кузьма взял с собой спиннинг и сказал нам:
- Идите вперед, а я вас догоню.
Мы и пошли. Быстрым шагом дошли до самых верховьев. Вот уже и воды нет. В цирке на крутых склонах над обрывами лежит вечный снег. Моментально созрело решение покататься. Взобрались наверх сбоку от снежника по камням, затем ступили на снег и, стоя на ногах или присев на корточки, с огромной скоростью летели вниз, временами чуть притормаживая бороздящими снег молотками. Нам понравилось и мы снова и снова взбирались наверх и скатывались вниз. Не повезло только Жене. Он почему-то решил прокатиться босиком и, вылетев на острые камни, здорово рассек пятку. Подошедший к этому времени Кузьма Алексеевич застал меня в роли медсестры, перевязывающей раненого бинтом, который я всегда носила с собой. Мне же и попало за такое развлечение.
- Ну, а ты-то куда смотрела,- выговаривал он.- Ну они - ребята, дураки, а ты-то девушка, должна быть рассудительной. Могла бы сообразить, что кататься с крутого снежника, когда внизу острые камни, недопустимо. Вот и отпускай вас одних.
Ну, ничего. Все обошлось. Дошел наш хромой Женя после целого дня работы до палатки, и на другой день остался дежурить.
А мы опять отправились вверх по долине этой же речки. И в этот раз не обошлось без приключений. Когда половина работы была сделана, выбрали тенистое место под скалой и расположились там, прячась от солнца, на обед. Очистили воблу, нарезали хлеб. Разложили все это на бумагу и начали есть, запивая родниковой водой, струящейся из-под скалы, как вдруг откуда-то сверху раздался какой-то непонятный, тревожный гул. Мы прислушались, стараясь понять, что это, а Кузьма Алексеевич крикнул:
- Скорее бегите в сторону. Это - камнепад!
Только успели отскочить на несколько метров и прижаться всем телом к скале, как над местом, где мы за секунду до этого сидели, прогрохотали летящие с огромной скоростью вниз со склона камни. Весь наш приготовленный завтрак погиб под грудой камней. А мы уцелели благодаря быстрой реакции нашего Кузьмы.
Так мы и остались голодными. Сделав оставшуюся работу, заспешили домой к обеду, который должен был для нас приготовить Женя. Когда мы подошли к палатке, Женя еще возился у костра.
А обед он приготовил вот какой. На первое был рассольник из зеленых помидоров - это была просто горячая вода с плавающими в ней целыми помидорами. На второе решил сварить рисовую кашу. Налил в воду сгущенного молока, бросил рис. Потом вспомнил о рыбе, которую Власов поймал накануне вечером, и подумал: " Сварю-ка я уху, а то рассольник не сытно, да и рыба испортится." Но кастрюль у нас больше не было, и он решил сварить уху в чайнике, для чего бросил туда соль. "А как же чай? Нет, суну-ка я эту чертову рыбу в рис - будет густая уха. Так даже сытнее будет," - сказал сам себе Женя и, забыв, что в кастрюле рис со сгущенкой, намеревался опустить туда рыбу. А рис уже разварился и рыба в кастрюле не помещалась. За этим занятием мы его и застали. Он был так увлечен своей стряпней, что не заметил, как мы подошли к костру.
- Женя, что ты делаешь?
Он обернулся:
- Да вот, решил сварить уху, а рыба почему-то в рис не лезет,- с огорчением сказал Женя.
- Да кто ж в кашу рыбу сует? - расхохотавшись, воскликнула я.
- Да ведь тут не было каши, когда я начал чистить рыбу. А теперь вот почему-то каша,- сказал он огорченно.
Сели обедать. На первое - вода с помидорами. На второе - сладкий рис, пахнущий рыбой. Хоть мы и были голодны, но такой обед нас не прельщал.
- Ну, ничего, сейчас я заварю чай и попьем его с хлебом,- утешил нас наш повар. И с этими словами он кинул заварку в чайник с соленой водой, в которой он поначалу собирался сварить уху, напрочь забыв об этом. Попробовав такой чай, все стали отчаянно плеваться, но ругать Женьку за его сверхрассеянность, глядя на его растерянное лицо, у нас не хватило духу и мы, несмотря на то, что остались голодными, хохотали, держась за животы. Вскипятили новый чай, на том и успокоились.

Когда мы вернулись на Ильму, погода опять испортилась. В дождливые дни мы брали в фондах местной геологической партии докторскую диссертацию Василия Ивановича Герасимовского, посвященную минералогии Ловозерского массива, и "грызли науку". Я готовилась к написанию диплома.
Уже поспели ягоды и Елена Павловна баловала нас пирогами с черникой. Несмотря на холодное и дождливое лето, все мы сильно загорели и поздоровели. Компания была дружной, веселой, и расставаться никому не хотелось.
Но лето подошло к концу. Студенты разъехались в конце августа - они торопились к началу занятий. Пора было уезжать и нам. Билеты на Москву со станции Оленья достать невозможно. Поэтому решили уехать в Мурманск и отправляться оттуда. Кузьма Алексеевич уехал раньше остальных, с тем чтобы купить билеты, а мы (я, Дуся и Шилин) должны были двигаться на машине с вещами несколькими днями позже.
Лев Лаврентьевич ехал в кабинке, а мы с Дусей в крытом кузове вместе с экспедиционным снаряжением и личными вещами. Было холодно. Кое-где уже лежал снег. Ехать предстояло долго - несколько часов - и мы устроились по-домашнему уютно: сняли ботинки, одели на ноги меховые оленьи тапочки, которые мы купили в Ловозере у лопарей, закутались в тулупы и теплые платки и подремывали на мягких тюках. Через некоторое время машина остановилась и из кабины раздался голос Кияшко:
- Вылезайте, кому надо. Да поживее, а то больше останавливаться не буду.
Мы с Дусей не стали переобуваться, выскочили прямо в тапочках и скрылись в придорожных кустах. Вдруг через полминуты слышим:
- Ну, поехали, что ли?
И, не дожидаясь ответа, Кияшко трогает машину, и мы с ужасом слышим по звуку мотора, как она быстро набирает скорость. Когда мы выскочили на дорогу, машина была уже на таком расстоянии, что наших отчаянных криков никто не услышал. Что же делать? До Мурманска еще далеко. И пока они не доедут, наверное, не заметят нашего отсутствия. А в кузове остались наши полевые сумки с документами и деньги. Не ждать же здесь, когда они вернутся за нами. И мы пошли пешком. Дорога была совершенно пустынна. Никакого движения. Погода беспрерывно менялась: то шел дождь, то снег, а то и солнышко проглядывало. А мы все шли и шли, и волновались за сохранность вещей и документов в кузове. Наконец, видим впереди на дороге большую группу людей. "Вот, сейчас спросим, далеко ли до Мурманска", обрадовались мы. Но радоваться то было нечему. Это, оказались, строящие дорогу заключенные, которых охраняли часовые. Один из них тотчас же подошел к нам и потребовал предъявить документы, а так как их у нас не оказалось, то он предположил, что мы беглые, и грубо произнес:
- А вы из какого лагеря и что тут делаете? А ну, марш под охрану.
Мы стали возбужденно рассказывать нашу историю, а он в это время с удивлением рассматривал наши тапочки, которые не могли быть на ногах заключенных, и, к нашей радости, поверил нам и отпустил. Мы шли уже около двух часов, когда увидели машину, ехавшую нам навстречу.
Шилин потом рассказывал нам, как, приехав в Мурманск к гостинице, он вылез из машины, подошел к заднему борту крытой машины и окликнул нас:
- Девочки, вылезайте. Приехали.
Молчание.
- Девчата, вы спите что ли?
Опять молчание. Тогда он влез в кузов, а там никого нет. Он к Кияшко:
- Где девчонки?
- А я откуда знаю.
- Сейчас же поезжай обратно! - приказал взволнованный Шилин.
Мурманск в то время был деревянным городом. Дома бревенчатые, двухэтажные. Никаких достопримечательностей мы не увидели, так как сидели на вещах. На другой день, в ночь с пятого на шестое сентября, мы уехали в Москву.

На занятия в университете я немного опоздала. Но сразу же впряглась и в январе сдала последнюю в своей жизни сессию.
После зимних каникул в 1949 году предстояло систематизировать весь собранный летом материал и писать диплом.
Диплом написан. Предстоит защита. Первой должна была защищать я, а второй Эля Розанова. Графика уже вся развешана. Все в сборе. Нет только моего руководителя - заведующего кафедрой минералогии профессора Николая Алексеевича Смольянинова. Все ждут. Я волнуюсь, как и полагается перед защитой. Вдруг вбегает профессор. Он страшно взволнован и говорит:
- Защита отменяется...
- Как отменяется?? Кем отменяется??
- Я только что был в спецчасти университета и Вам не разрешили защищать эту работу, так как Вы не засекречены, а в районе работ есть секретные элементы, - возбужденно объясняет профессор, - и ученый совет у нас открытый.
- А что же мне делать? - спрашиваю я растерянно.
- Что делать? Брать новую тему и защищать на будущий год, - был ответ. Можно представить, что я испытала в эти секунды. Душа моя ухнула в пятки. Настроение было, как на похоронах.
- Давайте слушать следующую защиту, - сказали члены ученого совета.
Я пошла на кафедру, где со мной случилась истерика. Добрые женщины - члены кафедры - отпаивали меня валерьянкой. И все возмущались этой глупостью. Ведь работа уже написана и весь материал я знаю досконально. Так почему же мне нельзя его защищать. Ведь оттого, что я не засекречена, я не могу все в одну секунду забыть. Кто-то с кафедры пожалел меня и побежал в спецчасть. Там долго думали и порешили допустить меня к защите, удалив с нее всех не засекреченных членов ученого совета. В результате я, вконец измученная и издерганная, защищала в присутствии всего четырех человек. Профессор Дмитрий Сергеевич Четвериков, которого я больше всего боялась, так как плавала у него на экзамене по петрологии и он пообещал мне, что будет на моей защите задавать вопросы из этой области, был удален как не имеющий допуска к секретным работам. А не имел он его из-за того, что до революции был белогвардейским офицером. Таким интеллигентам в то время не доверяли. А в работе-то моей ничего секретного и не было. Короче говоря, я защищала свой диплом в каком-то полубредовом состоянии. Но все-таки получила пятерку.
Домой меня ждали к часу, а пришла я где-то около шести вечера. Мама была страшно взволнована и уже собиралась идти на поиски. Но вот я явилась, и теперь ее испугал мой вид.
- Что с тобой? - воскликнула она. Я посмотрела в зеркало и сама испугалась.
После защиты диплома были госэкзамены по специальности и по истории партии, а потом распределение. Была подана заявка из ИГЕМа. Меня брал к себе Власов.

Итак, я стала сотрудницей лаборатории редких элементов ИГЕМа, на базе которой в 1956 году был создан Институт минералогии, геохимии и кристаллохимии редких элементов (ИМГРЭ).
Не используя отпуск, который мне полагался после защиты диплома, я сразу же поехала в поле, также, как и в прошлом году, на Кольский полуостров в Ловозерские горы.
Основной состав был тот же, что и в 1948 году. Только некоторые студенты поменялись. Женя, Игорь, Лева и я после защиты дипломов стали научными сотрудниками. Вместе с Володей Федоровичем поехал его приятель и однокурсник Юра Горелов. Теперь они вдвоем увлеченно писали маслом картины и оба ходили перемазанные красками только, в отличие от Федоровича, Горелов не был рыбаком.
Так как я в этом году была уже дипломированным работником, мне полагалось иметь своего коллектора. Им стал Андрей.
Некоторое время мы пробыли на базе на озере Ильма, где ходили в маршруты по окрестным горам, а потом Кузьма Алексеевич поручил каждому отряду обследовать определенный район массива на предмет нахождения там пегматитовых жил. Мне, Игорю и Андрею предстояло работать на западном склоне.
Из базового лагеря на озере Ильма наш отряд из трех человек уходил в горы, чтобы быть поближе к пегматитовым жилам, изучением которых нам предстояло заняться. Нагрузив на себя снаряжение и продукты, мы двинулись в путь. С нами шли еще Женя со своим коллектором. Сначала надо было подняться от подножия Ловозерского массива по отрогу горы Аллуайв на плато, а затем, пройдя по плато гор Аллуайв и Ангвундасчорр несколько километров, спуститься в цирк, на дне которого было небольшое озеро под названием Сенгисъявр.
Идти вверх было трудно. На спине тяжелый рюкзак, а сверху привязан спальный мешок. Я отставала от ребят, а Игорь только покрикивал:
- Эй, женский пол, не отставать.
Иногда приходилось отдыхать, прислонившись к выступу скалы спиной. По плато было идти легче. Наконец мы спустились к озеру.
- Ну вот, вы и пришли, а нам с Юрой еще идти и идти, - сказал Женя и они вдвоем отправились дальше, а мы стали разбивать лагерь. Когда палатка была уже почти натянута, вдруг налетел такой сильный ветер, что оторвал крышу палатки от задней стенки и тут же начался сильнейший ливень.
- Женя, залезай с головой в спальный мешок, так как мы должны раздеться догола, чтоб зашивать палатку. А иначе промокнет вся одежда, а сушить негде, - скомандовал Игорь. Сказано - сделано. Я залезла в мешок, но вскоре почувствовала, что лежу в луже.
- Ой, я вся промокла, - завопила я.
- Все равно лежи, мы совершенно голые.
И я лежала до тех пор, пока они не кончили зашивать палатку. Но к этому времени можно было выжимать как спальник, так и мою одежду, равно как и два другие спальника и одежду ребят. Промокло все. На полу палатки лужа. Кое-как вытерли ее мешочками для образцов, но пол все равно мокрый. Надо было как-то подсушить хоть белье на себе. Мы подожгли несколько таблеток сухого спирта в алюминиевой миске и прыгали (ребята в трусах, а я в трусах и майке) над синим пламенем, как индейцы.
А за палаткой вместо дождя уже шел снег. Кое-как обсохнув, расстелили на пол прорезиненный плащ Игоря. Наступила ночь. Мы дрожали от холода. Выпив по глотку спирта, стали укладываться спать. У меня было ватное одеяло, которое также насквозь промокло. Общими усилиями мы его кое-как отжали. Затем легли на резиновую подстилку и накрылись мокрым одеялом. Но холод пробирал до костей, спать было невозможно.
- Что ж делать, придется спать по очереди, - сказал Игорь.
- Как это по очереди?
- Очень просто. Один будет служить матрацем, другой одеялом, а тот, кто в середине, будет спать.
Итак, ребята по очереди лежали внизу до тех пор, пока не окоченеет спина, а я с одним из них по очереди была одеялом. Так что в этом "слоеном пироге" могла спать только "начинка". Так и крутились всю ночь и, конечно, совсем не спали, а только тот, кто попадал в середину, мог хоть немного согреться.
Наступило такое же холодное утро. Палатка была до половины завалена снегом. Андрей расстегнул верхние пуговицы палатки, просунул наружу голову и закричал:
- Ребята, такой туман, ничего не видно!
Не видно было даже своей собственной руки. Все как в молоке. Вылезать из палатки по надобности приходилось по команде всем вместе, во-первых, для того, чтоб лишний раз не открывать палатку (вернее, не расстегивать, так как низ весь был завален снегом и мы вылезали в щель в верхней части палатки) и не натаскивать в нее снега, а во-вторых, чтоб не заблудиться (найти в этом тумане палатку, отойдя от нее два шага, было невозможно; звук голоса тоже терялся и по нему нельзя было ориентироваться).
У нас были крупы и несколько банок консервов, да еще немного картошки. Но готовить не на чем, так как примуса не было. Дров тоже не было. Кругом одни скалы. Наши умные головы сообразили выбрать место для лагеря поближе к пегматитовым жилам и в километре или двух от леса. Не ожидая такой непогоды, мы думали потратить день на заготовку дров. Поскольку наши планы рухнули, приходилось экономить на желудках: три раза в день подогревали прямо в алюминиевой ложке консервы (каждому по одной ложке), отрезали по кусочку сала и по ломтику хлеба. Перед едой выпивали по глотку спирта, чтоб не окоченеть окончательно. Вот и вся еда на день. Но, несмотря на это, мы не унывали - рассказывали анекдоты, хохотали и пели: "Помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела".
Так прошла неделя. Утром мы с Андреем просыпаемся от громкого крика Игоря:
- Эй, сони, вставайте! Смотрите, какое солнышко, а вы спите!
Мы совершенно встрепанные выскочили из палатки босиком на снег. Тут-то Игорь нас и сфотографировал.
Мы вытащили все наши мокрые пожитки и спальники и разложили сушить на крышу палатки и на камни. Позавтракали в этот раз посытнее и решено было отправить Андрея на Ильму за продуктами. Была чудесная погода, на небе ни облачка. Все в прекрасном настроении. Андрей ушел с намерением к вечеру вернуться. Мы с Игорем собирались сходить вниз за дровами.
Вдруг во второй половине дня нас снова накрыло туманом. Наступил вечер. Андрея нет. Мы стали волноваться.
- Пойду искать, - сказал Игорь. Он взял геологический молоток и ушел. Я осталась одна.
Через некоторое время послышались чьи-то шаги. "Слава Богу, наверное, ребята идут", - подумала я. Но, к моему разочарованию, это оказались два местных геолога, которые шли через горы в свой лагерь и совершенно случайно набрели на нашу палатку. Они меня напугали:
- Из исправительного лагеря сбежали девять уголовников с большими сроками. Берегитесь, если они на вас наткнутся. Они ищут хлеб и паспорта, - сказал один из пришедших. Они ушли, а я, испуганная таким сообщением, решила почитать книгу, чтоб отвлечь себя от тревожных мыслей. Открыла на первой попавшейся странице и мои глаза наткнулись на фразу: "За каждым углом его ждала смерть." Я отбросила книжку, зарылась с головой в сырой, не успевший высохнуть за день, спальник и через некоторое время задремала. Не заметила, как пришел Игорь. Он был один.
- Ой, насилу нашел палатку и то только потому, что через каждый метр отбивал образцы, - сказал он уставшим голосом. Надо сказать, что Игорь очень хорошо знал геологию района и знал, на каких породах стояла наша палатка.
Было очень тревожно. Где же Андрей? Остаток ночи не спали, а утром пошли искать его вместе, взявшись за руки, чтоб не потерять друг друга в непроглядном тумане. Шли вверх, по направлению к плато, и все время кричали: "Андрей, Андре-е-ей!" Но наши голоса тонули в тумане и никто не отзывался. Я была вне себя от страха за Андрея. Куда же он пропал? В голову приходили самые ужасные предположения.
Наконец мы выбрались на плато. Поднялся ветер. Туман стал редеть и между его клочьями появились просветы, которые тут же заволакивались новыми клочьями. А мы все кричали: "Андрей, Андрей, Андрей!" И вдруг нам показалось, что мы услышали ответ. Крикнули еще раз. Нет, все тихо, значит, нам показалось. Только ветер воет вокруг. Мы метались по плато и все кричали, кричали. И вдруг явственно до нас донеслось: "Я здесь". Пошли на голос и наткнулись на Андрея. Он, окоченевший от холода, стоял, прижавшись к скале, с рюкзаком за плечами. Шевеля синими губами и лязгая зубами, сразу стал рассказывать, как он вышел на плато, возвращаясь с базы с продуктами, и его накрыл туман. Он сразу потерял ориентировку: пошел в одну сторону, потом в другую и вдруг почувствовал, как у него из-под ног сорвался камень и полетел в пропасть. И тогда он понял, что стоит на краю плато над цирком. Еще шаг и все - пропал. Он остановился. Нащупал сбоку от себя большую глыбу и прислонился к ней. Было очень холодно. Надел рюкзак и стал прыгать, чтоб хоть чуть-чуть согреться. А в мыслях: только бы не заснуть, а то замерзну.
- Ну хорошо, что так счастливо все окончилось и ты нашелся, - с облегчением вздохнув, сказала я.
Все мы были страшно голодны. Туман быстро рассеялся, но пошел дождь. Забравшись под выступ скалы, развязали рюкзак с продуктами и стали поглощать все подряд: кислую капусту, хлеб, консервы, сахар. Наевшись до отвала, спрятали рюкзак с продуктами в расщелине скалы и решили идти на Ильму, так как надо было согреться, обсушиться и отдохнуть после такой передряги.
Дождь кончился, выглянуло солнце. Горы были засыпаны снегом. Мы продвигались очень медленно, так как идти по осыпи было опасно - снег скрывал пустоты между камнями и, оступившись, можно было сломать ногу.
Наконец спустились с горы, и вот мы в лагере. Там нас ждал горячий обед. Выслушав рассказ о наших приключениях, Кузьма Алексеевич заставил нас выпить по полкружки разведенного водой спирта, чтобы, не дай Бог, не заболели. После спирта и бессонной ночи мы так крепко заснули, что проспали шестнадцать часов подряд.
Наутро двинулись в обратный путь к нашей палатке. Взобравшись на плато, отыскали в скале рюкзак, спрятанный накануне, и через четыре часа пути были на месте. Первое, что мы сделали - это запаслись дровами, спустившись за ними туда, где начиналась лесная зона. А затем начались наши рабочие будни: ходили в маршруты, описывали и зарисовывали пегматитовые жилы, брали образцы, писали этикетки. В общем, все, как полагается. По вечерам готовили на костре еду, ужинали, что-нибудь рассказывали друг другу, читали.
А потом Игорь ушел от нас и мы остались вдвоем. Через некоторое время, перевалив с севера на юг гору Сенгисчорр, перекочевали из холодного безлесного цирка ниже, в уютное лесное место долины речки Тавайок. Там у нас началась совсем другая жизнь. Дрова были кругом, но до обнажений с пегматитами приходилось подниматься в гору. За то в плохую погоду можно было обсушиться и обогреться у костра, не отходя от палатки.

Прошла зима и наступило лето 1950 года. В этом году Кольская экспедиция, возглавляемая Кузьмой Алексеевичем Власовым, отправляется в Хибины. Со мной едут Андрей и сотрудница химической лаборатории ИГЕМа - моя подруга Ляля. Выехали из Москвы 25 июня большой компанией. В этом году кроме нашего постоянного состава (Кузьма Алексеевич, Маша, Дуся, Женя, Игорь, Лева) было много новых людей. Два дня ставили базовый лагерь на крутом берегу речки Вудъяврйок; на другой стороне размещался знаменитый полярно-альпийский ботанический сад. Через несколько дней после приезда мы должны были своим отрядом уйти с базы на север Хибинского щелочного массива.
Погода на севере меняется очень неожиданно. Вот и на этот раз, только собрались отправляться в путь, как вдруг полили дожди, спустились туманы и сразу стало холодно так, что пришлось одевать тулупы. Мы застряли на базе. Делать было совершенно нечего. Читали, играли в карты, рассказывали анекдоты, писали письма и с нетерпением ждали прояснения.
Наконец наступил день, когда мы отправились в сопровождении рабочего с двумя навьюченными лошадьми на север Хибин к озеру Пайкуньявр. Мужчины вели лошадей, а мы с Лялей шли налегке по тропе, которая вилась по долине Кукис-вум, разделявшей горы Кукисвумчорр и Поачвумчорр. По направлению к северу долина сужалась. В самой узкой части ее раскинулись одно за другим три вытянутых вдоль долины горных озера. Здесь тропа иногда терялась среди курумника крутого восточного склона. Мы шли высоко над озером. Продвигались медленно, так как лошадям трудно было идти с грузом по неустойчивым камням. Они медленно переставляли ноги, стараясь не попасть в большие трещины между ними. Прошли озера, и долина расширилась. Перед нами открылась совсем грустная картина: сухой безжизненный горелый лес на протяжении нескольких километров. Наконец места пожарищ кончились. Лес стал живым и зеленым и, пройдя еще километров пятнадцать, мы вышли к озеру Пайкуньявр. Был уже вечер. Лес, окружавший озеро, отражался в зеркальной глади его вод. Места эти были знакомы мне с детства. Первый раз я была здесь в 1934 году вместе с мамой, которая заведывала химической лабораторией, и группой сотрудников Хибинской горной станции Академии наук. Меня не хотели брать, так как считали еще маленькой для таких далеких походов. Но мама вступилась за меня: "Возьмем ее. Она целый день носится по горам, и я думаю, что выдержит эту экскурсию, никому не докучая." И меня взяли. Второй раз мне довелось побывать здесь в 1947 году, когда я проходила практику после третьего курса университета. А теперь я уже третий раз в этих дивных местах. Это, пожалуй, самое красивое место Хибин.
Пройдя немного по восточному берегу озера, свернули в долину небольшой впадающей в озеро речки, прошли вверх по течению километра полтора и тут в лесу решили поставить лагерь. Выбрали маленькую полянку среди елей, разгрузили уставших лошадей, натянули палатки, разожгли костер, и вот мы уже пьем чай, а затем, уставшие, заваливаемся спать и моментально засыпаем. Когда нам снились уже десятые сны, вдруг среди ночной тишины раздается громкий голос Игоря:
- Принимайте гостей, сони.
Мы, пораженные, вскочили. Откуда здесь может быть Игорь? Может быть, это нам снится? Но это был на самом деле живой Игорь. Оказывается, он, успевший со своим отрядом уйти с базы до наступления непогоды, думал, что мы ушли вслед за ним и уже давно здесь обосновались. Поэтому он решил навестить нас, но, точно не зная, где мы расположимся, долго, долго блуждал в поисках нашего лагеря.
- Какое прекрасное место здесь. Ну, а палатки свои вы так замаскировали, что черта-с-два найдешь, - говорил он.
- А теперь кормите меня. Я голоден, как зверь. Ведь искал вас 14 часов и, если б не увидел следов на отмели у озера в устье речки, то так бы и ушел, не найдя вас.
Наш сон как рукой сняло. Все вскочили и принялись кто разводить костер, кто зачерпывать воду в чайник из речки, кто доставать еду. После завтрака Игорь лег спать, а мы пошли заготовлять дрова и ... искать лошадей, которые ушли, неизвестно куда, потому что мы забыли привязать их вчера вечером. Долго пришлось нашим мужчинам искать их. А когда нашли, то обед, приготовленный мной и Лялей, был уже готов. За это время мы успели осмотреться. Лес был смешанный - сосна, береза и ель. Рядом журчала голубая речка. Погода прекрасная. Чем не курорт?
- Эх, и хорошо же у вас здесь, - сказал за обедом Игорь, - прямо уходить не хочется.
После обеда рабочий с лошадьми отправился в обратный путь. Проведя с нами целый день, с наступлением ночи, которая в июле отличается от дневного времени только своей тишиной, ушел и Игорь, и мы остались втроем.
Пользуясь круглосуточным светлым временем, из далеких маршрутов приходили иногда поздней ночью. Однажды во время одного из таких маршрутов я увидела куропатку, сидящую на большом камне.
- Андрей, дай мне скорее ружье. Я ее подстрелю, - попросила я.
Андрей снисходительно протянул мне свой карабин. Я выстрелила, куропатка упала. Я была горда, что не промахнулась. И вдруг раздался многоголосый душераздирающий писк. Мы все подбежали к камню и увидели десять птенцов, которые метались и пищали около убитой матери. Моя радость сменилась чувством глубокой вины, и настроение было испорчено. Подобрали птицу и пошли, а птенцы бежали некоторое время за нами и отчаянно пищали.
Наступала полярная светлая ночь. Светло как днем, только тишина кругом: птицы смолкли, ни шороха, ни звука. Вот и морена, которую нам надо перевалить, а там и до палаток недалеко. Взобрались наверх и собрались было по гребешку спускаться вниз, как вдруг слышим звук скатывающегося со склона камня. Через некоторое время опять. Мы остановились, чтоб осмотреться, и видим такую картину: стоит немного поодаль на гребешке морены медведь и забавляется - скатывает лапами огромный камень с крутого склона и смотрит, наклонив голову, пока он не долетит до самого низа и не остановится, затем сталкивает следующий камень. Он был так увлечен своей забавой, что, к счастью, не заметил нас, и мы поспешили тихонько, чтоб не создавать шума, по гребешку морены вниз. У подножия морены протекал ручей, и, переходя его, мы увидели на сыром песке свежий медвежий след. Если б возвращались домой на полчаса раньше, то не избежать бы нам встречи с мишкой.
В лагерь пришли в два часа ночи. Вскипятили чай, разогрели вчерашний суп и легли спать. Куропатку решили ощипывать утром.
Наутро, разделывая птицу, я все вспоминала бедных птенцов. Есть приготовленное жаркое не смогла и с тех пор ни на кого не охотилась.
У нас кончался хлеб, но было немного муки, и мы решили испечь пончики. Поставили с утра тесто и ушли в маршрут. Возвратились голодные. И каково же было наше изумление и горькое разочарование, когда первое, что мы увидели, заглянув в ведро, были два длинных мышиных хвоста, торчащих из подошедшего теста. Как они туда залезли при плотно закрытой крышке? Так мы и не попробовали пончиков.
Через две недели нашего пребывания на Пайкуньявре хлеб кончился совсем и было решено идти на станцию Имандра, тем более, что там должны были ждать письма, пересланные, как мы договаривались, нам с базы. Для этого надо было пройти вдоль северного склона Хибинского массива на запад. По карте напрямую это получалось километров пятнадцать. Мы отправились. Но в действительности было все совсем не так, как нам казалось, когда мы разглядывали карту. Вдоль северного склона по равнине идти не пришлось, так как там было сплошное болото. И мы продирались по самому склону, где когда-то горел лес. Обугленные деревья валялись вдоль и поперек. Приходилось или перелезать через них, или обходить их. Кроме того, склон был изрезан долинами и мы то спускались, то поднимались. Думали, что дойдем туда часа за три, а шли девять часов. Пришли только к ночи. Почта и магазины закрыты. Мы пообедали в станционной столовой и устроились ночевать в кондукторской. На другое утро сходили на почту и в магазин. На почте оказалось только одно письмо - Андрею. Мы послали телеграмму на базу, чтоб письма сюда не пересылали. Обратно шли десять часов. Устали страшно. Только заснули, как нас разбудил детский вопль; спросонок перепугались - думали, что кто-то обижает ребенка, хотя знали, что на протяжении десятков километров здесь никого нет. А жалобный крик все не стихал, да еще где-то совсем рядом, над нашими головами.
- Да это, наверное, сова, - догадался Андрей. - До чего надоела.
Он взял ружье, вышел из палатки и выстрелил наугад в темноту, после чего стало тихо. А утром под деревом мы подобрали убитую сову.
Скоро с насиженного места нас прогнал лесной пожар. В этот день мы в маршрут не пошли, а решили заняться камеральными работами. Я сидела, разбирала образцы, и вдруг мой чуткий нос уловил запах дыма.
- Ребята, - сказала я, - что-то, по-моему, дымом пахнет.
Андрей и Ляля поводили носами и в один голос сказали:
- Это тебе только кажется. Ничего не горит.
Но через некоторое время в лесу началось необычное оживление: над нашими головами пролетало множество птиц, по земле, шурша листьями и веточками, бежали всякие мелкие зверушки.
Теперь уже не только я, но и Андрей и Ляля почувствовали запах дыма.
- Андрюша, залезь на дерево и посмотри, - попросила я.
Андрей полез на высокую ель и закричал оттуда:
- За озером все в дыму, горит лес!
Дул северо-западный ветер, и пожар шел как раз на наш лагерь. Надо было сматывать удочки. Огонь в горящем лесу распространяется очень быстро. Мы стали судорожно сворачивать лагерь. Я, завернув последние образцы, сложила все собранное за три недели в большой пробный мешок и спрятала под скалу около речки. Отбитые же маленькие кусочки на шлифы взяла с собой. Ляля с Андреем в это время упаковывали посуду, продукты, сворачивали спальные мешки. А дымом пахло все сильнее и сильнее. Ну вот уже все сложено и надо перетаскивать лагерь на другое место, намного южнее. Перетаскивали постепенно, так как вещей набралось много и в один присест перетащить их было невозможно. Поэтому мы брали столько, сколько могли унести, шли примерно полкилометра, оставляли вещи и шли за новой партией. Так к вечеру мы отошли километров на десять. Перешли вброд холодную горную речку Кунийок и там в лесу за деревьями, в не видном с тропинки месте, поставили палатки.
Над моим письменным столом висит большая картина, на которой изображены Хибинские горы и долина между ними. Это вид от наших палаток. Эту картину написал Володя Федорович с фотографии, сделанной Андреем (в 1950 г.).
Продукты были на исходе. Поэтому надо идти на базу. Палатки хорошо замаскированы высокими елями и кустами, и мы без опасений покинули лагерь. Вышли с утра и к вечеру были у Ботанического сада. Какая радость! Там меня ждали целых семь писем от мамы.
На следующий день поехали на рудник в баню, затем получили на базе продукты и на другой день, нагрузившись рюкзаками, мы опять ушли в наши нехоженые края. Погода была замечательная. С тех пор, как мы первый раз ушли с базы было все время жарко и мы, как на юге, ходили в майках.
Дни становились короче. Из маршрутов старались теперь возвращаться засветло, так как переходить быструю речку в темноте было бы очень сложно. Но однажды припозднились и, подходя к лагерю в темноте, вдруг увидели большой костер. "Кто бы это мог быть",- с тревогой подумали мы. А это оказался отряд Игоря. Их было трое: Игорь, Валька Горст и Изольда, высокая спортивная красивая девушка. Валя был на редкость симпатичным парнем. Он кончил первый курс Института цветных металлов и золота и поехал с нашей экспедицией на свою первую производственную практику.
Мы очень обрадовались их приходу.
- А мы не просто так к вам пришли, мы принесли вам посылку, - сказал Игорь. Действительно, мне из Молдавии от знакомых пришла посылка, в которой были виноград и яблоки. Это был праздник. Ведь на севере нет таких деликатесов.
Игорь со своим отрядом прожили у нас несколько дней. Однажды во время своего маршрута в двух километрах от нашего лагеря они увидели в тундре одинокого оленя. Игорь прицелился и выстрелил. Попал, но не убил. Изольда подошла к раненому оленю и прикончила его ножом.
- Мы оставили его там. Пошли, Андрей, поможешь нам с Валей его притащить сюда, - сказал пришедший в лагерь Игорь.
Оленя освежевали, шкуру зарыли и тушу поделили пополам. Мы спустили нашу долю на веревке в ледяную воду горной речки, протекающей рядом с палатками, и еще долго у нас на обед был мясной суп на первое и оленина на второе.
Игорь со своим отрядом ушел, а мы продолжали ходить в маршруты, набирая все большее количество образцов. Было начало сентября, когда Андрей собрался уезжать в Москву, так как уже опаздывал на занятия. После нескольких дождливых дней погода установилась. Стояли прекрасные осенние дни, с желтых березок начали осыпаться листья, небо над нами голубое, но холодно. Ходим в шерстяных свитерах и ватниках. По ночам заморозки. Четвертого сентября Андрей уходит и оставляет нам ружье. Мы проводили его до ближайшего поворота тропинки, с горечью распрощались и пошли обратно. Теперь нам с Лялей предстояло оставаться одним. Шли мимо скалы, которую мне вздумалось осмотреть на предмет присутствия в ней пегматитов. Скала довольно гладкая и крутая, но все-таки я на нее вскарабкалась, нашла там пегматитовую жилку, отбила образец и повернула обратно. Но не тут-то было. Ноги скользили, руками держаться не за что и был риск сорваться и свернуть себе шею. А Андрея не было. Вот, если б он был здесь, то обязательно каким-нибудь образом снял бы меня отсюда. А тут надо было самой выкручиваться из беды. Ляля стояла внизу и советовала, куда мне поставить ногу. Наконец я все-таки сползла с этой злосчастной скалы, а чувство страха еще присутствовало, пока мы шли к палаткам.
Нам с Лялей много предстояло сделать. Надо было сходить в несколько маршрутов. Затем обработать все собранные образцы, т. е. наклеить на них номера, завернуть в бумагу, занести их характеристику в журнал. А погода через три дня испортилась: опять пошли дожди, и лили целую неделю. Кругом туман, листья облетели. Эта грустная картина нагоняла тоску. Седьмой день сидим в палатке. Отлежали себе все бока. Полдня дождя не было. Я воспользовалась этим и устроила стирку, перестирала все белье, повесила сушить - и опять пошел дождь. В этот день, 14 сентября к нам пришли Игорь и Валя с лошадью, чтобы помочь нам снять лагерь и вернуться на базу. На другое утро Валя должен был уходить, а Игорь оставался с нами.

Назавтра Валя не ушел, так как лил проливной дождь. Но теперь нам с Лялей было уже не так грустно. Мы вчетвером сидели в палатке и горланили песни. После восьми дней дождей наступила чудесная солнечная погода, и 16 сентября Валя ушел.
Пока погода не испортилась вновь, надо было вывезти образцы из-под той скалы, где они были спрятаны, когда мы бежали от пожара. Игорь взял под уздцы лошадь, и мы с ним пошли на место нашего первого лагеря, а Ляля осталась кашеварить. Пожар не достиг того места, и наши образцы были в целости и сохранности.
Сделав еще несколько маршрутов, мы сняли палатки, упаковали снаряжение, навьючили лошадь и отправились на базу.

В Москву ехали через Ленинград, где пробыли два дня. Ляля в Ленинграде никогда не была, и я водила ее по своему родному городу, показывая ей музеи, Невский проспект, Летний сад, Марсово поле и другие места, где прошло мое детство.