Лешков Владимир Григорьевич - главный научный сотрудник Инженерно-технического центра Московской Государственной геологоразведочной академии. Родился в семье военнослужащего 22 марта 1928 года в городе Смоленске. Окончил факультет Московского института цветных металлов и золота им. М. И. Калинина (1953 г.), очную аспирантуру при Московском геологоразведочном институте им. Серго Орджоникидзе по кафедре "Разработка руд редких и радиоактивных металлов" (1964г.), Высшие экономические курсы при Госплане СССР (1970г.), с отличием Академию МВД СССР (1980г.). Доктор технических наук, профессор, полковник в отставке, Лауреат Государственной премии СССР (1986г.), действительный член Международной Академии Информатизации и Президент ее Отделения "Информатизация золото-платиновой и алмазной промышленности", член Редакционного Совета журнала "Золото России", заместитель главного редактора бюллетеня "Драгоценные металлы. Драгоценные камни".
Трудовую деятельность начал в 1953 году в тресте "Лензолото" техническим руководителем драги глубокого черпания номер 65, затем (1958-1963 гг.) в должности главного инженера Дражного прииска. Умело совмещал производственную деятельность с научными исследованиями. По окончании курса очной аспирантуры и защиты кандидатской диссертации с 1965 года - главный специалист технического отдела, 1971-1974 гг. - заместитель Начальника Главного управления золото-платиновой и алмазной промышленности "Главзолото" Минцветмета СССР, в 1974-1988 гг. - старший референт, главный специалист Аппарата Совета Министров СССР по вопросам золото-платиновой и алмазной промышленности, с 1989 года и по настоящее время - главный научный сотрудник Инженерно-технического центра Московской Государственной геологоразведочной академии. Награжден орденами Трудового Красного Знамени, Дружбы Народов, семью медалями и многими ведомственными нагрудными знаками и Почетными грамотами.
Автор более 130 научно-производственных публикаций, 22 изобретений и 9 монографий и учебников, из которых широкую известность и признание горнотехнической общественности получили его фундаментальные работы, выпущенные издательством "Недра": "Дражные работы на россыпях глубокого залегания" (1964 г.), "Справочник дражника" (1968г.), "Современная техника и технология дражных работ" (1971 г.), "Разработка россыпных месторождений" (1-е издание - 1977Г., 2-е издание - 1985г.), "Теория и практика разработки россыпей многочерпаковыми драгами" (1980г.), а также изданное совместно с В. Г. Авловым историко-техническое исследование "Золото Мира. Развитие промысловой добычи в России. Очерки истории" ("Экогео", М., 1992г.) и ряд других работ. В 1996г. в связи со 150-летием открытия и промышленного освоения всемирно известного Ленского золотоносного района (1846-1996 гг.) В. Г. Лешковым издана новая книга - "На Золотой Лене. Воспоминания", написанную в жанре художественно-автобиографической повести.

В.Г. Лешков

ИСТОРИЯ СТАРИННОГО ЛЕНСКОГО ПРИИСКА

В прекрасные годы уже далекой юности, благосклонно сопутствующая путеводная звезда привела меня на престижный в ту пору Горный факультет Московского института цветных металлов и золота имени М. И. Калинина, где навсегда связала со сложной и интересной деятельностью приискового горного инженера.
Из 52 студентов-горняков двух групп нашего курса специализироваться в области разработки россыпных месторождений драгоценных металлов и алмазов осмелилось лишь семеро, их которых двое обучались по целевому плану подготовки специалистов для союзных республик. По завершению же учебы, из пятерки собственно российских россыпников трое остались в Москве для работы в отраслевых НИИ и только двое , в том числе и я, отважились, как в то время шутили в нашей среде, "бросить свои бранные тела" в объятия суровой сибирской тайги. Следует заметить, что в процессе специализации, ежегодных производственных практик на приисках золото-платиновой и алмазной промышленности, а также и в Студенческом Научном Обществе, в котором я с большим интересом активно занимался с 1950 года под руководством нашего наставника - известного в стране ученого-россыпника, ныне покойного, профессора Сергея Михайловича Шорохова, вначале факультативно, затем вполне профессионально, увлекся изучением интереснейшей истории становления и развития отечественного золотого промысла, что, впрочем, до сих пор является одним из моих стабильных хобби.
После успешной защиты дипломного проекта и окончания института, завершившегося в июле 1953 года торжественным вечером в некогда прекрасном московском ресторане "Гранд-отель" с вручением дипломов и поблескивающим золотом нагрудного знака горного инженера, я чувствовал себя "матерым таежным волком", знатоком многопрофильного приискового дела, а в перспективе - чуть ли главным добытчиком драгоценного металла для Государственного фонда страны. Какая-то непреодолимая сила уносила меня в горно-таежные урочища золотых приисков... Ни заманчивое предложение декана продолжить учебу в аспирантуре на профилирующей кафедре, ни наличие места научного сотрудника в одном из отраслевых НИИ, ни даже укоризненные взгляды жены со скрываемыми слезами на глазах не смогли переломить моего "железно" утвердившегося стремления уехать в глухомань сибирской тайги, где на "холодных доньях" множества речек, ключей и марей в обширных бассейнах могучих северных рек затаились богатые россыпи металла, а у истоков и излучин приютились приисковые поселки с романтичным, самобытным и напряженным бытием, его трудностями и радостями "золотого фарта", с интереснейшей историей и традициями российского золотопромыслового дела.
И вот, после длительного семитысячекиллометрового "броска", в конце лета 1953 года мы с женой, нагруженные домашним скарбом, с направлением Главспеццветмета
Главзолото, предписывающего прибыть в трест "Лензолото" для работы инженером на его предприятиях, очутились в центре Восточной Сибири в старинном городе Иркутске, основанным русским землепроходцами в 1661 году как острог у впадения реки Иркут в Ангару, а затем и в "стольном граде" Бодайбо - главной резиденции всемирно известного богатством россыпей золотоносности Ленского промыслового района, охватывающего огромные пространства Витимо-Патомской горной страны и входящего в сферу хозяйственной деятельности старейшего в стране ордена Ленина треста "Лензолото". Именно здесь мне предстояло проявить себя на благородном поприще приискового горного инженера.
Спустя пять лет, в период которых я работал на драгах, вначале в качестве Постоянного представителя Заказчика на строящемся флагмане дражного флота - первой в стране мощной 380-литровой драге глубокого черпания номер 65, а затем - ее технического руководителя, был назначен Главным инженером Дражного приискового управления, переименованного с "возведением" меня в эту должность просто в прииск Дражный. Столь знаменательное событие совпало со значительным расширением границ хозяйственной деятельности нашего прииска за счет передачи в его прямое подчинение преобразованных в участки бывшего Байкальского прииска, размещавшегося в поселке Большие Коты на берегу Байкала, где в долине одноименной речушки работали две малолитражные драги, а также всех добычных объектов, подразделений и служб дислоцированных в Дальней Тайге с одновременной ликвидацией действовавшего там Дальне-Тайгинского приискового управления.
Район Дальней Тайги, где в 1846 году на "государственных пустопорожних землях", находящихся в пользовании "кочевых тунгусов Жуюганского рода", были открыты и "застолблены" первые залежи россыпного золота, а с 1850 года начались их промысловая разработка, привлекал меня еще со студенческих лет своей исторической значимостью и большими перспективами. Я стремился по возможности детальнее изучить период становления и развития Ленских золотых приисков, история которых началась именно с Дальней Тайги.
В порядке некоторого отступления хотелось бы напомнить, что в России вплоть до 1826 года в соответствии с дальнейшей государственной "регалией" (монополией) разведку и добычу россыпного золота могли осуществлять только "казенные" поисковые партии и промыслы (горные заводы). В последующий же период отдельным сибирским купцам почетным гражданам "по высочайшему дозволению" выдавались в виде исключения допуска "сыскивать" в ряде западно- и восточносибирских губерний залежи золотоносных песков "на землях казенных дач, не принадлежащих казенным заводам". Лишь в 1835 году специальным узаконением было разрешено частным предпринимателям проводить поисково-добычные работы на россыпное золото в пределах Иркутской губернии и в бассейнах рек, впадающих в Ангару, кроме территорий Забайкальского края. С того времени многочисленные поисковые партии, снаряжаемые на средства частных лиц, начали обследовать громадные горно-таежные пространства Приленской тайги. Первым в бассейне могущественной реки Лены "золотой фарт открылся" в 1843 году поисковиками иркутского 1 гильдии купца Павла Герасимова, коммерции советника Хрисанды Кандинского и генерал-майора Безношкова, которыми была "застолблены" и официально зарегистрированы в Олекминском горно-полицейском управлении 9-10 апреля (по старому стилю) четыре приисковых отвода по рекам Бухты и Берекани, впадающих в реку Тунгир, являющуюся одним из верхних притоков Олекмы. Однако эти и другие девять приисковых отводов, зарегистрированных здесь позднее, оказались по содержанию золота не богатыми и "вспыхнувшая" в верховьях этого бассейна поисковая лихорадка постепенно успокоилась, переместившись на площади междуречья Олекмы и Витима - правых притоков реки Лена.
Летом 1846 года первопроходцы сразу двух поисковых партий, одновременно обследовавших верхнюю часть бассейна реки Хомолхо - левого притока реки Жуя, впадающего слева в реку Чара, которая в свою очередь впадает в Олекму, выявили здесь промышленную золотоносность и "застолбили" две богатейшие площади под прииски Спасский и Вознесенский. Первую партию иркутского 1 гильдии купца Константина Петровича Трапезникова возглавлял олекминский крестьянин Петр Корнилов, а вторую действительного статского советника Косьмы Григорьевича Репинского - тобольский мещанин Николай Окуловский. Заявки на выявленные ими золотоносные площади были официально зарегистрированы 7 сентября (старинного стиля) 1846 года. После завершения предварительной разведки и проведенного 2-3 июля 1848 года "межевания" отводов, исполнявший в то время обязанности генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьев, в последующем получивший широкую известность в истории Отечества за бескровное присоединение к Российской Империи всего Приамурья, удостоенный за это графского титула и почетного наименования "Амурский", утвердил 19 декабря 1848 года прииск Спасский и на следующий день - Вознесенский.
С открытием первых золотоносных залежей поисковые работы в этом таежном крае широко развернулись, однако в период 1848-1849 годов осуществлялись только в бассейнах реки Хомолхо, по существу являвшимся "золотым первенцем" Ленского промыслового района, многократно радовавших поисковиков богатством своих недр. В начале 50-годов партии "золотознатцев" вышли на притоки реки Жуй, при обследовании которых выявили залежи золотоносных песков в долине реки Кигелан, впадающую в Жую несколько ниже Хомолхо, а затем - по рекам Балаганаху, Бульбухте. Валюхте и многими другими, протекающими в северо-восточной части обширного Олекмо-Жуинского-Вачинского междуречья, названного позднее Дальней Тайгой.
Величайшим событием в истории Золотой Лены явилось открытие в 1861 году поисковыми партиями иркутских купцов Баснина, Катышевцева, Трапезникова и статского советника Базилевского, из которых две первые возглавлялись известным сибирским поисковиком Иваном Высоких, богатейших золотоносных россыпей в бассейне реки Ныгри, давших до 1917 года более 170 тонн благородного металла. В последующий срок практически все пространство Дальней Тайги было покрыто густой сетью поисковых отводов. За период с 1849 по 1917 год здесь были официально зарегистрированы 777 приисков, из числа которых эксплуатировалось 157, проработавших в общей сложности 1459 промышленных сезонов и давших Российской казне более 1/3 от общего количества золота - 660 тонн, добытого всеми Ленскими приисками за их дореволюционную историю
С развитием поисковых, а затем и добычных работ на россыпных залежах Дальней Тайги, рассредоточенных на большой территории труднодоступных районов низовья рек Жуй, Молво, Малого и Большого Патомов с притоками - Таймендра, Тонда и Кевакта, основной базой по снабжению золотопромысловых объектов служила пристань большого села Мача, расположенного на высоком правом берегу Лены в 150-400 км от действовавших приисков. В те времена здесь были построены крупные лобазы-склады, большой конный двор, множество жилых и хозяйственных построек. От пристани и складов к приискам через тайгу и мари была проложена таежная дорога длиною на Маче - этом светлом тихом старинном селе, где еще сохранились несколько "купеческих лобазов" и контуры былой приисковой магистрали, от которой остались только развалившиеся мосты, лежневки и гати, а также заросшие лесом и кустарником очертания просеки.
В те, уже давно ушедшие времена. Дальняя Тайга привлекала меня не только своей потенциальной перспективностью с точки зрения реальных возможностей эффективного вовлечения в хозяйственный оборот с использованием современных технологий множества сосредоточенных здесь, ранее заброшенных из-за сравнительной "обедненности" содержания, целиковых россыпей, накопившихся здесь за многолетнюю, часто хищническую, отработку приисковых отводов техногенных залежей и массы старых отвалов от примитивной промывки богатых песков, но также патриархальностью быта, необычно интересной историей освоения и развития техники, особенно в части создания и внедрения в практику трудоемких промысловых работ гидравлических методов разработки, первых электромеханизированных устройств, плавающих средств для извлечения из-под воды придонных золотоносных пород и других инженерных новшеств, на которые считаю необходимым вкратце заострить внимание читателей.
Трудно представить, что почти 110 лет назад на отводе прииска Павловского в глухомани Ныгринской долины было начато строительство одной из первых в России гидравлических установок с естественным напором - Ныгринской гидравлики. Инициатор ее сооружения Управляющий приисками "Лензолото" К.Ф.Пиньевский трагически погиб (утонул в разрезе), не закончив начатого строительства. Достраивал эту гидравлику горный инженер А. И. Шостак и в 1889 году она была введена в эксплуатацию, но работала крайне неустойчиво. Малоопытные гидравлисты не могли справиться с огромным по тем временам напором воды, достигавшим 100 метров водяного столба, которым рвало трубы и выводило из строя гидромониторы. Деревационная (водозаводная) канава была пройдена некачественно, потери воды в ней на фильтрацию достигали 50%, несмотря на то, что на постоянный ремонт и обслуживание ее в течение лета использовали до 80 рабочих и большое количество лошадей.
С технической точки зрения Ныгринская гидравлика интересна тем, что на ней была впервые применена установка двух элеваторов, работавших последовательно. Нижний элеватор подавал пульпу из приемного зумпфа на надшлюзовый грохот, где она дополнительно дезинтегрировалась и классифицировалась. Надрешетный материал, превышающий по крупности отверстия (щели) грохота, сбрасывался в отвал посредством второго элеватора, встроенного в хвостовой трубопровод. Эфельная фракция поступала на подшлюзки для последующего обогащения. Устройство и работу этой гидравлики в течение одного сезона подробно описал А.М.Шостак в своей статье "Гидравлическая разработка" ("горный журнал", 1891г., номер 7).
В 1896 году здесь же на Ныгри была сооружена первая в России электрическая железная дорога в комплексе с тепловой электростанцией, включавших в себя невероятно как и с каким трудом доставленные локомобили, динамомашины и подвижной состав, успешно проработавшие ряд лет на транспортировании торфов и галечной фракции в отвалы.
1896 год характерен для Дальней Тайги внедрением на ее приисках ряда крупных прогрессивных новшеств, к наиболее важным их которых несомненно относится сооружение под руководством Главноуправляющего "Лензолото" горного инженера Л. Ф. Граумана Ныгринской гидроэлектрической станции мощностью 300 кВт, являвшейся по существу первой в России станцией такого рода. Для ее работы использовались напорная вода из бездействующей Ныгринской гидравлики. После полного завершения строительства этой станции электроток был подан в 1898 году для механизированного проведения горных работ и шахтного подъема на прилегающих приисках. С этой целью от электростанции были протянуты две воздушные линии электропередач напряжением 10 кВ с последующим понижением до 200 В. Одна из этих линий была протянута вверх по долине реки Ныгри до устья ключа Сухой Лог, где в то время энергично разрабатывался богатейший прииск Ивановский, а ныне ведется подготовка к освоению открытого здесь крупнейшего золоторудного месторождения Сухой Лог, и второй - через гольцы к также богатому прииску Негаданный на реке АтЫркан-Берикан, причем строительство всего энергетического комплекса было завершено всего за два года.
Мысленно возвращаясь в те далекие годы, практически трудно представить, что 100 лет назад прогрессивные и дальновидные русские специалисты Ленских приисков разработали и в неимоверно сложных условиях реализовали на благо своей Державы и "Лензолото" фантастический по тем временам проект сооружения в глухомани первенца Российской высоковольтной энергетики - Ныгринской ГЭС, о чем, к сожалению, мало кто вспоминает в наше время. Между тем, задействование на базе этой станции электрифицированных средств механизации трудоемких производственных процессов на приисках позволило перенести этот важный опыт эффективно вовлекать в хозяйственный оборот обводненные россыпи глубокого залегания не только в Ленском, но и в других промысловых районах России, ознаменовав начало принципиально нового этапа развития отечественной золотопромышленности.
Остановимся на строительстве Ныгринской ГЭС в качестве назидательного примера. Следует обратить внимание современных снабженцев и транспортников на организацию доставки закупленного в Германии горным инженером А. К. Кокшаровым тяжеловесного и крупногабаритного энергетического оборудования для этой ГЭС к месту его установки. С заводов-изготовителей оборудование по железной дороге было доставлено в город Нижний Новгород, откуда баржами сплавлено до Перми, затем конным обозом перевезено в Тюмень и, наконец, гужевым транспортом - до Ныгри. Вся столь необычная и трудная операция была осуществлена менее чем за один год.
В конце XIX - в начале XX века на ряде таежных рек Ленского района, придонные пески которых обладали высоким содержанием золота, старатели-нелегалы успешно применяли подводную выемку этих песков черпанием с плотов и лодок. Плавающие плотовые устройства с ручным одночерпаковым рычажным приспособлением, нередко с воротковым приводом, представлявшие собой примитивную драгу, назывались старателями "пахарями". В 1911-12 годах инженер-технолог А. П. Широкий, осуществляя крупные разведочные работы в бассейне реки Жуй на приисковых отводах золото-промышленника В. Е. Калинина, наблюдал в действии несколько таких "пахарей", каждый из которых, по его отчету, намывал ежедневно до "5 золотников" (1 золотоник - 4,27 г) золота на брата". Основываясь на данных своей разведки и намыве золота старательскими "пахарями", А. П. Широкий, произведя подсчет запасов, рекомендовал В. Е. Калинину "поставить" драгу для их отработки.
Первая крупнолитражная драга для отработки Жуинской россыпи была заказана и смонтирована на отводе Софье-Ивановского прииска близ острова Бибич на реке Жуе голландской компанией Мюллера. Эта драга с паровым приводом, новозеландского типа с прерывистой цепью черпаков емкостью 210 литров была введена в эксплуатацию 14 мая 1914 года. Из-за ряда конструктивных недостатков, в частности некачественного шлюзового устройства, слабости деревянного понтона, а также вечной мерзлоты на драгируемом участке, работала не эффективно. Спустя четыре года после пуска, вследствие пробоины понтона она затонула, затем была демонтирована и отправлена на Алдан, где успешно проработала многие годы уже в советский период.
Вторая подобная драга также для отработки жуинской россыпи была заказана в 1914 году в Англии, но после изготовления и отгрузки конструкций в адрес В. Е. Калинина, по непонятным причинам затерялась в пути и лишь в 1924 году вместо Жуй попала на Алдан, где затем была смонтирована и эксплуатировалась вплоть до последних лет.
В том же 1914 году Калинин закупил и завез еще одну драгу с черпаками емкостью 100 литров на богатый полигон на реке Чара, однако ее дальнейшая судьба неизвестна.
Возможность реально познакомиться с легендарным Дальне-Тайгинским приисковым районом, у меня впервые появилась лишь ранней весной 1957 года, когда я получил разрешение выехать в порядке обмена опытом в тамошнее приисковое управление, где в долине Балаганаха работала 210-литровая драга ИЗТМ номер 105, задействованная одновременно с нашей бодайбинской 65-й.
Через час с небольшим после вылета из Бодайбо АН-2 приземлился на грунтовой посадочной полосе поселка Перевоз, окруженной соснами и заканчивающейся у крутого берега реки Жуя. Здесь меня встретил начальник прииска Константин Васильевич Беломестнов, большой практик и специалист-россыпник, добродушный и гостеприимный человек. Вместе с ним мы обошли практически весь поселок Перевоз, расположенный на пологом берегу излучины реки Жуя и, видимо, сохранившийся таким же, каким был много лет назад. Константин Васильевич рассказал, что в период становления золотопромыслового дела на Лене поселок получил это название по своему прямому назначению - второй, после Мачи, транзитно-снабженческой базы Дальне-Тайгинских приисков Жуинского бассейна. Река Жуя в районе Перевоза ограничено судоходна из-за летнего мелководья. Грунтовых дорог от этой базы к приискам не было и основной объем грузов доставлялся к ним в период весенней навигации и летних паводков мелкосидящими судами и лодками, вьючно по таежным тропам, а зимой - санными путями по замершим рекам. Позже от прииска Светлого была проложена грунтово-гужевая дорога до прииска Весеннего, к которому в 1916 году подошла ветка Бодайбинской железной дороги и часть грузов в Дальнюю Тайгу стали доставлять этими путями. В настоящее время Перевоз и Бодайбо соединены межприисковой автодорогой.
Сам поселок Перевоз, как главная резиденция Дальне-Тайгинского приискового района, оставил у меня приятное впечатление своим провинциальным укладом, спокойствием и каким-то необычайно привлекательным уютом, а также красотой окружающей его суровой природы. Весь поселок и окружающее пространство в этот солнечный апрельский день сверкали белизной снежного покрова и переливались всеми цветами радуги до боли в глазах...
В конторе Константин Васильевич подробно рассказал о производственных объектах прииска, показывая их территориальное расположение на большой отсинькованной карте. В состав управления входили несколько небольших гидравлических разрезов старательского типа, малолитражная драга "Гном", завезенная в район 1942 году, и гордость прииска - новенькая 210-литровая драга номер 105, с 1955 года разрабатывающая золотоносная россыпь по долине реки Балаганах. Однако участки этой россыпи выше устья оказались пораженными пятнистой многолетней мерзлотой, существенно усложняющей работу драги, сводя на нет экономические показатели добычи. Упомянув об этом обстоятельстве с явным огорчением в голосе, Константин Васильевич завершил свое "введение" уверенностью, что качественное и своевременное проведение зимнего ремонта оборудования и подготовка объектов к предстоящему промывочному сезону создают реальные предпосылки для выполнения возложенных на приисковое управление заданий по добычи золота. После примерно часового разговора о производственных делах я узнал многое о Дальней Тайге, истории открытия и освоения ее наиболее известных своей золотоносностью долин рек и ключей, а также других сведений, о которых с увлечением рассказывал мой собеседник. Особо он остановился на перспективах района, недра которого, по его убеждению, еще таят в себе большие запасы благородного металла и несомненно раскроят их в ближайшем будущем... Потом мы обсудили нашу поездку на 105-ю. Оказалось, что Балаганахский полигон располагается более чем в пятидесяти километрах от Перевоза, преодолеть которые нам предстоит санным путем по Жуе с ночевкой у ключа Барчик, где находится действующее "приличное" зимовье. Выезд мы наметили на ранее утро следующего дня, о чем Константин Васильевич сразу же распорядился по телефону. В окнах уже сгущался голубой сумерек, когда он неожиданно предложил зайти к его родне на "пирог из тайменя". О сибирских тайменях - этой прекрасной мощной рыбе чистейших северных рек, относящейся к семейству лососей и достигающей по весу восемьдесят килограммов, я знал по рассказам рыбаков и из справочников, но ни разу не пробовал, о чем сразу же сказал, видимо, с большой заинтересованностью в голосе...
Родня Константина Васильевича занимала аккуратный рубленный домик в некотором удалении от конторы, близ полого спуска к берегу Жуй. Поднявшись по ступенькам крыльца мы оказались в небольшой застекленной терраске, пол ее был усыпан лапками вечнозеленой пихты, хвоинки которой издавали необычно нежный аромат тайги и свежих огурчиков... Нас ждали в этом доме и приняли весьма душевно. В большой, по приисковым меркам комнате царил идеальный порядок, было тепло и уютно. На окнах и на комоде стояли стеклянные банки с пучками веток багульника, усыпанного голубовато-синими цветами, излучающими тонкий, присущий только багульнику, своеобразный запах... На стенах между проемами окон в рамках под стеклом висело множество старинных, времен войны и современных фотографий родственников и знакомых этой, видно, дружной и большой семьи, у противоположной стены, на фоне красочного плюшевого ковра с тиграми и охотниками, как-то броско и солидно стоял старинной работы диван с пухлыми валиками и цветным пледом, с несколькими вышитыми "крестиком" подушками, с высокой спиной, увенчанной резной полочкой с расставленными на ней семью мраморными слониками, а также тумбочка с шикарным по тем временам приемником "Люкс". В "красном углу" под красиво вышитым рушником, поблескивая серебряным окладом, сияла старинная икона с зажженной лампадкой. Особое восхищение вызвал у меня большой стол в центре комнаты. Покрытый белой, рукодельно вышитой цветами скатертью, он напоминал сказочную "самобранку". Здесь живописно разместились тарелки и блюда с таежными дарами, искусно приготовленными руками хозяйки. Трудно перечислить, что было на том столе. Соленые груздья и волнушки, маринованные опята и боровчики, мочено-маринованная черемша, малосольные хариусы и вымоченная кета, вяленная изюбрятина, дымящаяся замороженная брусника, громадный запеченный пирог из тайменя и маленькие пирожки с грибами, брусникой и тертыми ягодами черемухи, а также -колбаса, сало, сыр, консервированные огурцы и помидоры... Стол восхищал своим разнообразием и обилием. Над всеми этими яствами в центре стола возвышался стандартный и широко распространенный в те времена стеклянный с пузатой пробкой графин емкостью 2 литра, заполненный пурпурно-вишневой жидкостью - таежным напитком, именуемым по словам Константина Васильевича, "настойкой спирта на брусничном соке в 50 градусов". Когда мы разместились за столом и "употребили" под пламенные тосты по паре "рюмашек", кстати, весьма ощутимых, опустошив при этом приличную часть стола, хозяйка внесла большую шипящую сковородку с плавающими в собственном жиру кусками крупного тайменя. Божественная, тающая во рту рыба и знаменитая "таежная настойка" переключили нашу оживленную беседу на рыбачье-охотничье-приисковую тематику. Посыпалось множество интересных рассказов и воспоминаний... И тогда хозяйка внесла новое блюдо, дымящейся и издающей невообразимый запах тушеной картошки с глухарем, который, по заверению присутствующих за столом охотников, "еще утром был бойким борцом на токовище близ Перевоза". Я заинтересовался этим пояснением и узнал, что апрель - это месяц глухариных токов и один из них будет на нашем пути в Балаганаху. Он расположен примерно в 12 километрах от Перевоза на одном из пологих гольцов, поросших сосняком, где некогда был застолблен старинный прииск Предвещающий. Я загорелся желанием побывать там, и мы решили "попутно заскочить" на этот ток...
Потом все бойко занялись поглощением вкуснейшего жаркого, чередующегося тостами во здравие хозяев и за процветание этого благодатного таежного края, а затем -чаепитием с брусникой и пирогами...
Близилась полночь, когда мы покидали этот гостеприимный дом, оторвавшись наконец от обильного стола, который все еще сохранял свой гурманский вид и лишь большой графин с "настойкой" практически опустел до дна. Тепло распрощавшись с хозяевами, мы вышли на улицу. Легкий морозец, свежесть воздуха, наполненного пьянящими запахами тайги, похрустывание снега и треск льдинок способствовали душевному спокойствию и хорошему настроению. Было приятно и легко...
Около пяти часов утра, закутавшись в огромные тулупы, мы с Константином Васильевичем удобно разместились в легких разъездных саночках, на передке которых уже восседал сопровождающий охотник, и добротная стройная лошадка в красивой сбруе бодрой рысцой покатила нас по наезженной санной дороге в сторону Балаганаха. Часа через полтора, еще затемно мы были на Предвещающем. Его довольно просторная долинка с широким пологими уводами уходила вверх к плоскому округлому гольцу, покрытому зарослями кустарника и борком из редких высоких сосен с небольшими чистыми полянками, которые издавна облюбовали глухари для своего токовища.
Наш "поводырь", видимо, хорошо знавший эти места, ловко маневрируя среди валежин и каменных осыпей, вывел упряжку на уютную полянку, окруженную кустарником, с маленьким шалашиком, крытым корьем наверное, много лет прослужившим охотникам некием пристанищем. Привязав лошадь к вывороченному корневищу и задав ей овса, мы, стараясь не шуметь, крадучись направились к ближайшим соснам, оставив "начальника" мирно посапывающим в санях.
В сосняке охотник достал из кармана обычный спичечный коробок и указательным пальцем правой руки постукивая по нему "вывел" абсолютно точно звучащую "деревянную" песню глухаря, чем очень поразил меня. На этот "призыв" сразу же откликнулись несколько птиц в разных направлениях от нас. Охотник одобрительно кивнул головой и указал мне сдвоенную сосну с елочкой, где я должен затаиться, внимательно смотреть и ожидать "подлета", а сам стал подниматься выше по гольцу и скрылся в кустах. Когда я удобно расположился на толстой валежене у комля раздваивающейся сосны таким образом, что небольшая кудрявая елочка маскировочно прикрывала мою спину, стало быстро светать. Держа наготове заряженный ТОЗовский малокалиберный карабин, я с нетерпением ожидал "подлета" Охота на северных глухарей требует специальных боеприпасов, поскольку птицы эти обладают весьма плотным пером, которое мелкой дробью не взять. Поэтому при стрельбе с расстояния свыше тридцати метров, что является обычным, патроны гладкоствольных ружей снаряжают усиленным зарядом с шестью-восемью полукартечинами, а для малокалиберных винтовок - пороховой заряд сдваивают в один патрон и крестообразно надрезают головку свинцовой пули. Именно такие заряды я всегда имел при себе, когда охотился.
Спустя несколько минут после того как я затаился, послышался мощный посвист сильных крыльев, а затем треск сломленного сучка - крупная серая "копылуха" - глухарица уселась на макушку ближайшей от меня сосны, встряхнулась и, вытянув шею, стала всматриваться в окружающие деревья и квокчать. Стрелять "копылух" на токах считается у охотников-профессионалов "величайшей подлянкой", так как на средних . токах, где собирается до десятка глухарей, "копылух" бывает не более пяти и если их "выбить", то птицы перестанут прилетать сюда в течение многих лет. Памятуя это, я преодолел "охотничий порыв" и продолжал внимательно наблюдать за птицей. Вскоре послышались хлопки крыльев и новый свист... Метрах в тридцати от меня на толстый сук крупной сосны грузно сел громадный, черный с ярко-красными бровями глухарище. Он расправил свой хвостовой веер и, вытянув шею, приступил к громкому щелканью и теканью. Я поднял карабин, тщательно прицелился и плавно нажал спусковой крючок... Глухарь вздрогнул и, ломая сучья, тяжелым камнем упал на землю. Я посмотрел на верхушку сосны, "копылухи" не было... Через несколько минут невдалеке раздалось хрюканье (скиркание) молодого глухаря и сразу же грохнул ружейный выстрел. Затем наступила тишина. Я всматривался в окружающие сосны и, услышав дальнее теканье, рассмотрел на суку примерно в ста метрах от меня силуэт черной птицы с распущенным веером хвостом, увлеченно выводивший свой свадебный призыв. В надежде на удачу я передернул прицельную планку, удобно приложился к упору и выстрелил... Глухарь замолк, насторожился, видимо пуля просвистела рядом, с шумом взвился вверх и исчез. В это время вдали вновь прозвучал ружейный выстрел... Уже совсем рассвело и ожидать охотничьей "везухи" не было смысла. Я встал из укрытия и подошел к поверженному глухарю. Это был крупный, красивый, наверное, в солидном возрасте, петух... Спускаясь с токовища к шалашику, буквально из-под моих ног с треском и шумом вспорхнула стайка рябчиков и, рассевшись на низкорослых сосенках, настороженно вытянув шейки, птички посмотрели в мою сторону. Я быстро среагировал и к моему первому трофею добавилась еще пара рябчиков. Когда я подошел к шалашику, Константин Васильевич был уже на ногах и с интересом рассматривал двух глухарей - добычу нашего охотника, который был уже здесь. Увидев меня с глухарем и рябчиками, Константин Васильевич заулыбался и растянуто вскрикнув: "Ого! Молодцы, за-слу-жи-или...", степенно направился к саням... Охотник взял моего глухаря за ноги, встряхнул, оглядел и то ли с сожалением, то ли с удивлением промолвил: "Старика угрохал... Мои-то еще "скиркуны", молодые...". Действительно, уже у себя дома, когда жена разделала его и, после длительного вымачивания мяса в растворе со специями, запекала в духовке с гречневой кашей и брусникой, оно все равно оставалось жестким, не исчез и резковатый привкус коры и хвои. Видимо, это был ╚древний старик╩. Константин Васильевич вернулся с объемистым рюкзаком, откуда извлек такой же "пузатый", расписанный цветочками, китайский термос и узелок с пирожками. Мы быстро развели небольшой костерок, охотник расставил вокруг него нанизанные на палочках пирожки, а Константин Васильевич налил нам по кружке горячего, как он сказал, "настоя коньяка на кофе в пропорции один к трем". Мы с удовольствием пили обжигающий напиток, заедая его горячими пирожками, за успех нашего "предприятия" и охотничьи были и небылицы лились как из рога изобилия... Вся эта "процедура" заняла у нас часа полтора и, возможно, продолжалась бы далее, но Константин Васильевич, неожиданно скомандовал: "Все, ребята, в путь...". Мы быстро собрались, я поднял свои трофеи, охотник извлек из саней фотоаппарат и, щелкнув затвором, запечатлел меня у шалашика на память...
Мы вновь, облачившись в тулупы, уселись на свои места и, убаюкиваемые цокотом копыт, покачиванием саночек и согретые настоем коньяка на кофе, не заметили как наш возница свернул с главной дороги и, преодолев береговой склон по протоптанной тропе, подкатил к зимовью на Барчике, где нас звонким лаем встретили две мохнатые сибирские лайки.
Зимовье, укутанное сугробами, было достаточно большим и, видимо, давно срубленным из толстого кругляка, с несколькими оконцами на Жую. Из его трубы весело поднимался ввысь курчавый столбик дыма, а вокруг, в синей дымке, цепи гольцов стерегли заснеженную, сверкающую белизной долинку ключика Барчик. . . На пороге сразу же появился в накинутом на плечи полушубке зимовщик- пожилой, седой, плечистый мужчина с радостной улыбкой и приветливым басоватым возгласом:
- Заходьте, заходьте, погрейтися с дороги, я давно вас жду... Сейчас чайком да и ушицей побалуемся... Мне, давеча, хороший пинок попался, - и он широко распахнул двери зимовья, откуда хлынули клубы теплого воздуха с терпким запахом хвои, жилья и печеного хлеба...
Мы вошли в довольно просторное, несколько темноватое и хорошо натопленное помещение. У его продольной стены в два яруса располагались сооруженные из полу- бревен полати с ватными матрасами, подушками и квадратиками аккуратно сложенных одеял. У стояков на кронштейнах, поблескивая стеклом, висели фонари "летучая мышь". Вдоль палатьев на крестовинах стоял большой, также рубленный из полубревен, стол со скамьями. В торце помещения -большая, потрескивающая горевшими поленьями, печь, а рядом у стены - железная кровать, застланная по-солдатски, видимо, "колы бель" хозяина. Противоположная от полатей стена изобиловала множеством вбитых в нее колышков-вешелок, на которых в определенном порядке покоилась рыбачья сеть, несколько корзин, вверху- связки удочек, пучки засушенных трав, затем конские сбруи, багры, топоры, ведра и различная хозяйственная утварь, а у входа на подставке - дубовая бочка с водой и массивный металлический черпак. Все было чисто, за порядком здесь следил зимовщик, которого старожилы уважительно величали "Боцманом".
Пока мы раздевались, а затем, потирая руками, стояли у огнедышащей печи, хозяин ненадолго исчез и вскоре появился с большим, килограмма на три, трепещущим и переливающимся радужными цветами, подвязанным за жабры, линком.
- Во какой, чертяка, жирнющий наверное... - гордо произнес Боцман, потряхивая линком и показывая его нам со всех сторон. Охотник принес мою пару рябчиков и бросил их на стол.
- Это хорошо, - пробасил тот, - мы их зашашлычим, сейчас я все это разделаю мигом, - и он взялся за дело. Я стал наблюдать и удивился как быстро и умело он орудовал ножом и расправлялся с рябчиками и рыбиной.
У рябчиков он сделал надрез по лапам и брюшку, подергивая их от хвоста, снял чулком всю кожу с пером, после чего у него в руках остались чистые тушки. Он вскрыл и, выпотрошил, и тушки бросил в тазик с водой, а внутренности, лапы и головы отложил в сторону, пробурчав: "Это собакам на угощение...". Затем он взялся за рыбину и, работая ножом как виртуоз, быстро очистил и разделал ее на куски. Все это заняло у него не более получаса, такого умельца я еще не видывал...
Дальнейшие действия были также быстрые и четкие. Появился большой котел, который моментально наполнился всем необходимым для наваристой ухи, включая разнообразные травы и специи, а затем занял место в печи. Потом Боцман взялся за рябчиков, посолил их и обсыпал какой-то смесью из тертых трав, после чего нанизал на стальной прут и разместил его на триножках близ горящих в печи поленьев. Завершив это, он вымыл руки, постелил на стол полосатую простыню и расставил несколько стаканов и алюминиевые миски с такими же ложками и вилками. Затем достал из-под кровати небольшой сундучок и извлек оттуда горстку луковиц, а из свертка, укутанного в одеяло и чистое полотенце, -стопку пышных белых лепешек, бросив: "Недавно испек. Горячие еще". Разместив все это на столе, он вышел из зимовья и через несколько минут вернулся с большой миской мороженной брусники, тарелками с солеными груздями и хариусами, зажав под мышкой заиндевелую бутылку спирта. Поколдовав немного у стола, попробовав деревянной ложкой уху, покрутив шампур с рябчиками и придвинув к огню большой медный чайник, он, с расплывшейся на лице улыбкой, пробасил:
Все готово, давайте гостевать, - и широким жестом пригласил нас к столу. Застолье приятно затянулось... Потрескивание и всплески искр от горящих в очаге поленьев, матовое мерцание "летучих мышей" и проникающий через оконца зимовья божественно-тусклый свет огромной луны располагали к длительным беседам. Поэтому все тосты, чередовавшиеся таежным "закусоном", ароматной ухой, поджаристыми рябчиками и обильным чаепитием, были больше похожими на короткие рассказы и повествования о былом и настоящем, трудностях и радостях приискового бытия.
В этот памятный для меня вечер, проведенный в кругу истинных приисковиков в затерявшемся среди гольцов и дебрей жуинской тайги старом зимовье, я услышал множество былей и небылей из жизни золотодобытчиков и, в частности, впервые услышал о известном своей трагической историей прииске с загадочным названием Софье-Ивановский.
Это случилось около полуночи, когда мы все, несколько утомленные обилием пищи и питья, уселись у пылающей печки, задумчиво смотрели на блики пламени и мерцание тлеющих углей, думая каждый о своем...
Я с интересом наблюдал за хозяином зимовья, несомненно многое повидавшем в тайге. Он задумчиво сидел на чурбаке близ печки и закручивал очередную "козью ножку". Прикурив ее от тлеющего уголька и глубоко затянувшись, он неожиданно с грустинкой в голосе начал рассказывать о своем приобщении к "золотому фарту" и старательстве на просторах Дальней Тайги.
- Впервые я пристрастился к старанию, - начал Боцман, -будучи молодым парнем в 1907 году, когда примкнул к небольшой артельке золотничников, подрядившейся на разработку отвода Александровского прииска по реке Хомолхо, принадлежащего некоему Шварцбергу. Открытым разрезом мы врезались в довольно богатую терраску, намыли много золота и заработок был высоким. Но однажды, ближе к осени, когда в конторе готовились к отправке партии золота в центральную кассу, на прииск, видимо, по наводке, наскочило пятеро вооруженных бандитов. Они убили конторщика, взяли золото, ограбили амбары и, прихватив теплую одежду, много продовольствия, спирта и вина, скрылись в тайге на глазах оробевших хозяина, его охранников и нас - рабочих. Об ограблении сообщили на Тихоно-Задонский прииск, расположенный в 50 километрах, откуда прибыл полицейский отряд, но бандитов так и не поймали... Этот страшный налет и убийство конторщика сильно повлияли на хозяина и прииск вскоре был закрыт. Несколько лет мы хищничали, бродя по распадкам и ключам глухой тайги, часто нарываясь на богатые участки, где хорошо мыли, а затем сбывали золотишко скупщикам. Помню вышли мы к Жуе, ниже Перевоза, осень уже была, ключики ледком подернуло и заморозки утрами приличные. Попробовали мы в устье одного из них промывку сделать и "напоролись на фарт". Взял я тогда из-под льда несколько лопат песку на лоток, промыл и оказалось там грамма два с лишним. Стали мы там мыть, да так хорошо, что за день вначале по двадцать граммов на брата получалось, а затем и до пятидесяти доходило... Но, как на грех, засек нас здесь урядник и погнал на Перевоз... Потом этот наш участок застолбил Яшка Блинов. Был у нас на Жуе в то время такой золотопромышленник из местных старателей вышел, мужик крепкий, что надо... В молодости по тайге шастал, хищничал, а потом пьянствовал напропалую. Но, женившись, остепенился, свое дело заимел. Даже прииск у него свой был, километров на девять ниже Перевоза, Софье-Ивановским его назвал, толи в честь племянников своих, толи по собственным детям именование дал, уж точно не припомню... Золото там было богатое... Приманило оно бандитов и наскочили они на этот прииск, может быть те же самые, что Александровский брали, поубивали там несколько человек в конторе и самого Блинова тяжело ранили, потом на Перевозе он скончался... Золота они не нашли, Бог не дал бандитским рожам, а было оно там и много, так и ушли ни с чем. Потом полицейские нашли их в тайге, часть поубивали, часть взяли живьем... Прииск же перешел под начало голландской компании Мюллера, драгу они там соорудили большую в 1 914 году, но работала она там неважно, затонула потом... А место прииска Блиновского так и называется поныне - Софье-Ивановским. Сейчас полигон там разведали, поговаривают новую драгу сооружать будут...
Я долго смотрел на удаляющееся зимовье и ставшего таким близким зимовщика, стоявшего на берегу с непокрытой головой и провожавшего взглядом наши сани, сопровождаемые звонким лаем его мохнатых лаек.
К закату солнца на высоком правом берегу Жуй показались дымы, а затем и большое брусовое здание Балаганахской ТЭЦ, сооруженной здесь в комплексе с драгой N 105 и жилым поселком. Станция произвела на меня большое впечатление своими размерами, громадными складами дров, пыхтящими, пышущими жаром котлами и поблескивающими корпусами мощных, по тем временам, силовых установок чехословацкого производства "ЧКД-Дукла", а также высоковольтной подстанцией и уходящими в тайгу анкерами линии электропередач. Глядя на все это, было трудно поверить, что такую мощь можно было построить в глухой тайге за тысячи километров от центральных баз, но это было сделано...
После осмотра и ознакомления со станцией, мы добрались до расположенного невдалеке поселка дражников. Выглядел он добротно и приветливо. Здесь мы познакомились с начальником драги и документацией по полигону, а затем заночевали.
Утром были на драге. Издали, поблескивая своей оцинкованной обшивкой, она романтично, даже элегантно, выглядела на фоне окружавших долину Балаганаха гольцов и тайги. Это была стандартная 210-литровая электрическая драга Иркутского завода тяжелого машиностроения, некогда бывшего небольшим механическим заводиком в системе "Главзолото". Работать она начала практически от устья Балаганаха и за два года сзади нее протянулся шлейф гребенчатых галечных отвалов. На самой драге многие из агрегатов были разобраны и, видимо, зимний ремонт подходил к концу. После посещения драги мы с ее начальником и Константином Васильевичем обошли полигон, где были обозначены обширные пятна многолетней мерзлоты, покоящейся под слоем поверхностных торфяников. Сопровождавшие меня озабочено сетовали на эту выявленную мерзлоту, крайне затруднявшую добычу богатых песков как раз сосредоточенных в ее зоне, рассуждая о возможных мерах борьбы с нею. При этом выяснилось, что приисковое управление не имеет необходимого оборудования для предварительной вскрыши торфов с тем, чтобы усилить солнечное протаивание площадей, а также и для производства гидроигловой оттайки. При обсуждении этой темы я представить себе не мог, что через пару лет именно на мои плечи лягут заботы по борьбе с этой мерзлотой.
С ликвидацией Дальне-Тайгинского приискового управления и передачей его хозяйства на правах отдельного участка в ведение Дражного прииска, главным инженером которого я был назначен волею судьбы и высших инстанций, Константин Васильевич был переведен в аппарат нашего прииска, а руководителем здешнего участка стал молодой, энергичный специалист с производственным опытом Милентий Григорьевич Швецов - высокий, плотный, хорошо скроенный мужчина, с которым мы были чем-то схожи, может быть поэтому и близко дружны. При моих довольно частных по долгу службы посещениях участка, мы с Милентием Григорьевичем исколесили многие известные долины и ключи, некогда славившиеся богатством своих россыпей, с надеждой увеличить в ближайшей перспективе объем добычи золота в этом районе. Бывали мы с ним и на охоте, и на рыбалке. Естественно, что мне доводилось и гостевать в его маленькой дружной семье. В наши беседы за столом большое оживление меткими замечаниями и комментариями неизменно вносила его жена - милая, молодая, интеллигентная и хорошо воспитанная женщина, учитель по образованию, возглавлявшая среднюю школу на Перевозе. Вечерние чаепития и беседы за столом до сих пор сохранились у меня в памяти, хотя Милентия уже нет...
В целях повышения эффективности работы драги N 105 техническими службами прииска был разработан проект рыхления мерзлотной площади массовыми взрывами. Реализацию этой сложной и ответственной задачи мне довелось осуществлять вместе с Милентием. Результат оправдал наши ожидания. Драга заметно увеличила свою производительность по намыву металла при значительном снижении затрат на его добычу.
До сих пор памятна мне одна дальне-тайгинская "эпопея", которую мы пережили совместно со Швецовым и моим молодым другом - коренным бодайбинцем Володей Унжаковым, выпускником горного факультета Иркутского горно-металлургического института, работавшего со мной на драге N 65 горным мастером, затем в качестве начальника драги N 62, а позднее возглавлявшего бодайбинский строительно-монтажный трест.
Тогда на Перевозе близ берега Жуй была сооружена и сдавалась в эксплуатацию довольно мощная дизельная электростанция с подземным нефтехранилищем. Строительно-монтажные работы возглавлялись Володей Унжаковым, бывшем в то время главным инженером упомянутого треста. Нас - членов приемочной комиссии - ознакомили со строительно-сметной документацией, в том числе и с актами на скрытые работы, мы внимательно осмотрели внешне хорошо забетонированную многотонной вместимости поземную емкость и дали добро на ее заполнение. Хранилище заполнили быстро под "брызги шампанского" и яркие речи...
Однако ранним утром следующего дня нас потрясло увиденное: вся Жуя ниже принятого нами накануне нефтехранилища была сплошь покрыта необозримым соляровым пятном. Казалось, что не вода, а солярка заполняет все широченное русло этой величавой реки. Это был настоящий удар по престижу строителей и, естественно, нашей приемочной комиссии, а кроме того, грозило крупной неприятностью в случае, если "протечкой" заинтересуется прокуратура, санитарные или другие органы надзора. Мы немедленно распорядились об "авральной" откачке подземной емкости, что было сделано, пожалуй, быстрее праздничной операции по ее заливке. Подсчитанные нами потери солярки определились в несколько тонн, а Жуя на протяжении нескольких дней все еще "сияла" радужными пятнами с постепенно снижающейся концентрацией их на поверхности руслового потока.
Мы решили помалкивать в ожидании "сигналов" извне, но к нашему удовлетворению их так и не последовало... Это приятное для нас обстоятельство мы дружно отметили в узком кругу товарищеским застольем, прошедшем с большим подъемом и радостнее, чем "праздничный сабантуй" по случаю сдачи в эксплуатацию Перевозовской ДЭС.
При переводе меня с драги N 65 в управление Дражного прииска сфера его территориальной деятельности, как отмечалось выше, была значительно расширена за счет передачи в прямое ведение Байкальского участка и обширных пространств Дальней Тайги, включая упомянутый отвод Софье-Ивановского прииска. Именно тогда узнал я от первого лица историю названия этого старинного прииска и трагические события происшедшие на нем много лет тому назад. Вот как это было.
Главным геологом управления Дражного прииска был в то время коренной бодайбинец, сдержанный, немногословный, но очень приветливый и образованный человек, высококвалифицированный геолог-таежник Иван Яковлевич Блинов, с которым, занимая, на первых порах, общий кабинет в приисковой конторе на Балахнинске, мы по-мужски крепко сдружились. В один из весенних вечеров 1958 году, когда с гольцов по распадку уже тянуло свежестью хвои и своеобразной терпкостью запахов набухающих почек, после утомительного совещания по вопросу о строительстве новой крупнолитражной драги на Софье-Ивановском прииске, мы с Иваном Яковлевичем удобно расположившись у себя в кабинете, отдыхая, покуривали популярные золотопродснабовские папиросы "Золотая тайга", именуемые на приисках "метр куришь, два бросаешь", и, потягивая крепкий, обжигающий губы, "геологический" чай с душистым армянским коньяком, непринужденно обсуждали былое и настоящее приискового бытия. Иван Яковлевич как-то незаметно нажал клавиш стоящего на тумбочке приемника и кабинет вдруг заполнился нежным, мелодичным и волнующим голосом певицы:
"..шуми золотая, греми золотая, моя золотая тайга". Все в тот памятный вечер складывалось как-то необычайно тепло, рас полагало к откровению и задушевной беседе. И вот тогда мой собеседник задумчиво и с волнением в голосе спросила "Владимир Григорьевич, а Вы знаете, что прииск Софье-Ивановский был назван в честь меня и моей старшей сестры Софьи?". Я вздрогнул от неожиданности, с удивлением и заинтересованно посмотрел в глаза Ивана Яковлевича -этого я, конечно, не знал. Иван Яковлевич уловил мой вопросительный взгляд, глубоко затянулся, выпустил колечки дыма и медленно начал свой рассказ, который позже я записал для памяти:
"Мой отец - Яков Евграфович Блинов - выходец из простых старателей, отличался высоким трудолюбием, много лет исхаживал потаенные ключи и распадки приленской тайги в поисках "золотого фарта", в юности занимался "хищничеством", нередко запивал и тогда бормотал что-то несвязное, получив за это в старательской среде прозвище "Яшка-Барма"' Работая по контракту на одном небольшом частном прииске мелкого золотопромышленника, полюбил и взял в жены хозяйскую дочь - тихую, молчаливую, но очень заботливую девицу с небольшим физическим недостатком -горбинкой, за которой получил в порядке приданного два небогатых участка. Слаженная семейная жизнь, появление дочери - Софьи, а затем меня - Ивана остепенили и преобразили отца. Он стал много и настойчиво работать, завоевал высокий авторитет среди старателей и уважение у золотопромышленников, добился получения банковских кредитов. В 1909-1910 годы разведал и оформил на себя два богатых юсовых участка по Жуе, ниже Перевоза, в районе впадения в нее реки Хорлухтаг и у острова Бибич, где "застолбил" свою давнюю мечту - собственный прииск, названный в честь наследников Софье-Ивановским. Горные работы на этих участках были организованы отцом достаточно хорошо, хотя велись преимущественно ручным способом с промывкой добытых песков на бутарах и американках. Однако богатство содержания золота обеспечивало его намыв на одного работника от 12-15 до 22 золотников металла в сутки (1 золотник = 4,27 г), что считалось в те времена достаточно высоким. Отец прочно "стал на ноги" и заслуженно вошел в число относительно зажиточных и везучих предпринимателей. К концу первого десятилетия нынешнего века в приленской Тайге стало неспокойно. Появились и бродили по тайге вооруженные группы грабителей из числа преступников, убийц и армейских дезертиров, наводившие страх на удаленные мелкие прииски, участки и зимовья. Особо опасной и жестокой считалась бандитская группа из 4-6 бродяг, возглавлявшаяся некием Полянским - закоренелым преступником и убийцей, ранее недолго работавшим на Ныгринской электростанции. За этой группой значились более 9 убийств и грабежей, совершенных с особой жестокостью. Ими был убит в тайге и ограблен золотопромышленник Плетюхин, разорено известное среди приисковых сторожил зимовье на Гараськином озере, где убиты содержатель этого зимовья торговец-еврей Шерар и несколько находившихся там старателей, затем убийство владельца прииска "Золотое Русло" на реке Ваче и престарелого сторожа Иванова, а так же совершен ряд других жесточайших преступлений. Летом 1911 года эта бандгруппа вышла на таежную конторку моего отца, построенную на полянке у устья Хорлухтага. Накануне отец намеревался отправить на Перевоз намытое золото, но из-за неприбытия конвоя оно осталось в конторке, о чем, видимо, кто-то донес бандитам. В тот летний вечер, когда рабочие, закончив трудовой день, выехали на Перевоз, в конторке, служившей одновременно и жилым домом, оставались мой отец, управляющий с женой, охранник, отдыхавший перед ночным дежурством, и мы с Софьей, проводившие лето в этой приисковой резиденции отца. Ворвавшись в помещение, где в этот час готовились к ужину и были отец, мы с Софьей и жена управляющего, бандиты произвели несколько выстрелов вверх и потребовали выдать золото. Мы очень испугались, - продолжал Иван Яковлевич, - Софья бросилась в угол и присела там, сжавшись в клубочек, я юркнул под стол, стоящий у окна, и примостился на находившемся там небольшом ящичке, а женщину бандиты выгнали на кухню. Остальное произошло молниеносно. Отец строго сказал: "Нет здесь никакого золота, недавно его отправили на Перевоз. Вот кошелек, там около 100 рублей, берите и убирайтесь вон". В этот момент в конторку вскочил охранник с винчестером и выстрелом ранил одного из бандитов, но был убит главарем двумя выстрелами из револьвера. Отец бросился на помощь охраннику и тоже был убит. Наконец в конторку с грохотом ворвался управляющий, высокий человек мощного телосложения, схватил одного из бандитов и швырнул его на пол... в него стреляли много раз... он умер, спустя сутки, в больнице на Перевозе. Бандиты обшарили весь дом, допытывались у Софьи:
"Где золото?", она не знала, а золото, как оказалось позже, около 20 фунтов находилось в небольшом ящичке под столом, на котором скованный страхом сидел я. Бандиты, прихватив с собой много продовольствия и спирта, но без желанного золота, ушли в тайгу... Этим же летом "летучая" полицейская группа выследила банду Полянского и обложила ее в одном из таежных распадков. В перестрелке предводитель был убит, остальные участники банды взяты живыми...". Так Иван Яковлевич окончил свой рассказ. Кабинет окутала какая-то печаль и грусть... Мы выпили по рюмке коньяка, закурили и молча вышли из конторы. На улице был поздний вечер, тишина и пахло весной...
Позже мне много раз пришлось бывать на приисках Дальней Тайги. В одну из поездок вместе со Швецовым мы разыскали в устье Хорлухтага полянку с еле заметным, заросшим бурьяном и кустарником, очертанием фундамента былой приисковой конторки Блинова-отца. Стоя здесь, склонив голову, автору слышались далекие выстрелы бандитов и слова из рассказа Ивана Яковлевича:
".. а золото, около 20 фунтов, находилось в том самом ящичке под столом, на котором, скованный страхом, сидел я..." На прииске Софье-Ивановском, у острова Бибич, в то время уже кипела новая жизнь - громкий своеобразный скрип черпаковой цепи мощной электрической драги оглушал гольцы и распадки жуинской тайги. Но это было 35 лет тому назад. Затем полигон был отработан, драгу перенесли на новый участок. Прииск вновь опустел и сейчас о нем напоминают зарастающие кустарником дражные отвалы и остатки заброшенного, некогда красивого и оживленного, жилого поселка. Старинный ленский Софье-Ивановский прииск ныне переживает вторую полосу своего забвения, думается не последнюю, поскольку есть все основания предполагать, что в недалеком будущем он вновь возродится.