обновление: 2014. 06. 01 |
Максим Горький
Жизнь Клима Самгина \\ читать \\ 3-я часть \\
По ее рассказам, нищий этот был великий грешник и злодей, в голодный год он продавал людям муку с песком, с известкой, судился за это, истратил все деньги свои на подкупы судей и хотя мог бы жить в скромной бедности, но вот нищенствует.
ххх
Однако и шум не всегда будил Томилина, он продолжал говорить, лицо его каменело, глаза напряженно выкатывались, и Клим ждал, что вот сейчас Томилин закричит, как жена доктора.
"Нет. Нет".
ххх
Дронов жил в мезонине, где когда-то обитал Томилин, и комната была завалена картонами, листами гербария, образцами минералов и книгами, которые Иван таскал от рыжего учителя. Он не утратил влечения к фантазиям, но теперь это уже не шло к нему. Климу даже казалось, что, фантазируя, Дронов насилует себя. Не забыв свое намерение быть "получше Ломоносова", он, изредка, хвастливо напоминал об этом.
ххх
Был один из тех сказочных вечеров, когда русская зима с покоряющей, вельможной щедростью развертывает все свои холодные красоты. Иней на деревьях сверкал розоватым хрусталем, снег искрился радужной пылью самоцветов, за лиловыми лысинами речки, оголенной ветром, на лугах лежал пышный парчовый покров, а над ним - синяя тишина, которую, казалось, ничто и никогда не поколеблет.
ххх
Из угла, от печки, раздавался голос Томилина:
- Вы хотите, чтоб ювелиры ковали лемеха плугов? Но - не будет ли такое опрощение - одичанием?
ххх
Беззвучно погружая весла в воду, лодку гнал широкоплечий, светловолосый парень в серой рубахе. Он сидел неподвижно, точно окаменев, шевелились только кисти его рук, казалось, что весла действуют сами, покрывая воду шелковой рябью.
ххх
Это случилось после того, как во время большой перемены кто-то бросил дважды камнями в окно кабинета инспектора, разбил стекла и сломал некий редкий цветок на подоконнике.
ххх
- Море вовсе не такое, как я думала, - говорила она матери. - Это просто большая, жидкая скука. Горы - каменная скука, ограниченная небом.
Ночами воображаешь, что горы ползут на дома и хотят столкнуть их в воду,
а море уже готово схватить дома...
Вера Петровна, посмотрев на дорогу в сторону леса, напомнила:
- Ночами не думают, а спят.
- Там плохо спится, мешает прибой. Камни скрипят, точно зубы. Море
чавкает, как миллион свиней...
ххх
Нередко кaзaлось, что он до того зaсыпaн чужими словaми, что уже не видит себя. Кaждый человек, кaк бы чего-то боясь, ищa в нем союзникa, стремится нaкричaть в уши ему что-то свое; все считaют его приемником своих мнений, зaрывaют, его в песок слов.
ххх
Думать мешали напряженно дрожащие и как бы готовые взорваться опаловые пузыри вокруг фонарей. Они создавались из мелких пылинок тумана, которые, непрерывно вторгаясь в их сферу, так же непрерывно выскакивали из нее, не увеличивая и не умаляя объема сферы. Эта странная игра радужной пыли была почти невыносима глазу и возбуждала желание сравнить ее с чем-то, погасить словами и не замечать ее больше.
Клим снял запотевшие очки, тогда огромные шары жидкого опала несколько обесцветились, уплотнились, но стали еще более неприятны, а огонь, потускнев, ушел глубже в центры их.
ххх
Он ушел в свою комнату с уверенностью, что им положен первый камень пьедестала, на котором он, Самгин, со временем, встанет монументально.
ххх
Клим, слушая ее, думал о том, что провинция торжественнее и радостней, чем этот холодный город, дважды аккуратно и скучно разрезанный вдоль рекою, сдавленной гранитом, и бесконечным каналом Невского, тоже как будто прорубленного сквозь камень. И ожившими камнями двигались по проспекту люди, катились кареты, запряженные машиноподобными лошадями. Медный звон среди каменных стен пел не так благозвучно, как в деревянной провинции.
ххх
Клим Самгин считал этого человека юродивым. Но нередко маленькая фигурка музыканта, припавшая к черной массе рояля, вызывала у него жуткое впечатление надмогильного памятника: большой, черный камень, а у подножия его тихо горюет человек.
ххх
У Клима Самгина Москва не вызывала восхищения; для его глаз город был похож на чудовищный пряник, пестро раскрашенный, припудренный опаловой пылью и рыхлый.
ххх
И тотчас вполголоса, но глумливо заговорил:
– На кой дьявол нужна наша интеллигенция при таком мужике? Это все равно как деревенские избы перламутром украшать. Прекраснодушие, сердечность, романтизм и прочие пеперменты, уменье сидеть в тюрьмах, жить в гиблых местах ссылки, писать трогательные рассказы и статейки. Страстотерпцы, преподобные и тому подобные. В общем – незваные гости.
ххх
– Оригинальный парень, – сказала о нем Спивак, а Варавка предложил ему работу в конторе, но Иноков, не поблагодарив, отказался.
– Нет, мне учиться надо.
– А – чему вы учитесь?
Иноков нелепо и без улыбки ответил:
– Прохождению жизни.
И в тот же вечер исчез, точно камень, упавший в реку.
ххх
Клим начал говорить о Москве в тон дяде Хрисанфу:
с Поклонной горы она кажется хаотической грудой цветистого мусора, сметенного со всей России, но золотые главы многочисленных церквей ее красноречиво говорят, что это не мусор, а ценнейшая руда.
ххх
- Что это значит - мир, если посмотреть правильно? - спросил человек и нарисовал тремя пальцами в воздухе петлю. - Мир есть земля, воздух, вода, камень, дерево. Без человека - все это никуда не надобно. <...> А учитель продолжал размеренно и спокойно втыкать в сумрак:
- Камень - дурак. И дерево - дурак. И всякое произрастание - ни к чему, если нет человека.
ххх
О сопротивлении вещей человеку Диомидов говорил нередко.
- Мелкие вещи непокорнее больших. Камень можно обойти, можно уклониться от него, а от пыли - не скроешься, иди сквозь пыль.
ххх
- Что ж делать? - возразил Клим, пожимая плечами. - Я ведь и не пытаюсь щеголять моими мыслями...
Перекинувшись еще десятком камешков, замолчали, принужденные к этому миролюбивыми замечаниями девиц.
ххх
- Не злись, - сказала Лидия, задумчиво глядя в окно. - Маракуев прав: чтоб жить - нужны герои. Это понимает даже Константин, недавно он сказал: "Ничто не кристаллизуется иначе, как на основе кристалла". Значит, даже соль нуждается в герое.
ххх - [Ходынка]
– Передавили друг друга. Страшная штука. Вы – видели? Чорт.. Расползаются с поля люди и оставляют за собой трупы. Заметили вы: пожарные едут с колоколами, едут и – звонят! Я говорю: «Подвязать надо, нехорошо!» Отвечает: «Нельзя». Идиоты с колокольчиками... Вообще, я скажу...
Он замолчал, закрыл глаза, потом начал снова:
– Впечатление такое, что они всё еще давят, растопчут человека и уходят, не оглядываясь на него. Вот это – уходят... удивительно! Идут, как по камням... В меня...
ххх
– Где Лидия? – спросил Макаров, прежде чем успел сделать это Клим. Спрыгнув на панель, девушка механически, но все-таки красивым жестом сунула извозчику деньги и пошла к дому, уже некрасиво размахивая зонтом в одной руке, шляпой в другой; истерически громко она рассказывала:
– Неузнаваем. Нашла по сапогам и перстню, помните? – Сердоликовый? Ужас. Лица – нет...
ххх
Уродливо большой перстень с рубином сверкал на пальце, привлекая к себе очарованный взгляд худенького человека в черном, косо срезанном, каракулевом колпаке. Не отрывая от рубина мокреньких, красных глаз, человек шевелил толстыми губами и, казалось, боялся, что камень выскочит из тяжелой золотой оправы.
ххх
Когда Самгин восхищался развитием текстильной промышленности, Иноков указывал, что деревня одевается все хуже и -по качеству и по краскам материи, что хлопок возят из Средней Азии в Москву, чтоб, переработав "но в товар, отправить обратно в Среднюю Азию- Указывал, что, несмотря на обилие лесов на Руси, бумагу миллионами пудов покупают в Финляндии.
- Кедра на Урале - сколько хочешь, графита - тоже, а карандашей делать не умеем
ххх
Казалось, что зрачки его узких глаз не круглы и не гладки, как у всех обыкновенных людей, а слеплены из мелких острых кристалликов.
ххх
За ним почтительно двигалась группа людей, среди которых было четверо китайцев в национальных костюмах, скучно шел молодцеватый губернатор Баранов рядом с генералом Фабрициусом, комиссаром павильона кабинета царя, где были выставлены сокровища Нерчинских и Алтайских рудников, драгоценные камни, самородки золота.
ххх
В павильоне Алтая Ли-Хунг-Чанг остановился пред витриной цветных камней, пошевелил усами, переводчик тотчас же попросил открыть витрину. А когда подняли ее тяжелое стекло, старый китаец, не торопясь, освободил из рукава руку, рукав как будто сам, своею силой, взъехал к локтю, тонкие, когтистые пальцы старческой железной руки опустились в витрину, сковырнули с белой пластинки мрамора кристалл изумруда - гордость павильона;
Ли-Хунг-Чанг поднял камень на уровень своего глаза, перенес его к другому и, чуть заметно кивнув головой, спрятал руку с камнем в рукав.
- Он его берет себе, - любезно улыбаясь, объяснил переводчик этот жест.
Генерал Фабрициус, побледнев, забормотал:
- Но, позвольте! Я ж не имею права делать подарки!
Знаменитый китаец уже выплыл из двери павильона и шел к выходу с выставки.
ххх
Иноков взял папиросу, посмотрел на нее, сломал, бросил на поднос и вздохнул, расправляя плечи, прищурив глаза.
- О регенте спросите регента. А я, кажется, поеду на Камчатку, туда какие-то свиньи собираются золото искать. Надоела мне эта ваша словесность, Робинзон, надоел преподобный редактор, шум и запах несчастных машин типографии - все надоело!
- Очень последовательно! - иронически заметил Робинзон. - Выскочить из газеты в Камчатку...
ххх
Клим, почтительно слушая, оглядывал жилище историка. Обширный угол между окнами был тесно заполнен иконами, три лампады горели пред ними: белая, красная, синяя.
"Цвета национального флага", - сообразил Самгин и почувствовал в этом нечто хотя и наивное, но - трогательное.
Блестели золотые, серебряные венчики на иконах и опаловые слезы жемчуга риз.
ххх
- Замечательнейшее, должно быть, сочинение было, - огорченно сказал Козлов, - но вот - все, что имею от него. Найдено мною в книге "Камень веры", у одного любителя древностей взятой на прочтение.
ххх
Тонкие руки с кистями темных пальцев двигались округло, легко, расписанное лицо ласково морщилось, шевелились белые усы, и за стеклами очков серенькие зрачки напоминали о жемчуге риз на иконах.
ххх
Козлов продолжал, все более напористо и поучительно:
- Критика - законна. Только - серебро и медь надобно чистить осторожно, а у нас металлы чистят тертым кирпичом, и это есть грубое невежество, от которого вещи страдают.
ххх
"Конечно, - старик прав. Так должны думать миллионы трудолюбивых и скромных людей, все те камни, из которых сложен фундамент государства", - размышлял Самгин и чувствовал, что мысль его ловит не то, что ему нужно оформить.
ххх
- Весьма любопытно, тетя Лиза, наблюдать, с какой жадностью и ловкостью человеки хватаются за историческую необходимость. С этой стороны марксизм для многих чрезвычайно приятен. Дескать - эволюция, детерминизм, личность - бессильна. И - оставьте нас в покое.
Он пошевелил кожей на голове, отчего коротко остриженные волосы встали дыбом, а лицо вытянулось и окаменело.
ххх
- Всё ездиют, дураки, северный полюс ищут, а - на кой чорт он нужен, полюс? - угрюмо негодовал Меркулов.
- Любопытство, - объяснил архитектор, прихлебывая вино и строго уставив на Клима черные глаза. - Любознательность, - прибавил он.
ххх
- Он, бедненький, дипломатическую рожу сделал себе, а у меня коронка от шестерки, ну, я его и взвинтила! - сочно хвасталась дородная женщина в шелках; ее уши, пухлые, как пельмени, украшены тяжелыми изумрудами, смеется она смехом уничтожающим. Это - Фиона Трусова, ростовщица, все в городе считают ее женщиной безжалостной, а она говорит, что ей известен "секрет счастливой жизни". Она - дочь кухарки предводителя уездного дворянства, начала счастливую жизнь любовницей его, быстро израсходовала старика, вышла замуж за ювелира, он сошел с ума; потом она жила с вице-губернатором, теперь живет с актерами, каждый сезон с новым; город наполнен анекдотами о ее расчетливом цинизме и удивляется ее щедрости: она выстроила больницу для детей, а в гимназиях, мужской и женской, у нее больше двадцати стипендиатов.
ххх
- Обо всем, - серьезно сказала Сомова, перебросив косу за плечо. - Чаще всего он говорил: "Представьте, я не знал этого". Не знал же он ничего плохого, никаких безобразий, точно жил в шкафе, за стеклом. Удивительно, такой бестолковый ребенок. Ну - влюбилась я в него. А он - астроном, геолог, - целая толпа ученых, и все опровергал какого-то Файэ, который, кажется, давно уже помер. В общем - милый такой, олух царя небесного. И - похож на Инокова.
Грубоватое словечко прозвучало смешно; Самгин подумал, что она прибавила это слово по созвучию, потому что она говорила: геолох. Она вообще говорила неправильно, отсекая или смягчая гласные в концах слов.
"Ребено", - произносила она.
- И все считает, считает: три миллиона лет, семь миллионов километров, - всегда множество нулей. Мне, знаешь, хочется целовать милые глаза его, а он - о Канте и Лапласе, о граните, об амебах. Ну, вижу, что я для него тоже нуль, да еще и несуществующий какой-то нуль. А я уж так влюбилась, что хоть в море прыгать.
Сомова усмехнулась, но сейчас же закусила губу, и на глазах ее блеснули слезы.
- Вот - дура! Почти готова плакать, - сказала она всхлипнув. - Знаешь, я все-таки добилась, что и он влюбился, и было это так хорошо, такой он стал... необыкновенно удивленный. Как бы проснулся, вылез из мезозойской эры, выпутался из созвездий, ручонки у него длинные, слабые, обнимает, смеется... родился второй раз и - в другой мир.
ххх
- Среди своих друзей, - продолжала она неторопливыми словами, - он поставил меня так, что один из них, нефтяник, богач, предложил мне ехать с ним в Париж. Я тогда еще дурой ходила и не сразу обиделась на него, но потом жалуюсь Игорю. Пожал плечами. "Ну, что ж, - говорит. - Хам. Они тут все хамье". И - утешил: "В Париж, говорит, ты со мной поедешь, когда я остаток земли продам". Я еще поплакала. А потом - глаза стало жалко. Нет, думаю, лучше уж пускай другие плачут!
ххх
За другим столом лениво кушала женщина с раскаленным лицом и зелеными камнями в ушах, против нее сидел человек, похожий на министра Витте, и старательно расковыривал ножом череп поросенка.
ххх
Самгин-сын посмотрел на это несколько секунд и, опустив голову, прикрыл глаза, чтоб не видеть. В изголовье дивана стояла, точно вырезанная из гранита, серая женщина и ворчливым голосом, удваивая гласные, искажая слова, говорила:
- Ээто вваа ударр. Одна-а - маленьки, тништево-о!
ххх
Он поехал по Саймскому каналу, побывал в Котке, Гельсингфорсе, Або и почти месяц приятно плутал "туда-сюда" по удивительной стране, до этого знакомой ему лишь из гимназического учебника географии да по какой-то книжке, из которой в памяти уцелела фраза:
"Вот я в самом сердце безрадостной страны болот, озер, бедных лесов, гранита и песка, в стране угрюмых пасынков суровой природы".
Была в этой фразе какая-то внешняя правда, одна из тех правд, которые он легко принимал, если находил их приятными или полезными. Но здесь, среди болот, лесов и гранита, он видел чистенькие города и хорошие дороги, каких не было в России, видел прекрасные здания школ, сытый скот на опушках лесов; видел, что каждый кусок земли заботливо обработан, огорожен и всюду упрямо трудятся, побеждая камень и болото, медлительные финны.
ххх
Удивительна была каменная тишина теплых, лунных ночей, странно густы и мягки тени, необычны запахи, Клим находил, что все они сливаются в один - запах здоровой, потной женщины.
ххх
Он усмехнулся, провел ладонями по лицу, пригладил бороду.
- Так вот, знаешь, - Мезень. Так себе - небольшое село, тысячи две людей. Море - Змей Мидгард, зажавший землю в кольце своем. Что оно Белое - это плохо придумано, оно, знаешь, эдакое оловянное и скверного характера, воет, рычит, особенно - по ночам, а ночи - без конца! И разные шалости, например - северное сияние. Когда я впервые увидал этот мятеж огня, безумнейшее, безгласнейшее волшебство миллионов радуг, - не стыжусь сознаться - струсил я! Некоторое время жил без ума, чувствуя себя пустым, как мыльный пузырь, отражающий эту игру холодного пламени. Миры сгорают, а я - пустой зритель катастрофы.
ххх
Снова заговорила Айно, покуривая папиросу, сидя в свободной позе.
- Это - очень сытые мысли, мысли сильных людей. Я люблю сильные люди, да! Которые не могут жить сами собой, те умирают, как лишний сучок на дерево; которые умеют питаться солнцем - живут и делают всегда хорошо, как надобно делать всё. Надобно очень много работать и накоплять, чтобы у всех было всё. Мы живем, как экспедиция в незнакомый край, где никто не был. Слабые люди очень дорого стоят и мешают. Когда у вас две мысли, - одна лишняя и вредная. У русских - десять мысли и все - не крепки. Птичий двор в головах, - так я думаю.
Она тихонько засмеялась. А потом, не сумев скрыть зевок, сказала:
- Мне спать.
ххх
За городом работали сотни три землекопов, срезая гору, расковыривая лопатами зеленоватые и красные мергеля, – расчищали съезд к реке и место для вокзала.
ххх
«Спрашивает она или протестует?» За спиной его гремели тарелки, ножи, сотрясала пол тяжелая поступь Анфимьевны, но он уже не чувствовал аппетита. Он говорил не торопясь, складывая слова, точно каменщик кирпичи, любуясь, как плотно ложатся они одно к другому.
– Выдуманная утопистами, примиряющими непримиримое, любовь к человеку, так же, как измышленная стыдливыми романтиками фантастическая любовь к женщине, одинаково смешны там, где...
ххх
Тогда Дронов поднял карандаш и покатил его Самгину.
- Это мне одна актриса подарила, я ведь теперь и отдел театра веду. Правдин объявился марксистом, и редактор выжил его. Камень — настоящий сапфирчик. Ну, а ты - как?
ххх
В торопливости ее слов было что-то подозрительное, как будто скрывалась боязнь не согласиться или невозможность согласиться. С непонятной улыбкой в широко открытых глазах она говорила:
- Я ведь никогда не чувствовала, что есть Россия, кроме Москвы. Конечно, учила географию, но - что же география? Каталог вещей, не нужных мне. А теперь вот вижу, что существует огромная Россия и ты прав: плохое в ней преувеличивают нарочно, из соображений политических.
Самгин не помнил, говорил ли он это, но ласково улыбнулся ей
- Даже художники - Левитан, Нестеров - пишут ее не такой яркой и цветистой, как она есть.
ххх
А город [Астрахань], окутанный знойным туманом и густевшими запахами соленой рыбы, недубленых кож, нефти, стоял на грязном песке; всюду, по набережной и в пыли на улицах, сверкала, как слюда, рыбья чешуя, всюду медленно шагали распаренные восточные люди, в тюбетейках, чалмах, халатах; их было так много, что город казался не русским, а церкви - лишними в нем.
ххх
- Набережную у нас Волга каждую весну слизывает; ежегодно чиним, денег на это ухлопали - баржу! Камня надобно нам, камня! - просил он, протягивая Самгину коротенькие руки, и весело жаловался: - А камня - нет у нас; тем, что за пазухами носим, от Волги не оборонишься, - шутил он и хвастался:
- Такого дурака, каков здешний житель, - нигде не найдете! Губернатора бы нам с плетью в руке, а то - Тимофея Степановича Варавку в городские головы, он бы и песок в камень превратил.
ххх
Сзади, с правой стороны, возвышалась белая чалма Казбека, и оттуда в затылок Клима веяло сыроватой свежестью, сгущенным безмолвием. Каменную тишину почти не нарушал дробный стук лошадиных копыт и угрюмая воркотня возницы-татарина. Глубоко внизу зловеще бормотал Терек, это был звук странный, как будто мощные камни, сжимая ущелье, терлись друг о друга и скрипели.
Величественно безобразные нагромождения камня раздражали Самгина своей ненужностью, бесстыдным хвастовством, бесплодной силою своей.
- Встряхнуть бы все это, чтоб рассыпалось в пыль, - бормотал он, глядя в ощеренные пасти камней, в трещины отвесной горы.
ххх
- Я, извините, ученых барышень боюсь, - сказал он. Варвару он все более забавлял, рассказывая ей смешное о провинциальной жизни, обычаях, обрядах, поверьях, пожарах, убийствах и романах. Смешное он подмечал неплохо, но рассказывал о нем добродушно и даже как бы с сожалением. Рассказывал о ловле трески в Белом море, о сборе кедровых орехов в Сибири, о добыче самоцветов на Урале, - Варвара находила, что он рассказывает талантливо.
ххх
В приплюснутом крышей окне мезонина, где засел дядя Миша, с вечера до поздней ночи горела неярко лампа под белым абажуром, но опаловое бельмо ее не беспокоило Самгина. .
ххх
Он выговорил эти три слова так, как будто они стоили ему большого усилия. Его лицо изъедено оспой, поэтому оно и было шероховатым, точно камень, из-под выщипанных бровей угрюмо смотрели синеватые глаза.
ххх
Нарядная сойка сидела на голом сучке ветлы, глядя янтарным, рыбьим глазом в серебряное зеркало лужи, обрамленной травою. Ноги лошадей, не торопясь, месили грязь, наполняя воздух хлюпающими звуками; опаловые брызги взлетали из-под колес.
ххх
Земля под ними тоже, должно быть, прочная, а улица плотно вымощена булыжником, отшлифованным пылью и лунным светом. По тротуару величественно плыл большой коричневый ком сгущенной скуки, - пышно одетая женщина вела за руку мальчика в матроске, в фуражке с лентами; за нею шел клетчатый человек, похожий на клоуна, и шумно сморкался в платок, дергая себя за нос. Было тихо, как бывает только в русских уездных городах, лишь внизу гостиницы щелкали шары биллиарда. Можно было вообразить, что это камни мостовой бьются друг о друга от скуки.
ххх
Он возгласил это театрально и даже взмахнул рукою, но его лицо тотчас выдало фальшь слов, оно обмякло, оплыло, ртутные глаза на несколько секунд прекратили свой трепет, слова тоста как бы обожгли Лютова испугом.
ххх
- Исчезни, морда! - приказал Лютов. Он стал уродливее. Поредевшие встрепанные волосы обнажали бугроватый череп; лысина, увеличив лоб, притиснув глазницы, сделала глаза меньше, острее; белки приняли металлический блеск ртути, покрылись тонким рисунком красных жилок, зрачки потеряли форму, точно зазубрились, и стали еще более непослушны, а под глазами вспухли синеватые подушечки, и нос опустился к толстым губам.
ххх
- Заботятся про нас, учат, а нам - хоть бы что... У ног Самгина полулежал человек, выпачканный нефтью, куря махорку, кашлял и оглядывался, не видя, куда плюнуть; плюнул в руку, вытер ладонь о промасленные штаны и сказал соседу в пиджаке, лопнувшем на спине по шву:
ххх
Большие, янтарного цвета глаза лихорадочно горят, в глубоких глазницах густые тени.
ххх
- Га-аспада! Наканец... Мы знаем, наканец... Засовывая палец за воротник рубахи, он крутил шеей, освобождая кадык, дергал галстук с крупной в нем жемчужиной, выставлял вперед то одну, то другую ногу, - он хотел говорить и хотел, чтоб его слушали.
ххх
Являлся чиновник особых поручений при губернаторе Кианский, молодой человек в носках одного цвета с галстуком, фиолетовый протопоп Славороссов; благообразный, толстенький тюремный инспектор Топорков, человек с голым черепом, похожим на огромную, уродливую жемчужину "барок", с невидимыми глазами на жирненьком лице и с таким же, почти невидимым, носом, расплывшимся между розовых щечек, пышных, как у здорового ребенка.
ххх
Самгин ничего не умел, и это не нравилось Аркадию. Поджимая яркие губы, помолчав несколько секунд, он говорил, упрекая:
– Флеров – все умеет. И дядя Гриша Дунаев. И доктор тоже. Доктор только не свистит, у него фальшивые зубы. Флеров даже за Уральским херебтом жил. Вы умеити показать пальцем на карте Уральский херебет?
ххх
Он был без шапки, и бугроватый, голый череп его, похожий на булыжник, сильно покраснел; шапку он заткнул за ворот пальто, и она торчала под его широким подбородком
ххх
В полусотне шагов от себя он видел солдат, закрывая вход на мост, они стояли стеною, как гранит набережной, головы их с белыми полосками на лбах были однообразно стесаны, между головами торчали длинные гвозди штыков. .
ххх
Зарубленный рабочий лежал лицом в луже крови, точно пил ее, руки его были спрятаны под грудью, а ноги - как римская цифра V. У моста подпрыгивала, топала догами серокаменная пехота, солдат с медной трубой у пояса прыгал особенно высоко.
ххх
Он видел, что всюду по реке бежали в сторону города одинокие фигурки и они удивительно ничтожны на широком полотнище реки, против тяжелых дворцов, на крыши которых опиралось тоже тяжелое, серокаменное небо.
ххх
Самгин ярко вспомнил, как на этой площади стояла, преклонив колена пред царем, толпа "карликовых людей", подумал, что ружья, повозки, собака - все это лишнее, и, вздохнув, посмотрел налево, где возвышался поседевший купол Исакиевского собора, а над ним опрокинута чаша неба, громадная, но неглубокая и точно выточенная из серого камня.
ххх
Толпа выла, ревела, грозила солдатам кулаками, некоторые швыряли в них комьями снега, солдаты, держа ружья к ноге, стояли окаменело, плотнее, чем раньше, и все как будто выросли
ххх
У дома, где жил и умер Пушкин, стоял старик из "Сказки о рыбаке и рыбке", - сивобородый старик в женской ватной кофте, на голове у него трепаная шапка, он держал в руке обломок кирпича.
- Хорошо угостили, а? - спросил он, подмигнув острым глазком, и, постучав кирпичом в стену, метнул его под ноги людям. - Молодых-то сколько побили, молодых-то! - громко и с явным изумлением сказал он
ххх
В темноватой столовой, с одним окном, смотревшим в кирпичную стену, на большом столе буйно кипел самовар, стояли тарелки с хлебом, колбасой, сыром, у стены мрачно возвышался тяжелый буфет, напоминавший чем-то гранитный памятник над могилою богатого купца.
ххх
Самгин слушал, верил, что возникают союзы инженеров, врачей, адвокатов, что предположено создать Союз союзов, и сухой стук, проходя сквозь камень, слагаясь в слова, будил в Самгине чувство бодрости, хорошие надежды.
ххх
Самгин, слушая стук по камню, представлял длинноногую, сухую фигуру Корнева орудием, которое неутомимо разрушает стену.
"В Иваново-Вознесенске огромная забастовка, руководят наши. Восстание в Черноморском флоте".
ххх
Мостовая была пестро украшена лохмотьями кумача, обрывками флагов, криво торчал обломок палки, воткнутый в щель между булыжником, около тумбы стоял, вниз головой, портрет царя. Кое-где на лысинах булыжника горели пятна и капли крови.
ххх
- А ты уступи, Клим Иванович! У меня вот в печенке - камни, в почках - песок, меня скоро черти возьмут в кухарки себе, так я у них noxлопочу за тебя, ей-ей! А?
ххх
Уже светало; перламутровое, очень высокое небо украшали розоватые облака. Войдя в столовую, Самгин увидал на белой подушке освещенное огнем лампы нечеловечье, точно из камня грубо вырезанное лицо с узкой щелочкой глаза, оно было еще страшнее, чем ночью.
ххх
Он устало замолчал, а Самгин сел боком к нему, чтоб не видеть эту половинку глаза, похожую на осколок самоцветного камня.
ххх
Потом пили кофе. В голове Самгина еще гудел железный шум поезда, холодный треск пролеток извозчиков, многообразный шум огромного города, в глазах мелькали ртутные капли дождя. (с.596)
ххх
— Долой самодержавие! — кричали всюду в толпе, она тесно заполнила всю площадь, черной кашей кипела на ней, в густоте ее неестественно подпрыгивали лошади, точно каменная и замороженная земля под ними стала жидкой, засасывала их, и они погружались в нее до колен, раскачивая согнувшихся в седлах казаков; казаки, крестя нагайками воздух, били направо, налево, люди, уклоняясь от ударов, свистели, кричали:
— Дол-лой! Тащи с лошадей!
ххх
В конце концов Самгину показалось, что преобладает почти молитвенное и благодарное настроение сосредоточенности на каком-то одном, глубоком чувстве. Невозможно было бы представить, что десятки тысяч людей могут молчать так торжественно, а они молчали, и вздохи, шопоты их стирались шлифующим звуком шагов по камням мостовой.
ххх
.........
Товарищ прокурора откатился в угол, сел в кресло, продолжая говорить, почесывая пальцами лоб.
Самгин, отвлеченный воспоминаниями, слушал невнимательно, полудремотно и вдруг был разбужен странной фразой:
-- Душа, маленькая, как драгоценный камень.
-- Простите, это -- у кого?
-- У Сомовой. За год перед этим я ее встретил у одной теософки, есть такая глупенькая, тощая и тщеславная бабенка, очень богата и влиятельна в некоторых кругах. И вот пришлось встретиться в камере "Крестов", -- она подала жалобу на грубое обращение и на отказ поместить ее в больницу.
ххх
----
ххх
Но оживление Лютова погасло, он замолчал, согнулся и снова начал катать по тарелке хлебный шарик. Самгин спросил: где Стрешнева?
– Дуняша? Где-то на Волге, поет. Тоже вот Дуняша... не в форме, как говорят о борцах. Ей один нефтяник предложил квартиру, триста рублей в месяц – отвергла! Да, – не в себе женщина. Не нравится ей все. «Шалое, говорит, занятие – петь». В оперетку приглашали – не пошла.
ххх
Часа два он сидел за столом, снимая копию с проекта договора Варавки с городской управой о постройке нового театра, писал и чутко вслушивался в тишину. Но все вокруг каменно молчало. Ни голосов, ни шороха шагов.
ххх
Он уже не улыбался, хотя под усами его блестели зубы, но лицо его окаменело, а глаза остановились на лице Клима с таким жестким выражением, что Клим невольно повернулся к нему боком, пробормотав:
- Да... конечно.
ххх
Толпа выла, ревела, грозила солдатам кулаками, некоторые швыряли в них комьями снега, солдаты, держа ружья к ноге, стояли окаменело, плотнее, чем раньше, и все как будто выросли.
ххх
— Вы — из твердокаменных? — спросил Попов. Слуга принес вино и помог Самгину не ответить на вопрос, да Попов и не ждал ответа, продолжая:
— Впрочем, этот термин, кажется, вышел из употребления. Я считаю, что прав Плеханов: социал-демократы могут удобно ехать в одном вагоне с либералами. Европейский капитализм достаточно здоров и лет сотню проживет благополучно. Нашему, русскому недорослю надобно учиться жить и работать у варягов. Велика и обильна земля наша, но — засорена нищим мужиком, бессильным потребителем, и если мы не перестроимся — нам грозит участь Китая. А ваш Ленин для ускорения этой участи желает организовать пугачевщину.
ххх
Когда он вышел из дома на площадь, впечатление пустоты исчезло, сквозь тьму и окаменевшие в ней деревья Летнего сада видно было тусклое пятно белого здания, желтые пятна огней за Невой.
**** ****
- Тощий, юркий, с облысевшим черепом, с пятнистым лицом и дьявольской бородкой, Лютов был мaло похож нa купцa, тогдa кaк Алинa, в плaтье жемчужного шелкa, с изумрудaми в ушaх и брошью, похожей нa орден, кaзaлaсь типичной московской купчихой: розоволицaя, пышногрудaя, онa былa все тaк же ослепительно крaсивa и зaвидно молодa.
хххх
Теперь он видел Федорa Шaляпинa стоящим нa столе, нaд людями, точно монумент. Нa нем простой пиджaк серокaменного цветa, и внешне aртист тaкой же обыкновенный, домaшний человек, кaковы все вокруг него.
хххх
Его волновaлa жaлость к этим людям, которые не знaют или зaбыли, что есть тысячеглaвые толпы, что они ходят по улицaм Москвы и смотрят нa все в ней глaзaми чужих. Приняв рюмку из руки Алины, он ей скaзaл:
- Это - пир нa вулкaне. Ты - понимaешь, ты пьешь водку, кaк яд, - вижу…
хххх
Знакомя его с Климом, Марина сказала:
- Инженер, геолог, в Канаде был, духоборов наших видел.
- О, да! - подтвердил Крэйтон. - Люди очень - как это? - крепостные?..
- Крепкие? - подсказал Самгин.
- Да, спасибо! Но молодые - уже американцы. По-русски он говорил не торопясь, проглатывая одни слога, выпевая другие, - чувствовалось, что он честно старается говорить правильно. Почти все фразы он облекал в форму вопросов:
- Так много церквей, это всё ортодоксы? И все исключили Льва Толстого? Изумруды на Урале добывают только французы?
ххх
Сaмгин, оглядывaясь, видел бородaтые и бритые, пухлые и костлявые лицa мужчин, возбужденных счaстьем жить, видел рaзрумяненные мордочки женщин, укрaшенных дрaгоценными кaмнями, точно иконы, все это было окутaно голубовaтым тумaном, и в нем летaли, подобно aнгелaм, белые лaкеи, клaнялись их aккурaтно причесaнные и лысые головы, светились почтительными улыбкaми потные физиономии.
ххх
****
За иконой медленно двигались тяжеловесные, золотые и безногие фигуры попов, впереди их – седобородый, большой архиерей, на голове его – золотой пузырь, богато украшенный острыми лучиками самоцветных камней, в руке – длинный посох, тоже золотой.
ххх
А.В. Луначарский. Самгин \\ http://lunacharsky.newgod.su/
Оттого, что огромный камень капитализма, лежавший на груди народов Российской империи, был весь в трещинах,— он не был менее тяжелым.
В,С. Высоцкий \\ И.А. Гончаров \\ А.С.Пушкин \\ Агат \\ Апатит \\ Бирюза \\ Жемчуг \\ Яшма
обновление: 2014. 06. 01 |
© Александр Евсеев, 2003 - 2014. © Фото: принадлежит авторам, 2014