ФМ = МФ- В зеркале камня |
||||||
обновление: 2014. 01. 18 |
Михаил Александрович Шолохов
Тихий Дон \\ текст \\ аудиокнига
Крутой восьмисаженный спуск меж замшелых в прозелени меловых глыб, и вот берег: перламутровая россыпь ракушек, серая изломистая кайма нацелованной волнами гальки и дальше - перекипающее под ветром вороненой рябью стремя Дона.
ххх
Гусь вертел шеей, презрительно жмурил бирюзинку глаза.
ххх
Страшный толчок далеко отшвыривает Григория. Грохочущий всплеск, будто с яра рухнула в воду глыбища породы.
— А-а-а-а! — где-то у берега визжит Аксинья.
ххх
Белые губы не находили покоя: подрагивая, расползались в нелепую улыбку, ежились, собираясь в синеватый комок... Томилину казалось, что Степан жует что-то твердое, неподатливое на зубы. Постепенно к лицу вернулась краска, прихваченные изнутри зубами, окаменели в недвижности губы.
ххх
- Гриша, дружечка моя... родимый... давай уйдем. Милый мой! Кинем все, уйдем. И мужа и все кину, лишь бы ты был... На шахты уйдем, далеко. Кохать тебя буду, жалеть... На Парамоновских рудниках у меня дядя родной в стражниках служит, он нам пособит...
ххх
Свахой ехала двоюродная сестра Ильиничны, жох-баба, вдовая тетка
Василиса. Она первая угнездилась в бричке, вертя круглой, как речной
голыш, головой, посмеиваясь, из-под оборки губ показывая кривые черные
зубы.
ххх
Пантелей Прокофьевич, блистая чернью выложенной сединным серебром бороды, держал икону. Ильинична стояла рядом; каменно застыли ее тонкие губы.
ххх
Если б не споткнулся Митька о камень, на котором хуторские бабы шлепали вальками белье, не было бы нечаянного короткого поцелуя.
ххх
На берегу безлюдно, припудренные меловой пылью огородные плетни над Доном изнывали, опыленные горячим ветром, поили воздух запахом прижженного хвороста. Тяжелые, обклеванные воробьями шляпки подсолнухов, вызрев до предела, никли к земле, роняли опушенные семечки. Займище изумрудилось наращенной молодой отавой.
ххх
За толокой, за сутулым бугром расчесывали землю плугами, свистали погонычи, а тут - над шляхом - голубая проседь низкорослой полыни, ощипанный овечьими зубами придорожный донник, горюнок, согнутый в богомольном поклоне, да звонкая стеклянная стынь холодеющего неба, перерезанная летающими нитями самоцветной паутины.
ххх
Серый, как выточенный из самородного камня, стоял зверь, палкой вытянув хвост. Потом торопко скакнул в сторону и затрусил к талам, окаймлявшим берег.
ххх
Бесцельно зашагал Григорий по улице. В окнах Степанова дома алмазно отсвечивала чернота.
ххх
На дощатой кровати лежало прикрытое попоной, сбитое камнем сено и весь провонявший конским потом Сашкин зипун.
ххх
— Ты не будь дитём, — язвил Валет, — старая поговорка: «Паны дерутся, а у холопов чубы трясутся».
— У-у-гу-м, — Иван Алексеевич насупился, дробя какую-то громоздкую, неподатливую глыбу мыслей.
ххх
Лошадь шла наметом; перед глазами Григория плавно взметывалась дуга, прикрывая концом нависшее в небе ослепительно белое, граненое, как кристалл, облако.
ххх
Наталья, спотыкаясь о неровную стилку камней, дошла до паперти. Вслед ей вполголоса камнем пустили грязное, позорное слово.
ххх
Мимо сновали военные писаря и помощник пристава, в коротких лакированных сапожках частил мимо адъютант окружного атамана; перстень его с черным камнем и розовые припухшие белки красивых черных глаз сильнее оттеняли белизну кожи и аксельбантов.
ххх
Ласковым телком притулялось к оттаявшему бугру рыжее потеплевшее солнце, и земля набухала, на меловых мысах, залысинами стекавших с обдонского бугра, малахитом зеленела ранняя трава.
ххх
Резцом, как алмазом на стекле, вырезала память Григория и удержала надолго розовые десны Прохорова коня с ощеренными плитами зубов, Прохора, упавшего плашмя, растоптанного копытами скакавшего сзади казака.
ххх
МОЛИТВА ОТ РУЖЬЯ
Господи, благослови.Лежит камень бел на горе, что конь. В камень нейдет вода, так бы и в меня, раба божия, и в товарищей моих, и в коня моего не шла стрела и пулька.
ххх
А вечерами в опаловой июньской темени в поле у огня:
Поехал казак на чужбину далеку
На добром своем коне вороном,
Свою он краину навеки покинул...
ххх
- Во мне сердце твердое, они чуют.
- Волчиное в тебе сердце, а может, и никакого нету, камушек заместо
него заложенный.
- Могет быть, - охотно соглашался Чубатый.
ххх
"Старею, видно. Слабый на слезу стал... Эх, Пантелей, Пантелей, куда жизню размытарил-то? Кремнем раньше был, с баржи мешки по восьми пудов таскал, а теперя? Подкосил меня Гришка трошки..."
ххх
Выметываясь из русла, разбивается жизнь на множество рукавов. Трудно предопределить, по какому устремит она свой вероломный и лукавый ход. Там, где нынче мельчает жизнь, как речка на перекате, мельчает настолько, что видно поганенькую ее россыпь, - завтра идет она полноводная, богатая...
ххх
На перевале оглянулась назад: внизу лежал залитый солнечным половодьем хутор, белели выбеленные домики, на покатой крыше мельницы, отражаясь, искрились солнечные лучи, расплавленной рудой блестела жесть.
ххх
Весна шла недружно. Аквамариновая прозелень лесов уже сменилась богатым густо-зеленым опереньем, зацветала степь, сошла полая вода, оставив в займище бесчисленное множество озер-блесток, а в ярах под крутыми склонами еще жался к суглинку изъеденный ростепелью снег, белел вызывающе ярко.
ххх
- Мужа тебе? - Аксинья стиснула зубы, и слова - дождевые капли на камень - точились скупо.
ххх
Она с бурной ненавистью глядела в глаза Натальи и, беспорядочно взмахивая руками, сыпала перекипевший шлак слов...
ххх
Я чую, - Григорий тяжело повернулся, дощатая кровать под ним хряпнула, - чую, что ты, слово какое-то как камень за пазухой держишь. Бей, что ли.
ххх
Я надеюсь, что их рассеют по разным частям, а нам это на руку: пусть оплодотворяют почву... Ах, какие ребятки там есть! Кремневой породы.
ххх
Впавшие щеки его, усеянные черным жнивьем давно не бритой бороды, и вислый нос отливали желтой синевой, из-под заиневших бровей тускло, как осколки антрацита, светили глаза.
ххх
На пологой площадке у леса рикошетили пули. На левом фланге у немцев дробно стукотел пулемет. Казалось, будто по первому ломкому льду скачет, вызванивая, камень, пущенный сильной рукой.
ххх
ххх
- Из плену... Пришел к тебе, Аксинья...
Он как-то нелепо засуетился, вскочил, достал из кармана небольшой
сверточек и, жадно срывая с него тряпку, не владея дрожащими пальцами,
извлек серебряные дамские часы-браслет и кольцо с дешевым голубым
камешком... Все это он протягивал ей на потной ладони, а Аксинья глаз не
сводила с чужого ей лица, исковерканного униженной улыбкой.
ххх
Маленькими смуглыми руками, покрытыми редким глянцем волоса, щупал Сергей Платонович Мохов жизнь со всех сторон. Иногда и она с ним заигрывала, иногда висела, как камень на шее утопленника.
ххх
"Какие все вы сейчас довольные, радостные, счастливые - все: и купцы, и биржевые маклеры, и чиновники разных рангов, и помещики, и люди голубой крови! А что с вами было три-четыре дня назад? Как выглядели вы, когда чернь и солдатня расплавленной рудой текли вот по этому проспекту, по улицам? По совести, и рад я вам и не рад. И благополучию вашему не знаю, как радоваться..."
ххх
Изварин терпеливо разъяснял:
- Я не мыслю самостоятельного и обособленного существования одной
Донской области. На основах федерации, то есть объединения, мы будем жить
совместно с Кубанью, Тереком и горцами Кавказа. Кавказ богат минералами,
там мы найдем все.
ххх
Иван Алексеевич, почуяв, что симпатии и доверие
сотни вновь перекинулись к нему, резал, как алмазом по стеклу:
- А хучь бы и взяли - нам с вами не по дороге! Мы не желаем воевать со
своими.
ххх
Романовский проследил за его взглядом и сам, неприметно вздохнув, перевел глаза на слюдяной глянец застекленного безветрием Днепра, на дымчатые поля, покрытые нежнейшей предосенней ретушью.
ххх
Бунчук не ответил, любуясь на оранжевое, посыпанное изумрудной изморозью щупальце прожектора, рукасто тянувшееся от стоявшего на якоре тральщика к вершине вечернего, погоревшего в закате неба.
ххх
Замкнулась над ним черная, набухшая беззвучием пустота. Лишь где-то в вышине углисто горел какой-то опаловый, окрашенный голубизною клочок да скрещивались зигзаги и петли червонных молний.
ххх
На бледно-зеленом покрове степи возле прудов рассыпанным жемчугом искрились присевшие на попас лебеди.
ххх
Сон покинул его в полночь. Долго лежал Григорий с открытыми глазами. В закутанной подземке под опаловой золой рдяно светились угли.<...> Косо тянулась жемчужная - в лунном свете - пыль.
xxx
Сторожевой гусак поворачивал серую, как камень, змеиного склада голову, настороженно оглядывался.
xxx
Гусь летел в сторону от встревоженно вскричавшейся стаи, медленно снижаясь, слабея в полете, и вдруг с большой высоты камнем ринулся вниз, только белый подбой крыла ослепительно сверкнул на солнце.
xxx
Окрыленное ветром, с искрящимся белым, как парус, надвершием, оно стремительно плыло на север, и в далекой излучине Дона отражалась его опаловая тень.
xxx
О побеге нельзя было и думать. Иван Алексеевич, хромая в середине толпы пленных, с тоскою и ненавистью оглядывал окаменевшие в злобе лица казаков-конвоиров, думал:"Наведут нам концы! Если не будет суда - пропадем!"
xxx
Кусочки того, что воспринимали глаза, уши, сознание, - все это шло мимо Ивана Алексеевича, внимание его ни на чем не задерживалось. Словно камнем оделось сердце, и дрогнуло оно единственный раз.
ххх
Их вырубают татарцы на поделку необходимых в хозяйственном обиходе предметов, но от коренастых пней весною выметываются живучие молодые побеги, год-два неприметного роста, и снова Алешкин перелесок летом — в малахитовой зелени распростертых ветвей, осенью — как в золотой кольчуге, в червонном зареве зажженных утренниками резных дубовых листьев.
ххх
Летом в Алешкином перелеске колючий ежевичник густо оплетает влажную землю, на вершинах старых караичей вьют гнезда нарядно оперенные сизоворонки и сороки, осенью, когда бодряще и горько пахнет желудями и дубовым листом-падалицей, в перелеске коротко гостят пролетные вальдшнепы, а зимою лишь круглый печатный след лисы протянется жемчужной нитью по раскинутой белой кошме снега.
ххх
Когда он наедине с собою доставал утирку, - всегда непрошеным приходило волнующее воспоминание: обметанный инеем тополь возле колодца, срывающаяся с сумрачного неба метелица, и твердые дрожащие губы Дуняшки, и кристаллический блеск снежинок, тающих на ее выгнутых ресницах...
ххх
Лошaдь вздохнулa всем нутром и пошлa, сухо щелкaя подковaми по сухой и крепкой, кaк кремень, земле.
ххх
Сопровождаемый Силантием, молча обошел вокруг фундамента, кончиком плети потрогал слившийся во время пожара, отсвечивающий бирюзой комок стекла...
ххх
Во время атаки конь под ним споткнулся на всем скаку, упал, и камнем вылетевший из седла Ермаков сажени две скользил на животе по кочковатой толоке.
ххх
Где-то далеко-далеко, по голубым отрогам обдонских гор, еще шарила и пятнила землю провожающая тучку тень, а на бахчах уже властвовал янтарно-желтый полдень, дрожало, переливалось на горизонте текучее марево, удушливее пахла земля и вскормленные ею травы.
ххх
Сутки назад была она, как молодая яблоня в цвету, — красивая, здоровая, сильная, а сейчас щеки ее выглядели белее мела с обдонской горы, нос заострился, губы утратили недавнюю яркую свежесть, стали тоньше и, казалось, с трудом прикрывали раздвинутые подковки зубов.
ххх
Дарья повернула назад, проплыла сажени три, а потом на миг до половины вскинулась из воды, сложила над головой руки, крикнула: "Прощайте, бабоньки!" - и камнем пошла ко дну.
ххх
Несколько дней Аксинья провела в ожидании, что вот-вот появится Григорий, но потом узнала от заходивших к хозяину соседей, что война не кончилась, что многие казаки из Новороссийска уехали морем в Крым, а те, которые остались, пошли в Красную Армию и на рудники.
ххх
Лошадь жевала губами, с серого бархатистого храпа ее падали капли, а спешившийся ездок забавлялся: бросал в воду комки сухой глины, смотрел, как расходятся по воде круги.
ххх
Казаки, вернувшиеся из концентрационных лагерей и с рудников, успевшие за лето отъесться на домашних харчах, держались особняком, по ночам пили самогон, вели какие-то свои разговоры....
ххх
Невеселая была жизнь в Татарском в ту осень... Визжали на ходах и арбах
неподмазанные колеса, сохла и лопалась без дегтя ременная упряжь и обувка,
но скучнее всего было без соли. За пять фунтов соли в Вешенской отдавали
татарцы сытых баранов и возвращались домой, кляня Советскую власть и
разруху. Эта проклятая соль много огорчений причинила Михаилу... Как-то в
Совет пришли старики. Они чинно поздоровались с председателем, сняли
шапки, расселись по лавкам.
- Соли нету, господин председатель, - сказал один из них.
- Господ нету зараз, - поправил Мишка.
- Извиняй, пожалуйста, это все по старой привычке... Без господ-то жить
можно, а без соли нельзя.
- Так что вы хотели, старики?
- Ты, председатель, хлопочи, чтоб привезли соль. С Маныча на быках ее
не навозишься.
- Я докладал об этом в округе. Там это известно. Должны вскорости
привезти.
- Пока солнце взойдет - роса очи выест, - сказал один из стариков,
глядя в землю.
Мишка вспыхнул, встал из-за стола. Багровый от гнева, он вывернул
карманы.
- У меня соли нету. Видите? С собой не ношу и из пальца вам я ее не
высосу. Понятно, старики?
- Куда она подевалась, эта соль? - после некоторого молчания спросил
кривой старик Чумаков, удивленно оглядывая всех единственным глазом. -
Раньше, при старой власти, об ней и речей никто не вел, бугры ее лежали
везде, а зараз и щепотки не добудешь...
- Наша власть тут ни при чем, - уже спокойнее сказал Мишка. - Тут одна
власть виноватая: бывшая ваша кадетская власть! Это она разруху такую
учинила, что даже соль представить, может, не на чем! Все железные дороги
побитые, вагоны - то же самое...
ххх
- Так как же все-таки без соли будем? - под конец разговора добродушно
спросил старик Максаев.
- Соли наши рабочие скоро новой нароют, а пока можно на Маныч послать
подводы, - осторожно посоветовал Мишка.
- Народ не хочет туда ехать. Калмыки там шкодят, соли на озерах не
дают, быков грабежом забирают. Один мой знакомец пришел оттуда с одним
кнутом. Ночью за Великокняжеской подъехали трое оружейных калмыков, быков
угнали, а ему показали на горло: "Молчи, говорят, бачка, а то плохо
помрешь..." Вот и поезжай туда!
- Прийдется подождать, - вздохнул Чумаков.
Со стариками Мишка кое-как договорился, но зато дома, и опять-таки
из-за соли, вышел у него с Дуняшкой крупный разговор. Вообще что-то
разладилось в их взаимоотношениях...
Началось это с того памятного дня, когда он в присутствии Прохора завел
разговор о Григории, да так эта небольшая размолвка и не забылась. Однажды
вечером Мишка за ужином сказал:
- Щи у тебя несоленые, хозяйка. Или недосол на столе, а пересол на
спине.
- Пересола зараз при этой власти не будет. Ты знаешь, сколько у нас
соли осталось?
- Ну?
- Две пригоршни.
- Дело плохое, - вздохнул Мишка.
- Добрые люди ишо летом на Маныч за солью съездили, а тебе все некогда
было об этом подумать, - с укором сказала Дуняшка.
- На чем бы это я поехал? Тебя запрягать на первом году замужества
как-то неудобно, а бычата нестоящие...
- Ты шуточки оставь до другого раза! Вот как будешь жрать несоленое -
тогда пошути!
- Да ты чего на меня взъелась? На самом деле, откуда я тебе этой соли
возьму? Вот какой вы, бабы, народ... Хоть отрыгни, да подай вам. А ежли ее
нету, этой соли, будь она трижды проклята?
- Люди на быках на Маныч ездили. У них теперь и солка будет и все, а мы
будем пресное с кислым жевать...
- Как-нибудь проживем, Дуня. Вскорости должны привезти соль. Аль у нас
этого добра мало?
- У вас всего много.
- У кого это, у вас?
- У красных.
- А ты какая?
- Вот такая, какую видишь. Брехали-брехали: "Всего-то у нас будет
много, да все будем ровно жить да богато..." Вот оной богачество ваше: щи
посолить нечем!
Мишка испуганно посмотрел на жену, побледнел:
- Что это ты, Дуняха! Как ты гутаришь? Да разве можно?
Но Дуняшка закусила удила: она тоже побледнела от негодования и злости
и, уже переходя на крик, продолжала:
- А так можно? Чего ты глаза вылупил-то? А ты знаешь, председатель, что
у людей уж десны пухнут без соли? Знаешь ты, что люди вместо соли едят?
Землю на солонцах роют, ходят ажник за Нечаев курган да в щи кладут эту
землю... Об этом ты слыхал?
- Погоди, не шуми, слыхал... Дальше что?
Дуняшка всплеснула руками:
- Куда же дальше-то?
- Переживать-то это как-нибудь надо?
- Ну, и переживай!
- Я-то переживу, а вот ты... А вот у тебя вся ваша мелеховская порода
наружу выкинулась...
- Какая это порода?
- Контровая, вот какая! - глухо сказал Мишка и встал из-за стола. Он
смотрел в землю, не поднимая на жену глаз; губы его мелко дрожали, когда
он говорил: - Ежли ишо раз так будешь говорить - не жить нам с тобой
вместе, так и знай! Твои слова - вражьи...
ххх
Война приучила их скрывать за улыбкой истинные чувства, сдабривать и хлеб и разговор ядреной солью; потому-то Григорий и продолжал расспросы в том же шутливом духе:
— Как живешь, старый козел? Как прыгаешь?
— По-стариковски, не спеша.
ххх
В бою с меня глаз не сводили, караулили каждый шаг и наверняка думали: "Э-э, сволочь, беляк, офицер казачий, как бы он нас не подвел". Приметил я это дело, и сразу у меня сердце захолодало. Остатнее время я этого недоверия уже терпеть не мог больше. От жару ить и камень лопается. И лучше, что меня демобилизовали.
ххх
Шла весна. Сильнее пригревало солнце. На южных склонах бугров потаял снег, и рыжая от прошлогодней травы земля в полдень уже покрывалась прозрачной сиреневой дымкой испарений. На сугревах, на курганах, из-под вросших в суглинок самородных камней показались первые, ярко-зеленые острые ростки травы медвянки.
ххх
В черном небе - золотая россыпь мерцающих звезд. В степи - тишина и ветерок, напитанный родным и горьким запахом полыни...
ххх
Мишатка обламывал cвиcавшиe c камня лeдяныe cоcульки, броcал их и вниматeльно cмотрeл, как голубыe оcколки катятcя вниз, под гору.
Тихий Дон \\ текст \\ аудиокнига
В,С. Высоцкий \\ И.А. Гончаров \\ Агат \\ Апатит \\ Бирюза \\ Жемчуг \\ Яшма