Над нами бег свой остановят годы,
А новый день к другим придет с утра.
(А. Крупп)
Снег, снег.
Снег на крышах домов, троллейбусов, на плечах людей, снег в чернильном утреннем воздухе, слегка разбавленном зеленоватым светом ртутных фонарей.
Зима, как зима, началась не слишком поздно и не слишком рано. Этот снег уже не растает, на него лягут другие снега и будут по ним петлять лыжные следы, и все будет, как прежде, мир не изменится, это я стал другим, для меня эта зима будет не похожей на другие зимы, я так решил. Это очень нелегко - отказаться от того, что было раньше, когда вторую половину зимы и часть весны я оказывался далеко отсюда, за Полярным кругом, и те края были для меня вторым домом. Только прошлая зима все перевернула, и нет больше сил возвращаться туда, где нет второго дома.
Весна, лето, осень...
За это время я все успел продумать, и вот мое резюме: "Мавр сделал свое дело, мавр может не ходить". А ходить все-таки хочется, но надо быть твердым, если есть другие ребята, помоложе и покрепче. У меня работа совсем не бродячая, лаборатория электроники в НИИ, почти в центре города, автобусом до площади Победы, а там десять минут ходу, ровно столько, чтобы успеть выкурить сигарету. На работе - запах канифоли и нагретой изоляции, запах, знакомый чуть ли не с детства, а сейчас мне уже за тридцать.
Может сегодня, наконец, заработает моя проклятая установка, над которой я бьюсь два месяца, и тогда завлаб, - жутко талантливый инженер, не то, что я - будет мною доволен: шутка ли, четыре-пять месяцев в году я не работаю. "Настоящий инженер не должен так распыляться". Ну что же, теперь не буду.
- Костя, твоя любимая пора наступила, скоро опять убежишь к белым медведям.
- Не убегу, мне не уйти от твоих распрекрасных глаз.
Это Наташа, самая ехидная девушка и самая красивая в нашей лаборатории.
Все знают, что прошлой зимой у меня что-то случилось на севере, но подробностей никто не знает. Не хочу об этом говорить и вспоминать не хочу. И Наташа, и шеф, и остальные товарищи - это все люди, с которыми я делаю одно дело, они такие же, как и я. Я только немножко другой, хуже или лучше - не знаю. Просто они чувствуют себя на своем месте все время. Где бы они ни были, ностальгия погонит их сюда. Я другой: год на Памире, год на Полярном Урале. Раскидало мои привязанности по Союзу, не собрать, а отсюда теперь тоже не уйти навсегда, здесь самый большой кусок. И счастья и горя больше всего здесь осталось. Но в тех горах тоже пусто не было.
В лаборатории мы все друг о друге знаем: когда руки заняты паяльником, язык свободен, а за шесть лет понемногу-понемногу каждый раскрывается, устанавливаются определенные отношения, симпатии и антипатии стабилизируются. А острые углы сошлифовываются: бывают штили, бывает и крутая волна, но до шторма никогда не доходит.
Три года назад я стал мастером спорта по туризму, а так как считается, что мастер спорта - это не только спортивное мастерство, но и определенные моральные качества, то я, наверное, ими обладаю. Я не боюсь холода, усталости, я могу таскать тяжести по четырнадцать часов в сутки и преодолевать психологическую несовместимость. Если надо, я могу принимать решение и не боюсь чувства ответственности. Все это так, и все это неправда, потому что теперь все это в прошлом: около года назад оказалось, что я взвалил на себя слишком большую ношу, и, хотя я тогда дотянул ее почти до конца, у меня подогнулись колени. У меня еще хватило честности понять это и бросить все. Впрочем, я до сих пор не могу сообразить, что это: честность или трусость.
Живу я один, уже три с половиной года живу один, а раньше мы жили с Таней, но теперь ее нет и никогда не будет, не будет нигде. В то лето она не вернулась, так иногда случается с кем-нибудь из наших: они не возвращаются. И остается память о них и стареющая боль потери, да фотография. Впрочем, мне редко удается побыть одному.
Именно потому, что я живу один, ко мне часто заходят друзья-бродяги: наши лыжники, альпинисты, водники. И всегда мой верный соратник доктор Саша, или просто Доктор - рыжий гигант, одинаково хорошо владеющий и ланцетом, и гитарой.
А еще Доктор - поэт.
Огромный рост и широкие плечи, громкий голос, как Маяковский. Только Доктор не Маяковский, он наш певец гор и снегов, это небольшая поэзия, но в горах поют его песни, значит то, что он делает, кому-то нужно.
Звонок перед концом рабочего дня, как раз на экране осциллографа начали вырисовываться какие-то симпатичные импульсы, почти то, что нужно, их еще чуть-чуть уговорить...
- Костя, тебя.
- Привет, Начальник, как тебе эта зима? Снежок, как халаты у наших медсестер!
- Что у тебя?
Это Доктор, он называет меня то Начальником, то Шефом - так уж повелось у нас в спецотрядах, где мы вместе работали.
- Привет, Доктор. У меня, кажется, схема заработала.
- Молодец, стоит отметить. Сегодня как раз вечер актива, пойдем, увидишь всех, поболтаем.
- Пойду, пожалуй, зайдешь за мной?
- Ага. Ну, будь здоров.
Доктор повесил трубку, а схема работала, и это было приятно, и действительно стоило отметить.
- Наташа, посмотри на экран, кажется, это почти то.
- Может быть, если не случайная помеха.
- Брось, тетка, издеваться.
- Ладно, шучу, похоже. Еще немного надо довести до кондиции.
- Это уже проще, в понедельник займусь.
Кончился первый день зимы, кончилась рабочая неделя, начинался первый зимний вечер.
Зал был полон. Многих я знаю по имени и почти всех в лицо. Это все люди, которые учатся или работают, любят свою работу, но которым этого мало. Они знают, что мир не кончается за пределами кольцевой дороги, что есть еще другие реки, другие леса, другие климатические зоны. И еще есть горы, и еще очень надо все это увидеть и пройти, а иначе и работа не в радость, и город противен, и вообще я еду не в ту сторону.
Вот какие ребята собрались в зале. А докладчик говорил об успехах, а цифры все равно не запоминали, и это хорошо знал сам докладчик, он был таким же, как и те, кто заполнил зал, но какое же мероприятие без доклада, и сидящие в зале тоже понимали, поэтому и шумели не очень, и в буфет уходили не все, и делали это потихоньку.
А после доклада были еще какие-то выступления, а потом как обычно: кто - на танцы, кто - в буфет, это все рядом. Мы все сдвинули вместе три столика, поставили вино, конфеты. Человек пятнадцать уместилось, все-таки чертовски приятно видеть эти рожи: то, что нас объединяет - всегда с нами, мы вовсе не обязательно говорим о былых и будущих походах, нам важно знать, как дела у каждого и все такое, мы с иными не часто видимся: не все здесь близкие друзья, но видеться рады. То есть, я тебя вижу, и - хорошо.
Здесь же оказались ребята из Гомеля: Юра Макаров, наш лыжник, черноволосый и смуглолицый, похожий на цыгана, влюбленный в свой Кольский полуостров, мой тезка Костя Станкевич - водник. Еще была девушка. Короткая стрижка. Черный свитер. Глаза. Я отвел глаза.
- Юрашта, я чертовски рад тебя видеть, на севере видимся чаще, чем в городах, как ты?
- Все по-старому, Костя. Скоро опять спасательная служба?
- Нет, Юрашта, нет.
- Отчего?
- Трудно так, сразу, всякие причины.
- Давайте, ребята, выпьем за дороги!
- Спой, Саша!
Доктор допил вино, взял гитару, подумал - чего бы спеть - взял несколько аккордов и запел:
Дано прожить свой век нам в городах,
Мы здесь творим свой век, растим детей,
И поздно их оставить навсегда,
И не свернуть с намеченных путей.
Но когда тяжко, когда не на что нам опереться,
Мы уйдем, хоть на час, доверяя печали снегам.
По кусочкам в залог по стране раскидали мы сердце,
И нам силу дороги приносят, как жертвы богам.
Вот, что пел Саша в буфете товарищам, и они знали, что это про них, потому что это было правдой. А я смотрел на эту женщину, которую привел к нам за столик Юрка Макаров из Гомеля, любивший Кольский полуостров, а она смотрела на Сашу, потому что тот он пел про нее. А потом он пел другие песни, и мы все подпевали ему. А потом мы еще выпили, и я опять смотрел на женщину из Гомеля. А Юрка заметил и сказал:
- Я забыл вас познакомить.
- Костя.
- Рита.
- Я вас раньше не видел ни на слетах, ни в Гомеле, наверное недавно занялись туризмом?
- Понимаете, я на вечере случайно оказалась, я здесь в командировке, а с Юрой работаю на одном заводе, он меня сюда и затащил. Я иногда хожу в походы, но это несерьезно, так что считать себя туристом не могу. А знаете, Костя, я очень много слышала о вас и о Саше, вы просто люди из легенды. Как-то странно вдруг видеть вас совсем близко.
- Я не знал, что у вас в Гомеле завелись сказочники.
- Не смейтесь, может я сама придумала сказку, только вы мне представлялись не таким.
- А каким?
- Ростом чуть повыше, голосом погрубее, а в глазах - сталь, а у Вас очень грустные глаза.
- Это просто форма глаз такая.
- Не думаю.
Вот уж эта женская способность к априорному мышлению: не видеть то, что на поверхности, и залезать в сущность вещей, когда об этом не просят, и вообще, из какого-то Гомеля свалилась какая-то Рита, сочинительница легенд, и лезет своими глазами в душу.
Три с половиной года прошло, а как будто вчера вечером, все время, как будто вчера...
Июль стоял тогда дождливый, сплошной сентябрь, а не июль. А Таня собиралась на Кавказ. Что-то тоскливо было у меня на душе: она со своими альпинистами готовилась "сделать" Ушбу, я никогда там не бывал, но по рассказам знал, что восхождение сложное.
- Может, не поедешь, Тань?
- Ну, Костя, ну как ты можешь так говорить, я же не держу тебя зимой, когда ты уходишь на север.
- Но ты тоже меня отговариваешь.
- Ты же все равно уходишь.
- Мне неспокойно что-то.
- Мне тоже бывает неспокойно. Лучше к моему приезду собери свой сверххитрый телевизор. Ну, милый, что ты в самом деле, раскис, ты же сам говорил, что это залог прочности нашей семьи: каждые полгода месяц разлуки. Ждать, волноваться, радоваться встрече. - Она обняла и поцеловала меня, как маленького, в лоб. Я нес к поезду ее рюкзак, а она была уже почти вся там, на Кавказе, и только чуточку здесь, со мной. Все альпинисты и провожающие были в сборе.
- А, Костя, привет, тебе еще не надоело ходить на север? Разве у вас там горы? Поехали с нами, увидишь настоящие.
- А видел настоящие, я просто ползать не люблю.
- Татьяна, твой мужик тебя оскорбляет, требуй развода.
- Я с ним потом поговорю.
Загудел тепловоз, и ребята стали заходить в вагон.
- Береги себя, Танюха, вот, возьми на счастье.
Я протянул ей вырезанную из моржового клыка фигурку ненца. Полгода я прятал ее специально для этого случая.
- Милый, ты прелесть. С таким талисманом я уже ничего не боюсь.
Мы обнялись, а потом чьи-то руки втащили ее в вагон. Все. Еще с минуту тускнел вдали красный фонарик последнего вагона, потом исчез.
Над опустевшим городом собирался очередной дождь, домой почти не хотелось. Доктора не было в Минске, все было противно и невыносимо. Потом я понял, что это называется предчувствием.
Я не знаю, как все произошло потом, ребята мне что-то рассказывали, не очень вдаваясь в подробности, но я ничего не понимал, да и не имели значения эти подробности, просто не стало Тани, опустел город, опустел мир, не хотелось дышать...
Зимой я стал спасателем.
И вот через три с половиной года появилась Рита. Неужели живые все-таки остаются живыми?
Главы: 01, 02, 03, 04, 05, 06, 07, 08, 09, 10
| Страница взята с сервера
Все
о Геологии. Оригинальная версия находится на
www.bards.ru
|