Николаев Николай Иванович (18 сентября 1906г.) доктор геолого-минералогических наук, профессор кафедры динамической геологии Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, заслуженный деятель науки РФ, организатор и заведующий Лабораторией неотектоники и сейсмотектоники той же кафедры геологического факультета (1964-1994 гг.), заслуженный Соросовский профессор, почетный академик РАЕН, почетный член международного Союза по изучению четвертичного периода, геологических обществ, президент международной комиссии по неотектонике ИНКВА (1956-1968 гг.). Лауреат Государственной премии СССР, Ломоносовской премии 1-ой степени (1983 г.), премии имени А.Д. Архангельского АН СССР (1945 г.), МОИП (1966 г.), Президиума АН СССР и ЦК ВЛКСМ (1958 г.) и других. Читал курсы общей геологии, геотектоники, неотектоники и сейсмотектоники, четвертичных отложений, военной геологии, региональной инженерной геологии, методов геологического картирования, а так же ряд дисциплин на курсах повышения квалификации.

Н.И.Николаев

"События и люди, когда мы от них удаляемся,
постепенно увеличиваются в нашем воображении,
точно скалы во мгле".
В. Гюго

"Время есть величайшая иллюзия. Оно есть
только внутренняя призма, через которую мы
разлагаем бытие и жизнь, образ, под которым
постепенно видим то, что вневременно, в идее".
Анри Амиель (1821-1881 гг.)
Швейцарский писатель


ВОСПОМИНАНИЯ И РАЗМЫШЛЕНИЯ О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ

В жизни каждого человека возникают такие моменты, когда появляется желание оглянуться назад и подвести некоторые итоги своего жизненного пути. Меня заставила это сделать приближающаяся юбилейная дата моего рождения.
Я писал свои воспоминания экспромтом, тогда, когда стал задумываться о содержании юбилейного доклада, который мне предстояло сделать. Имея некоторые заготовки в виде ранее написанных заметок, я взял отпуск, поехал в санаторий и написал то, что Вам предстоит прочесть. При этом я подумал, что, быть может, мои воспоминания и некоторые размышления, фрагментарно изложенные ниже, будут интересны и другим. Появилась даже дерзкая мысль: а вдруг они как-то повлияют на судьбу некоторых моих молодых читателей?
Только тогда я осознал, что прожитые мною 90 лет целиком укладываются в 20-е столетие. Сознаюсь, эти цифры, дошедшие до моего сознания, меня поразили. Первая, которую я прочувствовал, говорила, что я прожил большую и сложную жизнь, и что конец у меня совсем "не за горами". Попутно возникло множество вопросов: что же я сделал за прожитые десятки лет? Захотелось разобраться, понять причины тех или иных событий моей личной или общественной жизни; осознать, что было плохо, а что хорошо в моих поступках, решениях, которые я принимал в различных жизненных ситуациях; как складывалась моя духовная культура, моя судьба?
Не менее поразила меня и вторая цифра - XX-й век. Уже теперь, находясь на пороге следующего XXI века, можно видеть, что он был перенасыщен разнообразными, порой трагическими событиями, переполнен многочисленными войнами, революциями, народными волнениями. Век называют "сумбурным", я же сказал бы безумным. И мне довелось быть не только свидетелем, но и участником всех этих событий, которые в той или иной мере отразились на моей жизни. По существу говоря, я оказался живым свидетелем всех огромных перемен, произошедших в жизни страны и народа.
В самом деле, на моих глазах появилось радио, позже - телевизор, со все увеличивающимся размером экранов. А еще позже - электронные музыкальные центры, другие разнообразные приборы и, наконец, персональные ЭВМ, которые вошли в жизнь и научных работников, и студентов, и школьников. В квартирах исчезли примусы, керосинки, появилась горячая вода, микроволновые печи. Заметно преобразилась Москва. Появилось метро, электрички, космические спутники.
Мы как-то не задумываемся над всеми этими многочисленными метаморфозами. Я же их пережил и ощутил величественный ход научно-технической революции и заметные изменения условий развития материальной и духовной культуры, которые мы обобщенно называем цивилизацией.
То, о чем я буду говорить, это только немногие штрихи, отдельные моменты, характеризующие время и мою жизнь, и некоторые размышления, возможно, имеющие и общий интерес.
Я коренной москвич. Облик Москвы в начале XX века, так же, как и ее география, были совершенно иными. Булыжные мостовые, преимущественно газовое освещение на улицах. Извозчики и лихачи вместо такси. Гужевой транспорт. Трамваи. Не было троллейбусов и автобусов. Старые мосты через Москва-реку. На месте Манежной площади перед Университетом - маленькие одно- и двухэтажные домики и большое количество книжных лавок. Книги продавались и просто на Моховой улице, где их выставляли вдоль ограды старого здания Университета. Пространство между Храмом Василия Блаженного и Старым Москворецким мостом было застроено двух- и трехэтажными зданиями, в которых находились торговые помещения, возвышалась церковь с колокольней. По периметру Китай-города стояла каменная стена с башнями, идущими вдоль Москва-реки. Через Красную площадь проходила трамвайная линия. Памятник Минину и Пожарскому был расположен в центре площади. Над городом возвышался Храм Христа Спасителя, воссозданный в наше время. На месте Лужников и стадиона Динамо располагались поля, болота, и не было никаких построек. Берега Москва-реки еще не были одеты в гранит.
Первые события, которые я хорошо помню, - события Первой мировой войны 1914-1918 гг. Война вспоминается по документальным фотографиям, рисункам и карикатурам, печатавшимся в журнале "Нива". Вспоминается она и по личным впечатлениям. Отец возил меня на Воробьевы горы. Ехали туда на двухэтажной конке, запряженной парой лошадей, отправлявшейся от "Балчуга" по Пятницкой улице до деревни Воробьевка, расположенной на бровке Воробьевых гор. Маленькие деревянные домики с садами, огородами и цветниками были очень живописны. Сейчас от деревни сохранилась лишь приземистая белая церковь.
И вот однажды, на балконах и на скамейках я увидел мужчин в серых халатах, на костылях, с марлевыми повязками на головах, с перевязанными руками. Деревня служила лазаретом для раненых солдат.
На месте нового здания Московского Университета в то время были распаханные поля, сады, огороды. Возвышалось только одно двухэтажное каменное здание насосной станции, которая была открыта для посетителей. Позже, в 20-х годах, будучи уже студентом Московского Университета, я слушал лекции А.Е. Ферсмана. Приезжая в Москву, он жил в Узком. Я и некоторые студенты-однокурсники надевали лыжи и напрямик через поля и овраги от Воробьевых гор направлялись в гости к Александру Евгеньевичу. По дороге не было городских застроек. Усадьба Узкое располагалась среди полей, а сейчас она потонула среди обволакивающих ее городских многоэтажных построек и линий метро.
Значительная группа раненых была размещена и в "Приемном покое" на "1-й Московской Государственной электростанции 1886 г.". Электростанция занимала обширную площадь между Раушской набережной и Садовнической улицей, вблизи старого, уже снесенного Москворецкого моста. На территории электростанции жил отец с семьей. Я родился в доме, который строился во время первой революции 1905 г. и потому он не имел парадных выходов на улицу. В него можно было войти только с территории электростанции.
В дни революционных событий 1917 г. территория электрической станции (позже МОГЭС) представляла как бы изолированный "остров", недоступный для посторонних. На всем протяжении этого неспокойного времени электростанция усиленно охранялась вооруженными отрядами. Первоначально это были городовые и жандармы. Их очень быстро сменили казаки, для лошадей которых во дворе были выстроены специальные конюшни. Казаков сменили отряды Красной гвардии. Крепко запирались стальные ворота. Прежде чем впустить любого посетителя или сменных рабочих, дежурная охрана внимательно рассматривала приходящих в окошко, прорезанное в металлических воротах. Меня знали и мне удавалось, вопреки запрещению родителей, выходить на улицу.
Очень запомнились октябрьские-ноябрьские дни 1917 года. Ночью где-то под окнами был слышен треск ружейных выстрелов. Слышались пулеметные очереди. Перестрелка не стихала до утра. Но родители отгоняли от окон, опасаясь шальной пули. А с утра - грохот орудий. Красная гвардия обстреливала Кремль, где находились юнкера и офицеры.
Через несколько дней я действительно убедился в наличии "шальных пуль". Одна из них пробила стекло и валялась на подоконнике. А отец принес осколки большого снаряда, пробившего трубу котельной электростанции, но, к счастью, не принесшей большого урона.
Когда затихла стрельба, улицы стали наполняться народом. На тротуарах - битое стекло окон и витрин. Один снаряд попал во второй этаж ближайшего дома. Развороченная стена, выбитые окна, толпы любопытных, жертвы.
На улицах - опрокинутые круглые тумбы с наклеенными афишами. Большинство магазинов заколочено досками. На Красной площади - масса народу. Рассказывали, как рабочие и Красная гвардия осаждали Кремль и как полностью очистили его от юнкеров и офицеров.
У самой Кремлевской стены сотни рабочих рыли братские могилы для погибших солдат и красногвардейцев. А развороченные снарядами части Спасских и Никитских ворот, Кремлевской стены красноречиво говорили о жарких боях.
Народ потоком вливался в ворота Спасской башни. Многие хотели посмотреть, что было за Кремлевской стеной. Людская плотная масса захватила и меня. Со всех сторон меня сдавливали взрослые люди. Смотреть я мог только задрав голову кверху, не мог вытащить руки, прижатые к телу. Не хватало воздуха. Медленно, покачиваясь всей массой, поток двигался по длинному проезду.
Этот эпизод запечатлелся у меня на всю жизнь, Работая в горах Средней Азии, на Кавказе, где ночевать приходилось в спальных мешках, я не мог заставить себя спать в до горла застегнутом мешке, я всегда испытывая дискомфорт, связанность, чувство как бы удушья. Мои руки, несмотря на холод, всегда должны были оставаться поверх мешка.
После первых дней революции началась трудная жизнь. Сахарин вместо сахара, полфунта хлеба на человека в день. Хлеб был ужасного качества - наполовину из соломы. Мне помнятся лепешки, которые делала мама, - из кофейной гущи и картофельной шелухи.
В квартирах москвичей появились печи-"буржуйки" с железными трубами, выведенными в форточку. В местах стыка труб "буржуек" были подвешены консервные банки. Капала пахучая смола.
Вечером жители опасались выходить на улицы: грабежи, бандитизм были обычным явлением. Говорили о каких-то "попрыгунчиках", которые грабили запоздавших прохожих.
Зима была очень снежной и холодной. Снег с улиц не увозился. Расчищенные тротуары представляли узкие щели в высоких, почти с отвесными стенками огромных сугробах. По этим щелям население опасалось ходить, боясь "попрыгунчиков" и предпочитая более широко расчищенную мостовую.
Россия переживала трудное время. В квартире отца был повешен электрический "тревожный звонок", в виде небольшого колокола с пронзительным звоном, действительно тревожным. Его включали дежурные при аварийных случаях на электростанции. После такого сигнала, способного разбудить любого спящего, отец немедленно одевался и бегом направлялся на электростанцию. Звонок обладал и обратной связью. При каком-либо происшествии в квартире можно было вызвать охрану.
В стране в это время была полная разруха. Не выходили газеты. Интервенция, блокада. Ожесточенные бои с белой армией.
Все эти события отражались и на том как бы "острове", где я жил. Это сказалось прежде всего в смене топлива для котельных электростанции, которая не переставала давать электроэнергию городу. Когда иссякли запасы нефти в нефтехранилищах и из-за блокады прекратился ее подвоз, топки котельных последовательно переоборудовались на другие виды топлива: торф, угольную пыль, дрова. Весь обширный двор электростанции, с которым были связаны мои мальчишеские годы, был завален штабелями березовых дров. Но и в этих условиях ребята продолжали играть в войну, забирались на штабеля, устраивали из дров укрытия, "землянки", разводили среди дров костры, и как-то устроили настоящий пожар, чем вызвали переполох охраны.
Запомнился эпизод, когда однажды вечером отец был вызван в котельную. Конечно, на двор выскочили и я с братом. И через огромные окна котельного зала мы увидели большое количество вооруженных винтовками и пистолетами людей в кожаных куртках и фуражках, в сапогах. С подъезжавших со стороны Раушской набережной грузовиков, носили большие, и по-видимому, тяжелые запечатанные мешки и бросали их в топки. Оказалось, что правительство изъяло из банков царские деньги, потерявшие всякую цену, и они сжигались в топках котлов.
В первую годовщину Октябрьской революции я был на Красной площади, когда в память павших в боях и похороненных тут же под Кремлевской стеной В.И. Лениным был открыт памятник - мемориальная доска-надгробие работы скульптора С.Т. Коненкова. Этот памятник огромных размеров размещался на стене Кремлевской башни, располагавшейся сразу за позже построенным Мавзолеем. На памятнике была изображена огромная белокрылая фигура с зеленой веткой мира в руке и надписью: "Павшим в борьбе за мир и братство народов".
С раннего утра Красная площадь была запружена народом. Помню, с большим трудом я протискивался к зданию нынешнего ГУМа со стороны снесенного старого Москворецкого моста. Я забрался на окно и моим глазам открылось волнующееся море голов. Войска. Знамена. Звуки оркестра. Пение Интернационала. И вдалеке, поднятая на руках окружающих, фигура Владимира Ильича Ленина, срывающего красное полотнище - покрывало с мемориального памятника. Скорбные звуки музыки. Склоненные знамена. А затем перед памятником проходят полки красногвардейцев, колонны демонстрантов.
Ярко сохранилось в памяти празднование пятой годовщины революции (1922 г.). По соседству с котельным залом электростанции почти на Раушской набережной было установлено необычное сложное сооружение, состоящее из звездообразно пересекавшихся труб с приваренными к ним многочисленными паровозными гудками, подобранными по хроматической гамме. По трубам из котельной к этому "музыкальному инструменту" под давлением подавался пар. Под каждым гудком стоял "музыкант", держа в руках проволоку от рычага гудка и листок с нотами. На крыше же машинного трехэтажного здания электростанции, выходящего на набережную р. Москвы, стоял дирижер. В соответствии с движениями дирижерских рук звучала симфония гудков. Исполнялся Интернационал. Оркестру аккомпанировали выстрелы пушек, поставленных на противоположенной стороне Москва-реки, под не снесенной еще стеной Китай-города, и отмечавших такты своими залпами.
По соседству со зданием электростанции располагался барский дом купца Морозова, с обширным двором, выходящим на набережную реки Москвы, и большим садом, граничившим с территорией электростанции. С первого года революции этот особняк был превращен в рабочий клуб, получивший название "Красный Луч". В течение нескольких лет я был неизменным посетителем этого клуба. Играл в оркестре на домбре, активно работал в кружке изобразительного искусства, которым руководил известный график Даран, регулярно слушал лекции, доклады по разным вопросам естествознания, медицины, философии, техники, а также диспуты на религиозные темы. Увлекался фотографией. Большинство сообщений и докладов читали крупные ученые и видные политические деятели. Клуб для меня был "Университетом". Именно тогда, под впечатлением ярких докладов, у меня возникло огромное желание стать лектором.
Однажды в клуб приехал Г.М. Кржижановский, в то время председатель Госплана. Его сообщение было посвящено плану электрификации России (план ГОЭЛРО). Вместе с Г.М. Кржижановским приехали его жена, Зинаида Павловна Невзорова, и Надежда Константиновна Крупская, которых связывала большая дружба. Обе они после ареста В.И. Ленина и Г.М. Кржижановского в 1895 г. также были арестованы и сосланы в Сибирь, в Минусинский округ. Именно там они оба и поженились. После доклада я попросил разрешения сфотографировать их. Фотография получалась отличной.
21 января 1924 г. умер В.И. Ленин. Помню трескучие январские морозы этого года. Холод был такой, что участники траурной процессии вынуждены были разводить костры и около них греться. В моей памяти так и запечатлелись длинные, нескончаемые темные ленты людей на белом фоне снега, прерывистый пунктир ярко горящих костров в перспективе улицы; глубокая скорбь, которая чувствовалась во всем.
Это были эпизоды далекого прошлого, рассказанного очевидцем. Но я должен перейти к другой форме изложения.
В жизни человека события, происходившие во времени, складывающаяся обстановка, наблюдения, мысли тесно переплетаются и, по мнению некоторых, не могут рассматриваться изолированно друг от друга. С этим я не согласен.
В пережитых событиях я попытался выделить некоторые общие черты, вытекающие из прожитого и пережитого, и о некоторых из них хочу рассказать именно изолированно.

После длительных исканий своей будущей специальности, я сосредоточился на двух направлениях: естественно-историческом, в широком понимании, и изобразительного искусства, в котором я отдавал предпочтение графике. Это привело к тому, что первоначально я поступал в ВХУТЕМАС. Судьба же распорядилась так, что я стал студентом Московского Университета, и после разговора с ректором, в то время это был профессор Вышинский, по собственному выбору стал студентом геолого-почвенного отделения физмата. В 20-е гг. в МГУ из-за отсутствия вакансий нередко зачисляли на те отделения, где были свободные места. Например, Е.М. Великовская, подававшая заявление на медицинское отделение, из-за отсутствия мест автоматически была зачислена на отделение со свободными вакансиями. Так она "по принуждению" стала не врачом, а геологом, впоследствии известным профессором, доктором наук кафедры исторической геологии МГУ. Таких случаев было много.
В эти же годы студент Московского Университета мог выбирать те лекции, которые были ему интересны. Обязательным же было особое посещение только практических занятий. Посещая лекции выдающихся ученых с мировым именем по физике, зоологии, ботанике, генетике, различным разделам географии, геохимии и другим специальным предметам, я получил классическое университетское образование.
На факультете я попал в атмосферу замечательных педагогов-геологов, объединенных единой школой, получившей название Московской. Эта школа зародилась в конце XIX века усилиями профессора Г.Е. Щуровского, у которого ассистентом работал будущий академик, геолог и палеонтолог, А.П. Павлов.
Несколько позже, с приходом в Московский Университет В.И. Вернадского формируется другая минералого-химическая школа, связанная с его именем. То было время расцвета минералогии в Московском Университете.
Главнейшими чертами школы геологов, родившейся в середине XVIII века в Московском Университете являлись:
1) широта интересов, впитывающих все достижения смежных наук, в том числе: геоморфологии, планетарной геологии, философии с исчерпывающим охватом всех факторов;
2) восприятие Природы с охватом ее в пространстве и во времени: умом - научно и чувством - эстетически;
3) рассмотрение содержания геологии в виде точно установленных фактов и логично построенных на их основе эмпирических обобщений. (Критическое отношение к существующим построениям, всегда с соблюдением научной точности);
4) высокий профессионализм, выражающийся в высоком уровне преподавания, разработка истории геологии на фоне общей истории естествознания, использование всех данных для понимания геодинамики развития отдельных процессов, земной коры и Земли как планеты;
5) решение различных прикладных вопросов, связанных с минеральносырьевой базой, изучением физико-геологических процессов, охраной природы, с труднейшей проблемой обеспечения водой территорий, с устойчивостью возводимых инженерных сооружений.
Кроме того, Московская школа геологов, имея свои традиции, в отличие от других научных школ, не имела постоянного семинара. Его заменяли регулярные доклады, их обсуждения, иногда научные диспуты, проводившиеся в МОИП и ОЛЕАЭ (президентом которого был Г.Е. Щуровский), объединявшие в коллективы участников не только учеников А.П. Павлова, но и исследователей, пришедших со стороны.
Следует добавить, что большое внимание изучению четвертичных отложений и рельефу, вопросам его происхождения, уделяли вслед за Г.Е. Щуровским и А.П. Павловым А.Д. Архангельский, Е.В. Милановский, А.Н. Мазарович, Г.Ф. Мирчинк, В.А. Варсанофьева, О.К. Ланге и др. Все они считали, что решать чисто геологические вопросы без применения методов геоморфологии невозможно. Они обращали внимание на структурно-тектонические факторы образования крупных и мелких форм рельефа, тектонические движения, применяли широкий палеогеографический подход, детальное изучали экзогенные процессы и связанные с ними генетические типы отложений. Все это повлияло на работы рассматриваемых научных школ и оставило заметный след в становлении и развитии многих смежных научных дисциплин.
Основатели Московской школы геологов Г.Е. Щуровский и А.П. Павлов отдавали примат научно-исследовательской работе, точному установлению и изучению фактов, работе в поле. Высшая школа, по мнению А.П. Павлова, В.И. Вернадского и других ученых, есть высшая школа только до тех пор, пока она является очагом самостоятельной научной работы. Студент становится студентом только тогда, когда он реально подойдет в доступных ему рамках к научному исследованию.
Лидер Московской школы геологов академик А.П. Павлов, его многочисленные ученики, являвшиеся моими учителями, работали в основном в Московском отделении Геологического комитета. Будучи еще студентом, я выполнял обязанности секретаря Отдела геологической карты, которым заведовал Алексей Николаевич Розанов, и под его руководством проводил геологическую съемку 111 листа 10-ти верстной карты России. Моими руководителями по другим работам (съемочным или прикладным) в разное время были: А.Д. Архангельский, В.А. Жуков, А.Н. Семихатов, В.С. Ильин, А.Н. Мазарович, а также В.И. Лучицкий, Е.В. Милановский, М.С. Швецов, С.А. Добров, преподававшие в Университете.
В то время я много внимания уделял работе в Геологическом комитете, и мои товарищи-сокурсники в шутку говорили об мне, перефразируя слова В.В. Маяковского, что меня можно найти "Нигде, кроме как в Геолкоме".
Ученики учеников А.П. Павлова были как бы его "внуками", к ним относился и я. Все мы продолжали традицию Щуровского - Павлова в области естествознания, непосредственного проникновения в природу точным научным опытом и наблюдениям. Значительно позже (1934 г.) была организована полевая Крымская практика, пионерами ее были доценты МГРИ М.П. Казаков, Е.В. Шанцер и я. Таким образом, Московская школа геологов вышла далеко за пределы Московского Университета, оказывая влияние на науку не только Москвы, но и всех университетских центров России.
Говоря о своих учителях, должен отметить, что в последующие годы таковыми были, главным образом, мои студенты и ученики, которым я читал лекции. Задававшиеся ими острые вопросы заставляли меня задумываться не только по существу геологических проблем, но и по методике их изложения.
Закономерен вопрос: существует ли в наше время Московская школа в виде направления в науке с единством взглядов, общностью и преемственностью принципов и методов?
В последние десятилетия при ускорении темпов развития науки, ее постоянной дифференциации, возникновении самостоятельных ветвей науки появились и новые лидеры - яркие исследователи, умелые организаторы, хорошие педагоги, способные увлечь за собой других.
На смену Московской школе пришли новые научные направления и новые "дочерние" школы с новыми подходами, которые, однако, не забывают хороших традиций школ А.П. Павлова и В.И. Вернадского (В.И. Смирнов, А.А. Маракушев, А.А. Жариков, В.В. Белоусов, А.А. Богданов, Е.Е. Милановский, В.Е. Хаин, И.О. Брод и др.). Больше всего эти традиции сохранились в Московском Университете, чем он не только отличается от высших учебных заведений России, но и приобрел добрую славу за рубежом. При увеличении доли совместных разработок комплексных проблем представителями не только разных школ, но и разных наук требуется все большая гибкость и подвижность в группировке научных сил. Проблема заключается в привлечении ярких лидеров с широким кругозором, в которых бы поверили и которые могли бы увлечь за собой других. Но таких личностей явно не достает.

Мой опыт и наблюдения подтверждают, что ученый должен быть всесторонне образован. При этом труд ученого нельзя рассматривать как отбывание какой-то повинности, я это нередко наблюдаю у нашего среднего и молодого поколения. Хорошо известно, что люди творческого труда не разделяют своего времени на рабочее и нерабочее. Все они живут своей деятельностью и видят смысл своего существования в работе. Работа ученого - это стремление проникнуть все дальше и дальше в неизведанное, страстное стремление достигнуть все новых вершин знания. Это и составляет смысл жизни творческого работника, мысль которого неустанно работает днем и ночью. От этого получаешь глубокое удовлетворение.
Творческая работа у геологов происходит в особо благоприятных условиях. Она связана с экспедициями, путешествиями, природой. Часто геолог работает вдали от людей, что еще более способствует ощущению природы и общению с ней. Ученый-геолог творчески мыслит, творит на природе, охватывая ее и в пространстве, и во времени.
Оставаясь с природой один на один, значительно глубже познаешь и анализируешь окружающий мир. Он воспринимается не только умом, но всегда и чувством. Отсюда желание, которое появляется у многих ученых, - художественно отобразить природу.
Не даром в библиотеке Геологического факультета МГУ ее заведующая Н.В. Бакшеева регулярно устраивает выставки художественных работ геологов и сотрудников, профессоров Н.В. Короновского, М.Г. Голицына, Е.Е. Милановского и др.
В моем понимании, слова ученый-педагог-интеллигент неразделимы и обладают обратной связью.
Как известно, русский интеллигент всегда был не только носителем лучших мыслительных способностей, но и эталоном культуры, духовности. По моим наблюдениям, для истинного ученого всегда были характерны честность, принципиальность и, конечно, порядочность. Примерами таких ученых были А.Н. Мазарович, Е.В. Милановский, О.К. Ланге, В.В. Белоусов, А.А. Богданов, В.И. Смирнов, М.В. Муратов, Г.П. Леонов, Г.П. Горшков и очень многие другие. Вспоминается определение "интеллигента", данное академиком Д.С. Лихачевым. Он говорил: "Можно притвориться бедным, богатым, можно притвориться веселым, жадным, но притвориться интеллигентным - нельзя. Ничего не получится".
Давно замечено, что наука и искусство находятся в определенном родстве, близости. А.П. Карпинский писал: "Истинные достижения науки и искусства являются результатом тщательного наблюдения и углубленного, вдумчивого изучения действительности".
Именно родством науки и искусства объясняют соединение в одном лице ученого и художника, поэта, музыканта. К ним относится, например, Леонардо да Винчи, являвшийся крупнейшим художником эпохи итальянского Возрождения, сочетавший в себе талант архитектора, инженера, живописца, графика и ученого, значительно опередившего свой век.
Таковым был в XVIII веке отец нашей науки М.В. Ломоносов, сочетавший в себе и поэта, и блестящего разностороннего ученого, геолога и художника. Работая более двух веков назад, Ломоносов, которого А.С. Пушкин за его разносторонность называл "русским университетом", сформулировал основной принцип работы геолога: "...из наблюдений устанавливать теорию, через теорию исправлять наблюдения". Принцип, широко применяемый и в настоящее время.
Таковым были и многие другие лица творческого труда. К ним относится Гете, который был гениальным поэтом и вдумчивым естествоиспытателем. Русский академик К. Бэр был не только крупнейшим естествоиспытателем (известным большинству по "закону Бэра"), но и поэтом, оставшимся малоизвестным. Зоолог Н.П. Вагнер (1829-1907) был не только ученым, но и писателем, известным по "Сказкам кота Мурлыки". Крупнейший профессор-зоолог Н.А. Холодковский (1858-1921) был вместе с тем поэтом и прекрасным переводчиком. Его полный перевод гетевского "Фауста" получил первую Пушкинскую премию Академии Наук и выдержал более 10-ти изданий.
Нельзя не сказать и о личности Льва Толстого - выдающегося писателя огромной силы, интеллектуальной мощи, прекрасно знавшего более десяти иностранных языков. Это позволило ему овладеть культурой многих народов, облегчило создание литературных образов. Среди ученых-геологов по интеллектуальной мощи с Л. Толстым можно сравнить академика В.И. Вернадского, также владевшего многими иностранными языками, облегчившими ему понимание рождения и развития отдельных идей в науке, истории современного научного мировозрения, источников развития научных взглядов вообще. К таким же людям можно отнести и физика Илью Пригожина.
Будучи студентом МГУ, я работал в экспедиции, руководимой А.Д. Архангельским. А.Д. Архангельский не спрашивал меня, знаю ли я иностранный язык. Он просто приносил мне книги на французском, немецком языках и говорил, что необходимо проштудировать за такой-то срок и использовать в проделываемой мною работе. Так я учился иностранным языкам.
Одним из признаков культуры человека является уважение к прошлому своей Родины, к делам своих предков. Любовь к истории своей страны - одна из основ национальной культуры. По мнению К. Паустовского, равнодушие к славному прошлому своей Родины нетерпимо, необходимо каждому преодолевать свое историческое невежество.
Только зная прошлое своего народа, можно здраво оценить настоящее. Для меня всегда примером в этом отношении являлся мой товарищ, профессор МГУ, заведующий кафедрой динамической геологии Георгий Петрович Горшков. Его интересовал период Великой Отечественной Войны 1812 г. Находясь вместе во Франции, других странах, я невольно принимал участие в его поисках и собираниях документов, каталогов выставок, портретов, фотографий архитектурных и исторических памятников и прочего. Будучи в командировках в разных городах России, Георгий Петрович всегда просил меня посетить музеи, сфотографировать оставшиеся памятники этой эпохи. Плодами этих целеустремленных исканий явились несколько чемоданов оригинальных материалов, собранных им во всем мире, которые находили и практическое применение. Так не без участия профессора Горшкова в 1968 г. на Кутузовском проспекте, близ музея-панорамы "Бородинская битва", была воссоздана триумфальная арка, построенная в 1830 г. у Белорусского вокзала по случаю торжественной встречи русских войск.
Следует помнить, что знания, духовные богатства пополняются постепенно. В течение жизни их можно углублять, расширять, приобщаться к разным сторонам культуры. Но для этого необходимы труд и труд, настойчивость и воля. По современным данным медиков, мозг человека обогащается, если его тренируют и эффективно используют.
В моей творческой работе, так же как и у других, бывали вынужденные перерывы, связанные с разными обстоятельствами: войной, болезнями, потерей близких, выбивающими из колеи иногда на несколько лет. И нужно усилием воли преодолевать свою вынужденную отсталость. Ведь труд ученого происходит на фоне непрерывного развития науки, непрерывного накопления новых фактов, которые требуют и знания, и осмысления. А для этого опять необходимы усилия воли, труд и еще раз труд. Ученый, посвятивший себя творческому труду, не имеет права замедлять шаг в науке.
Хочется добавить, что творчество в науке у меня всегда связывалось с мечтой, с фантазией. В мечтах рождаются новые идеи, замыслы, научные проблемы. Добиться своим творческим трудом исполнения мечты, какой-либо идеи - в этом величайший смысл жизни ученого. В моей долгой жизни мечты не раз претворялись в действительность. Чем труднее цель, тем больше удовлетворение, когда она достигнута.
В своей жизни я сталкивался и с рядом отрицательных явлений в науке. Прежде всего, это неприятие чужих идей, непримиримость по отношению к приверженцам других позиций в науке. Претит науке и подмена научных интересов личными проявления беспринципности, а порой даже угодничества, стремление к получению ученых званий, должностей. Я не иллюстрирую сказанное примерами. Они хорошо известны и без моего напоминания. Такие "ученые" любят не столько науку, сколько себя в науке.
Каков же наиболее быстрый путь в науку, в самостоятельное творчество? Из всего сказанного общий рецепт ясен - это труд, упорный труд и стремление к постоянному совершенствованию, профессионализму. Талант - это тоже прежде всего упорный труд, умноженный на терпение. Для творчества, конечно, необходимы природные способности, но прежде всего - желание заниматься наукой и любовь к науке. А кроме этого нужны смелость, образное мышление, фантазия, широкий кругозор, твердость воли, настойчивость, способность преодолевать трудности, в конце концов - энтузиазм. Важнейшим фактором является терпение и еще раз терпение.
Что касается побудительной силы творчества, то это не только чистая любознательность. У некоторых это и тщеславие. Но самое значительное в процессе творчества, с моей точки зрения, - это вдохновение.
Какова же эта роль вдохновения в работе человека творческого труда? Я пытался анализировать свой труд, наблюдал творческий процесс у других, анализировал мемуарную, эпистолярную, художественную литературу, поэзию: разговаривал с людьми других профессий. И попутно возник второй вопрос: какова роль женщины в творческом процессе?
В области поэзии эти вопросы более чем ясны. Корней Чуковский, открывший для русского читателя американского поэта, классика прошлого века Уолта Уитмена (1819-1893 гг.), который по признанию Чуковского был его кумиром, отмечал, что, поэты, создавая стихи, мечтают о том, чтобы читатели воспринимали их эмоционально, всем сердцем, находя в этих стихах отклик своим собственным думам, переживали бы их субъективно, как события собственной жизни. Поэт дает как бы новое зрение, обогащает новым широким и радостным видением мира, в котором большую роль играет любовь.
Уолт Уитмен гордился безграничным в себе океаном любви и того же требовал от читателей. Он писал:

"Тот, кто идет без любви хоть минуту, на похороны
свои он идет, завернутый в собственный саван"
("Тростник")

Чувства любви переполняли Уитмена, как бы распирали его. Он писал: "Я весь не вмещаюсь между башмаками и шляпой...". Он верил, что любовь в самом сильном своем выражении будет высшим триумфом поэзии. Этим чувством он стремился заразить читателя, говоря, что тогда он найдет и образы, и ритмы для выражения своих чувств.
Я позволяю себе напомнить стихотворение В.Б. Оленина, профессора геологического факультета МГУ. Вот несколько отрывков:

"Любил - не скажу, это много, куда там,
Любить - это сложно, да я и отвык,
Любовной громады, лишь крошечный атом
Я чувствовал к Вам в этот памятный миг..."

"И снова я верю: когда-нибудь, где-то
Такую, как та, с которой грустил
Я встречу. Полюбит ли?
Дело не в этом: Спасибо за то, что я сам полюбил..."

"Вы вместо любви подарили мне веру,
А этот подарок дороже, ценней,
Без веры любить безнадежно и серо
Любить же и верить, гораздо сложней..."

У многих студентов, геологов, специалистов всех возрастов возникает потребность найти "свои образы, свои ритмы", чтобы в поэтической форме отразить красоту окружающей природы или чувства к любимой девушке. Не сомневаюсь, в свое время большинство читателей испытывало такое состояние. Об этом говорит и сборник стихотворений студентов и сотрудников, опубликованный МГРИ.
Поэты о своих чувствах говорят бурно и красиво. Более сдержанно, говорят об этом актеры театра и кино. Побывавшая в России в 1994 г. французская актриса А. Жирардо в своем выступлении на кинофестивале отмечала: "Если наступит день, когда ты не будешь любить, ты умрешь как актер, как творческий работник". Об этом же говорят десятки других актеров (О. Янковский, О. Табаков и др.).
Ученые, обычно, не говорят об этом открыто. И все биографы ученых, почему-то избегают этой темы. Именно в отсутствие размышлений на эту тему я вижу большой недостаток очень интересной работы моего товарища, академика Ю.А. Косыгина "Опыт интеллектуальной биографии" (1995). Ученые в этом отношении не отличаются ни от поэтов, ни от артистов. К такому выводу приходишь, знакомясь с мемуарной и эпистолярной литературой. Возьмите, например, опубликованные письма академика В.И. Вернадского к жене, Наталье Егоровне. Письма обычно печатаются с редакторскими сокращениями, в которые попадают не все слова, выражающие чувство ученого к женщине, жене. Но в ряде источников они сохраняются (очевидно, случайно). И тогда становится ясным, что творческая работа ученого поддерживается, стимулируется, вдохновляется, а в ряде случаев и определяется любовью к женщине. Это можно видеть не только в письмах В.И. Вернадского, но и в письмах нобелевских лауреатов П.Л. Капицы, Н.Н. Семенова и многих других ученых.
Конечно, ученый работает из желания познать истину, из чувства патриотизма, желания возвеличить и обогатить своими открытиями, теоретическими построениями, новыми технологиями, практическими предложениями свое Отечество, Родину. Все это так. Однако, я могу утверждать, что главным стимулом творческой работы, ее вдохновителем является любовь к близкой женщине, любовь к семье.
И если каждый из читателей задумается над движущими силами своей творческой работы, критически их проанализирует, то основным катализатором, вдохновителем окажется чувство любви, которое в древней мифологии и поэзии рассматривалось как космическая сила, подобная силе тяготения.
Женщины - особые хрупкие существа, которые часто несут на себе непосильную ношу заботу о доме, семье, воспитании детей, материальном благополучии семьи) сами бывают увлечены творческой работой, которая заканчивается у них значительно раньше, чем у мужчин. Вместе с тем, они выполняют важную миссию - быть источником вдохновения музой мужчины.
Их со-чувствие, со-радование, со-страдание, со-переживание может делать чудеса. Напомню героические поступки жен декабристов; поступки многих женщин, имена которых нам мало известны или совсем не известны, героически жертвовавших собой в годы сталинского террора; матерей, пытавшихся облегчить участь своих сыновей в бессмысленной чеченской войне, и многих других.
Сознавая все это, я низко кланяюсь всем женщинам, дающим нам нежность, заботу, дружбу, глубокую любовь, творческое вдохновение.
Я хотел бы закончить эту тему коротким стихотворением Уитмена в переводе Корнея Чуковского "Красивые женщины":

"Женщины сидят и ходят, молодые и старые,
Молодые красивые, но старые гораздо красивее".

Говоря о пережитом, о переживаниях людей, их судьбах, я бы сказал, что неотъемлемым признаком XX века является страх, который испытывал я и многие мои соотечественники. Страх - отрицательная эмоция, проявляющаяся в различных ситуациях в реальной или воображаемой опасности. Конечно, в разном возрасте страх чувствуется совершенно по-разному. Он имеет разную степень испуга и силы. В детском возрасте страх обычно быстро появляется и также быстро пропадает. То же можно сказать, когда я был школьником и студентом, хотя в это время он более осознан. В этом возрасте я испытывал робость, страх при встречах, например, с профессором, особенно при сдаче экзаменов, зачетов, защите курсовых работ, когда не особенно уверенно себя чувствовал.
Другой тип страха появлялся у меня на войне, когда на западном фронте я находился в группе военных, представлявших различные виды войск, проводивших разведку районов резервных батальонов с решением задач их обустройства при перемещении фронта. В тех условиях возникали разные ситуации. Например, когда находишься на ровном скошенном поле с отдельными разбросанными скирдами соломы, появление низко летящих вражеских самолетов всегда неожиданно. И тогда возникало трудно преодолимое чувство страха и огромное желание добежать до стога соломы и спрятаться в ней. А самолеты медленно кружатся над головой, выискивая движущуюся цель, которую расстреливают пулеметными очередями. Правило же было такое: при воздушной тревоге каждый должен замереть на месте, оставаться без движения, имитируя собой как бы отдельно стоящий столб.
В эти минуты, которые казались вечностью, меня одолевал страх: заметит или не заметит? Наконец, самолеты скрываются за горизонтом, но чувство перенесенной опасности, страха остается довольно долго.
Страх совершенно другого рода я испытывал в годы сталинского террора. Шел 1949 г. Тогда, на заседании Ученого Совета Московского геологоразведочного Института нередко помимо работ обсуждалось и поведение профессорско-преподавательского состава. Выносились решения, наклеивались политические ярлыки. На одном из таких заседаний рассматривалась и моя уже печатающаяся работа, посвященная проблемам региональной инженерной геологии. Выступавший оппонент отметил, что я слишком подробно рассматриваю состояние этой проблемы за рубежом, использую иностранную литературу. Хотя все осознавали, что наука - это принадлежность всего человечества. Мое пристрастие к Западу усмотрели также в оформлении на английском языке титульного листа, печатавшегося по моей инициативе и уже не первого номера журнала "Вопросы теоретической и прикладной геологии". Я был объявлен космополитом, а моя статья была изъята из печати. В то время обвинение в космополитизме грозило арестом и ссылкой на 10 лет в лагеря ГУЛАГа.
Почему-то аресты всегда происходили ночью. И с того же дня, в течение нескольких недель я испытывал гнетущее чувство страха. Страха, совершенно не похожего на тот страх, который я испытывал в студенческие годы и на войне. Страх, который мешал жить, подавлял личность. А он усугублялся еще и тем, что у меня дома находились обычные служебные отчеты, при обнаружении которых следовала дополнительная кара.
По неизвестной мне причине (я мог только догадываться) со мной ничего не произошло. Судьба ко мне оказалась милостивой. Хочется надеяться, что наше молодое поколение никогда этого не испытает.
Несколько позже я снова испытал близкое чувство страха. На Ученом совете МГРИ отмечалось 10-летие со дня трагической гибели моего учителя, заведующего кафедрой общей геологии профессора Е.В. Милановского. Я сделал доклад, посвященный Евгению Владимировичу. В нем были такие фразы: "Крупных ученых можно разделить на две категории. Одну составляют те, величина которых подчиняется законам перспективы. Таких великих людей - крупных ученых сравнительно легко сделать: достаточно стать перед ними на колени. Но чем дальше они удаляются от нас, тем меньше становятся в наших глазах и в конце концов бесследно исчезают. Другая категория крупных ученых - великих людей не только не подчиняется этому закону, явно противоречит ему - они, удаляясь, возрастают в наших глазах".
Доклад прошел очень успешно. Но приведенный абзац заинтересовал партийную организацию. К счастью, и тут обошлось без последствий. Однако доклад, после всех разговоров, сдать в печать я не решился.

Затрагивая гуманитарную тему, связанную с духовной культурой человека, нельзя не сказать о религии и философии. В моей жизни они тесно связаны с моим воспитанием. Мое духовное развитие складывалось несколько необычно.
С церковными обрядами я познакомился, когда мне было около трех лет. Было это так. Женился мамин брат - Александр Тонье. В церковной процессии христианского венчания жених и невеста должны были пройти через всю церковь к алтарю, где находился священник. Эта процессия открывалась идущим впереди маленьким мальчиком, который нес в руках, прижав к груди, большую икону. Эту роль исполнял я. За мною шли жених и невеста в белом платье, с длинным шлейфом, который поддерживали шаферы, они же должны были держать венцы над головами жениха и невесты. Все это происходило в торжественной обстановке церкви.
После венчания был бал. Смутно вспоминаю обширное помещение, зал, посреди которого стояло возвышение, а на нем размещался духовой оркестр. Играла музыка, мелькали танцующие фигуры. На этом мои отрывочные воспоминания заканчиваются. Очевидно, в какой-то момент меня уложили спать. Но впечатление было сильное, и я не раз размышлял над ним позже.
Начал я учиться в младшем подготовительном классе, где преподавали русский язык, арифметику, Закон Божий, о котором рассказывал священник в рясе и с большим крестом на груди. Закон Божий преподавался и в старшем подготовительном классе Императорской академии коммерческих наук, куда перевели меня родители. Директором этого училища был профессор Московского Университета математик Казаков. В течение двух лет я изучал Закон Божий.
В детском возрасте в душу ребенка закладывались определенные моральные устои и интерес к вере, церкви, к христианским обрядам, которые соблюдались в семье отца.
Когда я подрос, то без ведома родителей прислуживал при церковных богослужениях, облачаясь в соответствующее одеяние.
В юном возрасте я поступил в Институт методов внешкольной работы, где работал лаборантом, и в течение двух лет под руководством профессора Н.В. Коваленской в семинаре, который она вела, я изучал историю искусств. Изучение истории искусств сопровождалось экскурсиями в музеи, посещением архитектурных памятников Москвы и С.-Петербурга. В Петербурге я участвовал в интереснейших экскурсиях, проводившихся литературоведом Анциферовым по местам литературных героев Достоевского, с посещением тех домов, лестниц, квартир, в то время хорошо сохранившихся, где развивались события, описанные в романах Достоевского.
Вложенные в юности представления, конечно отразились на моем мировоззрении. Я считаю, что религия - один из мощных источников культуры и морали, на фоне которой родились и искусство и наука.
В студенческие и зрелые годы я считал себя атеистом. С годами же, когда я начал испытывать потери близких, когда я потерял жену, мать жены, сына - талантливого ученого - это заставляло задумываться о какой-то божественной силе", "высшем разуме" (В.И. Вернадский), с которой связывалась и вера, и надежды на лучшее. Появился интерес к наблюдениям и размышлениям физиков-теоретиков о загробной жизни, об антиматерии, антимирах, о возможности существования внеземных цивилизаций и других подобных вопросов.
В 70-х года я был на Международном конгрессе ИНКВА в Польше. В местечке, недалеко от Гданьска, мне посчастливилось услышать концерт, происходивший в католическом костеле. На одном из лучших органов Европы исполнялись прелюдии и фуги Баха. Впечатление от услышанного было потрясающее. Мощное звучание органа, торжественность исполнения, интерьер костела оставляло впечатление существования какой-то потусторонней Божественной силы, и я, невольно, видел себя каким-то ничтожеством, маленьким существом перед чем-то возвышенным и грандиозным. Мне казалось, что любой неверующий человек прослушав эту музыку, может стать верующим. В моем восприятии, очевидно, знания о Боге и о законах Божьих соединились с потрясшим душу звуками органа.
На протяжении всей последующей жизни я всегда задумывался над вопросом соотношения естествознания, философии и религии. Начиная со студенческих лет и позже много времени я, как и другие, тратил на изучение общественных дисциплин: диамата, марксизма, ленинизма и др. Позже я окончил Институт марксизма-ленинизма. А еще позже руководил кафедральным философским кружком, сам участвовал в факультетском семинаре. Все это обязывало знать классические работы по философии и быть знакомым с многочисленными статьями философов, касавшихся анализа геологических проблем.
В конце 20-х годов в студенческие годы в МГУ я с увлечением слушал курс диамата. Давались домашние задания по рассмотрению и оценке или теоретических положений в геологии, или оценке работ известных ученых. Я взял на себя рассмотрение двух работ академика В.И. Вернадского: только что появившуюся книгу "Биосфера", вызывавшую разноречивое отношение у философов, и увлекательнейший том "Очерки геохимии". Мой доклад на семинаре, написанный почти 75 лет назад, каким-то чудом уцелел. Просматривая его теперь, я вижу, что эти занятия были поставлены серьезно и дали мне много. Позже преподавание диамата стало носить все более и более догматический характер. В 1940-1950-х гг. псевдофилософы-марксисты стали поучать ученых, стала проявляться нетерпимость к инакомыслию, была потеряна строгость научной аргументации, на ученых наклеивались различные идеологические ярлыки.
В 1951 г. я участвовал в методологической дискуссии по литологии, проведенной по инициативе чл.-корр. АН СССР Л.В. Пустовалова. На ней широко обсуждался принцип актуализма, критиковались работы Н.М. Страхова, самого Л.В. Пустовалова. Я сделал доклад с широкой критикой работ Е.В. Шанцера. Оба мы в те годы разрабатывали проблему генетических типов материковых образований и по-разному подходили к их классификации и обобщениям.
В период моей работы в Институте леса АН СССР под руководством академика В.Н. Сукачева (я был одним из его заместителей по комплексной полезащитной экспедиции), в биологии господствовали псевдонаучные идеи академика Лысенко. В то время я тесно общался со многими биологами, в частности, с пострадавшими после сессии ВАСХНИЛ, некоторых из них В.Н. Сукачев приглашал к себе на работу. Тогда я познакомился с чл.-корр. АН СССР Дубининым, крупнейшим генетиком, впоследствии ставшим академиком. После разгрома его на сессии ВАСХНИЛ он занимался в нашей комплексной экспедиции, искусственно придуманной В.Н. Сукачевым, проблемой орнитологии - гнездованием птиц в создаваемых полезащитных полосах.
На заседаниях, которые регулярно проводил В.Н. Сукачев, невольно обсуждались и общие вопросы науки и псевдонауки, в частности, связанные с лысенковщиной.
Оценивая прошедшее, я делаю вывод, что уйма времени затраченного, на изучение общественных дисциплин, все же не прошли бесследно. Я вынес представление о необходимости более осторожного и критического использования философских идей разных оттенков при разработке методологических проблем в естествознании.
В настоящее же время на первый план философии как науки об общих закономерностях мышления и познания выдвинулись: 1) освоение и детальная разработка принципов системного анализа, принципа обратной связи, иерархии систем, эмержентных свойств, играющих в методологии современной науки важнейшую роль; 2) понимание концепции самоорганизации, саморазвития открытых неравновесных систем, выдвинутых и развиваемых в интереснейших работах И.Р. Пригожина; 3) овладение новой наукой - синергетикой, дающей согласованное учение о системах в науке и практике. Все это обязывает современного естествоиспытателя к более глубокому знанию теоретической физики и математики.
Большой интерес представляет новая книга И. Пригожина и И. Стенгерс "Время, Хаос, Квант" (1994). В ней отмечается, что время - фундаментальное измерение нашего бытия, которое пленяло воображение художников, философов и ученых. Включение времени в концептуальную схему галилеевой физики ознаменовало рождение новой науки - физики неравновесных процессов - и позволило предсказать конец господствовавших в физике "первичных" - детерминистских законов и наступление эры "вторичных" - статистических законов, описывающих необратимые процессы (Эдингтон). Все это поставило перед физиками новую проблему - парадокса времени и центральной роли "законов природы" (И. Пригожин), а также роли христианских представлений о Боге, как о "всемогущем Вседержителе, устанавливающем, законы для всего сущего" (1994, с. 6). Открытие не изменяющихся законов сближало человеческое знание с божественной, вневременной точкой зрения.
В науке до сего времени многие вопросы остаются не решенными (происхождение Вселенной, происхождение жизни на Земле и др.), и поскольку абсолютная истина наукой, очевидно, никогда не будет познана, место религии или, как говорил В.И. Вернадский, "Высшего Разума" в естествознании всегда остается".

Я являюсь не только свидетелем, но и участником формирования современной геологической науки. Мне приходилось встречаться, общаться и непосредственно работать со множеством ученых, являвшимся моими учителями, товарищами, учениками, студентами. Кроме того, я в течение 12 лет был президентом Международной комиссии по неотектонике при ИНКВА, консультантом ЮНЭСКО по проблемам возбужденной сейсмичности и имел тесные деловые контакты со многими зарубежными специалистами.
Мои научные интересы очень широки и охватывают не только многие разделы геологии, в которых я работал, такие как региональная геология, геотектоника, геоморфология, геология четвертичного периода, инженерная геология, гидрогеология, но и смежные дисциплины: геофизика, сейсмология и многие разделы географии. Поэтому и общение с учеными было очень многообразным.
За прошедшие десятилетия я встречался со многими выдающимися личностями, оставившими о себе яркие впечатления. Убедившись в невозможности кратко изложить мои воспоминания и тем более размышления по столь разнообразным проблемам, я решил ограничить себя.
Научную работу я начал, еще будучи студентом Московского Университета. Тогда же, в 1925 г. появились мои первые публикации по Крыму. В них описывались карстовые пещеры Чатырдагской яйлы и покров гуано на дайках, образующих небольшой остров в Черном море вблизи горы Аю-Даг. Это были краткие заметки, основанные на моих полевых исследованиях, которые еще до поступления в вуз я проводил под руководством геолога Н.Н. Биндемана и географа Н.П. Зимина. Первая обширная работа, написанная совместно с моим однокурсником Ю.П. Карпинским, была опубликована в 1930 г. в трудах Общества изучения Московской области и посвящена четвертичной геологии.
В конце 20-х гг., живя на даче в районе села Одинцово под Москвой, близ одноименной железнодорожной станции, в районе существовавших в то время кирпичных карьеров доктор медицины Григорович сделал сенсационную находку. Как-то, гуляя по отвалам карьеров, изобиловавших валунами из распространенной здесь морены, он обнаружил камень-валун из кремния, морфологически очень напомнивший ему мозг человека. По его размерам, наличию типичных для человеческого мозга извилин, следов костей - остатков черепа, он пришел к выводу, что это мог быть окаменевший мозг человека каменного века. Свою находку он показал университетским геологам и это была сенсация в научном мире. Необычная находка и район ее местонахождения подверглись тщательному изучению специалистами по четвертичной геологии, профессорами Москвы и Ленинграда (Г.Ф. Мирчинк, С.А. Яковлев, А.П. Павлов и др.). А сам "окаменевший мозг" подробно исследовался специалистами. К этой работе Г.Ф. Мирчинк, читавший у нас курс "Четвертичной геологии", привлек студентов. Отозвались на его предложение студенты 3-го курса Ю.П. Карпинский и я. Первоначально была устроена ознакомительная экскурсия, которую проводил профессор Г.Ф. Мирчинк и его ближайший сотрудник, студент старшего курса МГУ А.И. Москвитин. После этого я и Ю. Карпинский (вскоре погибший в Средней Азии от заражения крови) занялись детальными исследованиями геоморфологии района и одинцовскими кирпичными карьерами.
Мы привезли буровой инструмент. Заложили скважину с целью установления количества моренных горизонтов, так как по этому вопросу высказывались различные мнения. Описали все выработки, колодцы. Проанализировали состав валунов в двух установленных нами моренных горизонтах. Выявили ряд интересных деталей в разрезах четвертичных отложений, например снятие ленточных глин, наличие мерзлотных котлов, правильность определения которых была подтверждена А.И. Москвитиным. Были собраны остатки фауны в виде костей млекопитающих из межледниковых суглинков. Описание и определение их было дано В.В. Меннером, в то время тоже студентом старшего курса. Итогом всех проведенных работ явилось признание, что находка доктора Григоровича происходит из верхнего моренного горизонта и представляет собой причудливой формы конкрецию кремния из известняков карбона, развитых севернее и перенесенных рисским ледником. Результаты всех исследований были опубликованы в двух сборниках "Окаменевшие мозги людей ледникового периода" (1928).

Мне в жизни выпали редкое счастье и удача. У самых истоков моего вступления в геологию судьба свела меня с необычайно яркими и талантливыми людьми. К сожалению, я не могу рассказать о всех замечательных ученых - моих учителях. Вкратце скажу об Евгении Владимировиче Милановском и Александре Николаевиче Мазаровиче. Они были родственниками. Жили под одной крышей. Обе фигуры необычайно яркие. В моем сознании они неразделимы и как бы дополняют друг друга. Студенческие острословы называли их Миламазами.
Они были воплощением честности, порядочности, принципиальности как в жизни, так и в науке. Достаточно вспомнить, как А.Н. Мазарович участвовал в диспуте 30-х годов по проблемам четвертичной геологии.
Старое здание Университета на Моховой улице. Кафедра антропологии. Доклады делали В.И. Громов, пропагандирующий моногляциолизм, и А.Н. Мазарович, доказывающий полигляциолизм. Честно оперируя фактами, очень деликатно Александр Николаевич доказывал, что никакими рассуждениями о составе фауны млекопитающих (в которых В.И. Громов был большим специалистом) нельзя опровергнуть наличие нескольких моренных горизонтов, как он говорил, трех важнейших циклов эрозии и аккумуляции, указывающих на множественность оледенений. Он предостерегал от оперирования только одной какой-нибудь категорией фактов в ущерб другим, что, по его мнению, могло привести и очень вдумчивого исследователя к совершенно ложным выводам.
Этот диспут, манера поведения А.Н. Мазаровича, его аргументы, отсутствие спекулятивного отношения к фактам произвели на меня, тогда молодого начинающего ученого, большое впечатление.
Дом в Трубниковском переулке, где жили Е.В. Милановский и А.Н. Мазарович, был редким московским домом. Его двери были всегда открыты для молодежи. Каждый из нас, в то время молодых геологов, всегда мог рассчитывать получить добрые советы и по вопросам геологии и чисто житейские, даже материальную помощь. Этот дом был полон доброжелательности. В нем можно было приобщиться не только к науке, но и к театру, изобразительному искусству. Е.В. Милановский обладал даром прекрасного рисовальщика и аквалериста. Помню, на стене одной из его комнат висело большое полотно Рериха. Посещение этого дома всегда производило на меня сильное впечатление, особенно, когда я наблюдал отношение А.Н. Мазаровича к членам его семьи.
В то время эти люди казались мне очень пожилыми. Александра Николаевича, носившего бородку, я даже считал старым человеком, к которому я соответствующим образом и относился. Все-таки нас разделяло 20 лет. И это чувство дистанции сохранялось у меня всегда. Но вот, оценивая это чувство позже, когда мне перевалило за 50 и за 60 лет, я понял, что у пожилого человека такого чувства к студенту или аспиранту, который на 20 и более лет моложе, обычно не возникает. В особенности, когда речь идет о науке.
Для А.Н. Мазаровича в высокой степени была характерна такая асимметрия восприятия. Со значительно более молодыми людьми, своими учениками, он чувствовал себя свободно и держался как с равными. Тогда я этого не понимал. Чувство дистанции меня всегда как-то связывало, и по отношению к Александру Николаевичу и Евгению Владимировичу оно не исчезло даже тогда, когда я достиг зрелого возраста.
Много сил и труда А.Н. Мазарович положил на изучение верхнепермских, преимущественно континентальных, отложений и тесно связанных с ними осадков триаса. Он изучал их в бассейнах рр. Вятки, Ветлуги, Северной Двины, в Поволжье. Его интересовали вопросы стратиграфии. А для этого необходимо было много внимания уделять литолого-текстурным вопросам, структурным признакам и др., так как в большинстве своем эти отложения были континентальными.
В сороковых годах, во время войны я очень увлекся темой "генетические" типы континентальных отложений неоген-четвертичного возраста и много работал в этом направлении.
А.Н. Мазарович привлекал меня для чтения лекций у себя на кафедре, и у меня с ним были тесные деловые контакты. У нас происходили дискуссии и я, невольно, терял чувство дистанции. А.Н. Мазарович был первым читателем моей большой работы "Генетические типы новейших континентальных отложений". Благодаря его инициативе и с очень благожелательными отзывами она была опубликована в "Бюллетене МОИП".
Моя статья представляла одну из первых сводок по генетическим типам новейших континентальных отложений и их классификацию. Будучи за рубежом, я особенно почувствовал все преимущества российских специалистов по четвертичным отложениям, разбиравшихся в очень сложных покровных образования и использовавших классификацию для геологического картирования.
Проблема классификации четвертичных континентальных отложений позже разрабатывалась также Е.В. Шанцером, с которым у меня были длительные дискуссии. В последние годы она рассматривалась Г. Крашенинниковым, а также коллективом геологов ВСЕГИИ - Г.С. Ганешиным и Ю.Ф. Чемековым, а для морских отложений - В.Т. Фроловым.
Оценивая сейчас проделанную работу, я прихожу к выводу, что эта проблема, являющаяся основой основ для разработки стратиграфии новейших отложений, глобальной корреляции и геологического картирования, не может считаться законченной и требует дальнейшего осмысления и разработки.

В 1920-х гг. Правительство уделяло большое внимание поиску различных полезных ископаемых и широко развернувшемуся строительству промышленных и гражданских сооружений. Были отпущены большие средства на изыскания, в частности на ирригацию, гидротехническое строительство и поиск полезных ископаемых. Это дало мощный импульс для развития разведочных, гидрогеологических, инженерно-геологических исследований, в которых широкое участие принимали и мои учителя Е.В. Милановский, Г.Ф. Мирчинк, Н.С. Шатский и др.
В связи с решением многих практических вопросов проектирования и строительства разного рода инженерных сооружений (гидротехнических, мелиоративных, строительства новых городов, метро и др.), в 1930-50 гг. я много времени и сил уделял разработке различных проблем гидрогеологии и инженерной геологии, участвовал в полевых работах и экспедициях многих проектных организаций (Нижневолгпроект, Бюро Большой Волги, Проектный отдел ГПУ, Гидроэнергопроект, Главгидропроект и др.). Эти работы привели меня к убеждению, что грамотное заключение по условиям строительства и эксплуатации проектируемых сооружений, ответы на многие технические вопросы проектирования лежат не столько в специальных инженерно-геологических исследованиях (опытных, лабораторных и др.), сколько в решении вопросов стратиграфии, тектоники, определении генезиса горных пород, изучении геоморфологии территории строительства, истории геологического развития, развития рельефа. Я всегда руководствовался яркими примерами, которые давали мне мои учителя, умевшие сочетать глубокий научный анализ с решением чисто практических задач.
В 1920-30-х гг. происходило становление инженерной геологии, осуществление творческого содружества науки с производством, которое давало инженерам-геологам колоссальный фактический материал, обогащало инженерную геологию совершенно новыми данными. В это время большинство исследователей, касаясь определения инженерной геологии как научной дисциплины, повторяли по существу одну мысль, что инженерная геология занимается изучением физико-технических свойств горных пород - грунтов, геологических процессов и явлений, имеющих значение для хозяйственной деятельности человека, взаимодействием возводимых сооружений с природной обстановкой. В то же время многие исследователи стали разрабатывать вопросы инженерно-геологического картографирования. Появление карт, схем инженерно-геологического районирования значительных территорий, знаменовало начало развития регионального направления в инженерной геологии.
Попытки осуществить региональный подход к рассмотрению отдельных инженерно-геологических факторов проявились в работах многих русских геологов, решавших практические вопросы еще с начала XX века. Влияние региональных факторов на появление различных процессов геодинамики рассматривалось всегда (И.В. Мушкетов, В.В. Докучаев, К.И. Богданович, В.А. Обручев, К.Д. Глинка, М.М. Филатов, А.В. Львов, А.П. Павлов, П.А. Земятчинский и др.). Позже, в 30-х годах, региональный подход стал применяться к грунтам, что имело большой практический смысл, так как позволяло сократить число испытаний образцов и упрощало способы исследования (В.Н. Приклионский, Н.Н. Маслов, К.И. Лукашев, К.И. Лисицын и др.). Региональные исследования проводились и за рубежом (К. Терцаги, В. Вольф и др.), но они не получили дальнейшего развития, что объяснялось тем, что строительство за рубежом находилось в руках многих компаний, у которых не возникала необходимость во всесторонней инженерно-геологической характеристике крупных территорий (Е.М. Сергеев, В.Т. Трофимов, Н.И. Николаев).
Проблемы региональной инженерной геологии нашли отражение в читавшихся мною для студентов МГРИ и МГУ курсах "Военная геология" (1941-1944 гг.) и в учебнике "Военная геология".
Наконец, проблемам региональной инженерной геологии была посвящена моя докторская диссертация (защищенная в 1943 г.), которую консультировал академик Ф.П. Саваренский. Оппонентами были Н.С. Шатский, И.В. Попов и М.М. Жуков. В моей монографии были сформулированы основные задачи региональной инженерной геологии, предложены такие новые понятия, как "инженерно-геологический ландшафт", под которым понималась совокупность однородных инженерно-геологических факторов, взаимодействие которых на местности определяет условия сооружения различных объектов и видов строительства, а также рассмотрены региональные инженерно-геологические проблемы применительно к различным проблемам строительства.
По предложению заведующего кафедрой динамической геологии профессора О.К. Ланге, результаты обобщений по региональной инженерной геологии позволили мне в 1935 г. составить программу нового оригинального курса "Региональная инженерная геология", отзыв на который дал акад. Ф.П. Саваренский, и прочесть его студентам геолого-почвенного факультета. В дальнейшем профессор И.В. Попов написал учебник "Инженерная геология СССР" (1961), а в последние годы в восьмитомном труде создано коллективное фундаментальное обобщение под общей редакцией Е.М. Сергеева (1976-1978).
В середине 1940-х годов Гидропроект поставил сложную задачу дать инженерно-геологическое районирование Европейской части СССР и Кавказа для проектирования и размещения гидроэлектростанций на малых реках. Эта задача решалась коллективном сотрудников МГРИ и Гидропроекта под руководством И.В. Попова, Л.Д. Белого и моим.
Я с теплым чувством вспоминаю этот период нашей дружной и очень продуктивной работы. При обсуждении принципиальных вопросов инженерной геологии возникали оригинальные предложения, получившие дальнейшую творческую разработку, например: идея построения нового вида графики - инженерно-геологических колонок, содержания обзорных инженерно-геологических карт с включением всех элементов инженерно-геологической обстановки, как региональных, зональных, так и локальных, влияющих на проектирование и строительство. Именно в этот период И.В. Попов предложил принцип инженерно-геологической оценки горных пород на основе учения о формациях. Он считал, что выявление связи тектонического развития земной коры с ходом формирования слагающих ее горных пород дает ключ к выявлению региональных закономерностей распространения пород с различными инженерно-геологическими свойствами. Тогда же родились представления о необходимости выделения "пород коренной основы" и более молодого комплекса "поверхностных отложений", существенно различных по физико-техническим свойствам, что имеет важное практическое значение. Нашими работами был подтвержден вывод, что региональными в инженерно-геологическом отношении могут быть только участки территорий, переживших близкую историю геологического развития, что определяет генетический подход не только к горным породам-грунтам, но и к геологическому строению и к рельефу районируемой территории. В дальнейшем эти принципы нашли отражение в работах Н.С. Комарова, М.В. Чуринова, Г.А. Голодковской, В.Т. Трофимова и многих других.
В те же годы я работал над проблемами новейшей тектоники. Разработка этих вопросов позволила рассматривать неотектонику, как один из существенных факторов инженерно-геологической обстановки. Тогда же этот вывод утвердился в сознании всех исследователей.
Все мои искания в области инженерной геологии были суммированы мною при составлении первой мелкомасштабной карты инженерно-геологического районирования территории СССР, графически показав инженерно-геологическую обстановку огромной территории.
Проблемы инженерно-геологического картографирования, районирования и типизации территорий в настоящее время активно разрабатываются (В.Т. Трофимов, Г.К. Бондарик, Д.Г. Зилинг, А.С. Герасимова, Ю.Г. Симонов и др.).
Развитие теории и практики инженерно-геологического картографирования, часть которого составляет проблема районирования, практически крайне важно для правильного разрешения различных задач строительства, инженерного и хозяйственного освоения территорий, охраны окружающей среды. Необходим разносторонний подход и учет многочисленных взаимно связанных, сложно взаимодействующих и закономерно изменяющихся факторов. Выявление законов их сочетания во всех географических зонах, формирующих инженерно-геологические условия для разных видов строительства и хозяйственного освоения территорий, позволит прогнозировать их изменения во времени и под влиянием деятельности человека.
В связи со строительством, особенно крупных гидротехнических сооружений, в течение многих лет я занимался и сейчас занимаюсь проблемами сейсмотектоники и сейсмологии, в частности, по теме: "Влияние инженерной деятельности человека на сейсмический режим". Работы проводились по линии Гидропроекта, МСССС и ЮНЕСКО. В настоящее время эти проблемы успешно разрабатываются в ОИФЭ РАН сейсмологом чл.-корр. РАН А.В. Николаевым.
В 1996 г. я участвовал в международной конференции, организованной геологическим факультетом МГУ и другими организациями, на тему: "Инженерная геология сегодня и завтра". Впечатление от заслушанных докладов и от знакомства с другими материалами - самое сумбурное. По большинству принципиальных проблем, затронутым на совещании, я не увидел ни одного согласованного решения. Причиной этого, мне кажется, являются: 1) желание большинства участников видеть в инженерной геологии не прикладную, а фундаментальную науку, из-за чего ей присваивается рассмотрение различных общих, теоретических проблем (например, ноосфера и др.); 2) разное понимание некоторых новых вводимых понятий, например "геологическая среда" и др.; 3) игнорирование логико-методологических аспектов в проблеме оценки эффективности фундаментальных исследований, которые разрабатывались в последние годы.

Анализ состояния современной инженерной геологии и перспектив ее развития я надеюсь дать в специальной статье.
В отечественных науках о Земле не так много приоритетных направлений, равных которым нет за рубежом. К их числу относится перспективный раздел геологии - неотектоника, зародившаяся в России и развившаяся за последние годы в самостоятельное научное направление. Многочисленные работы по этой проблеме дали мощный импульс распознаванию в полевых условиях неординарных проявлений новейшей тектоники. Закономерности проявления неотектоники создали теоретическую основу для решения разнообразных практических задач в области поиска рудных и нерудных полезных ископаемых, нефтегазоносности, решения проблем гидрогеологии и инженерной геологии, в разнообразных геодезических исследованиях, в понимании и предсказании землетрясений и проблем охраны окружающей среды. Неотектоника - новый раздел геотектоники, грань между прошлым и будущим Земли. Ее проявления непосредственно сливаются с современностью. В этом отношении она имеет огромное теоретическое значение.
Осознанное изучение различных проявлений новейшей тектоники началось с 1936 г. История распорядилась так, что на протяжении более 60 лет я был не только свидетелем, но и активным участником становления и развития этого направления геотектоники. Итоги этой развивающейся дисциплины первоначально были обобщены в статьях В.А. Обручева, С.С. Шульца, в большом количестве моих статей и суммированы в трех крупных монографиях, каждая из которых давала как бы временной срез на конец 40-, 50- и 80-х годов.
С.С. Шульц дал обобщение на конец 70-х годов. За этим последовали многочисленные исследования, и теоретические, и региональные, очень многих авторов: С.С. Шульца, Н.И. Николаева, К.Г. Леви, В.А. Личкова, О.К. Чедия, А.Н. Заварицкого, Г.П. Горшкова, А.А. Никонова, Н.А. Флоренсова и др. Неотектоника последних лет стала развиваться на "стыке" дисциплин, в рамках важнейших комплексных проблем и международных проектов, что в конечном счете определило новую интерпретацию данных. Уточнялась терминология, направления в самой неотектонике (региональное, актуатектоника, сейсмотектоника, историко-палеогеографическое, структурно-морфологическое, экологическое, практическое и теоретическое). Был установлен и охарактеризован новейший этап развития Земли.
Вершиной работ периода 50-х годов стало создание С.С. Шульцем и мною легенды и редактирование первой в мире карты новейшей тектоники СССР в масштабе 1:5 млн., построенной большим коллективом отечественных геологов, геоморфологов, геофизиков, геодезистов и других специалистов. Издание карты в 1959 г. и объяснительного текста к ней стало самой значимой работой по неотектонике того времени.
Позже в развитии неотектоники большое значение сыграла Лаборатория неотектоники и сейсмотектоники, организованная мной на геологическом факультете МГУ в начале 60-х годов. Это была единственная в мире лаборатория, которая занималась сбором и обработкой фактических данных по неотектонике разных континентов и дна акваторий и составлением обзорных карт неотектоники и их производных, в том числе впервые была составлена карта мира в масштабе 1:15 млн. Большое внимание Лаборатория уделяла разработке количественных методов изучения новейших движений, механизмов деформирования новейших структуре, которую проводила группа под руководством П.Н. Николаева, вопросам сейсмотектоники и сейсмичности, в том числе связанной с инженерной деятельностью человека. К этой работе мы привлекли не только отечественных, но и зарубежных специалистов.
Следует отметить, что неотектоническое направление в науках о Земле интенсивно развивалось и за рубежом, в чем сказывалось влияние отечественной школы.
Последние десятилетия я активно разрабатывал перечисленные проблемы, руководил работой Лаборатории и суммировал теоретические и эмпирические обобщения в разных направлениях неотектоники. Мои краткие воспоминания не могут охватить все встречи, особенности моей работы, все интересные эпизоды. Поэтому я ограничу себя воспоминаниями о двух близких мне людях, с которыми я сотрудничал и которые оказали большое влияние на мою деятельность. Это Сергей Сергеевич Шульц и мой сын Петр Николаев.
Я счастлив, что моя жизнь переплелась с жизнью С.С. Шульца. Еще в конце 30-х - начале 40-х годов выяснилось, что в науке мы работаем над одними и теми же вопросами (проблемами геоморфологии и новейшей тектоники), на почве которых возникло наше сотрудничество.
В то время я читал курс геоморфологии и геотектоники, занимался инженерной геологией, требовавшей понимания истории развития рельефа, четвертичной геологии, генетических типов новейших отложений, которые можно было понять, только выявляя историю развития рельефа. Все это очень важно для правильного проектирования и строительства различных инженерных сооружений.
С.С. Шульц также читал курсы геоморфологии и геотектоники для географов в Ленинградском университете и также задумывался над значением тектонических движений в формировании современного рельефа. С.С. Шульц часто бывал в Москве и всегда был моим гостем. Я же был его гостем, приезжая в Ленинград.
У нас не по всем вопросам были одинаковые точки зрения. Было много дискуссий, но всегда мы находили компромиссные решения и общий язык. Мы не только уважали, но и искренне любили друг друга.
В моей памяти С.С. Шульц сохранился неизменно вежливым, предупредительным, скромным, обаятельным человеком, обладавшим большим чувством юмора. Он был неизменно благожелателен и дружелюбен по отношению к собеседнику, всегда терпелив, спокоен, мягок, но и всегда тверд в своих суждениях, облекая свою твердость в крайне вежливые и тактичные формы.
Как ученый С.С. Шульц был выдающейся личностью. Он был крупным знатоком геологии Средней Азии, впервые выдвинул идею о новейшей тектонике, сформулировал стройную концепцию о планетарной трещиноватости, которой с увеличением занимался в последние годы своей жизни. Много писал по этому вопросу. Организовал специальную лабораторию в Ленинградском университете. Вырастил многих учеников.
С.С. Шульц был пионером в науке, первопроходцем, ученым-путешественником, стершим многие белые пятна на геологической карте Средней Азии. Он был колоритной фигурой, отличавшейся широкой культурой. Был истым интеллигентом. Хорошо знал художественную литературу. У С.С. Шульца и у меня был общий товарищ и друг, его кузен А.А. Богданов. Он часто принимал участие в наших дискуссиях по вопросам тектоники. Считаю своим долгом сказать несколько слов об Алексее Алексеевиче Богданове.
Я знал его с 20-х годов в связи с совместной работой сначала в МГРИ, позже в МГУ, где он в течение двух сроков избирался деканом геологического факультета. Его всегда выделяла заразительная энергия, жизнелюбие, общительность, остроумие. У нас были общие учителя (А.Д. Архангельский, В.А. Обручев, Г.Ф. Мирчинк и др.), хотя мы кончали разные вузы: А.А. Богданов - Московскую горную академию, я - МГУ. В студенческие годы наше внимание привлекла одна и та же девушка Ирина Буткевич, учившаяся в МГУ на биологическом факультете. Но она отдала предпочтение А.А. Богданову, став его женой. В молодые годы А.А. Богданов и я работали в экспедициях в одних и тех же районах СССР (Юго-восток Русской платформы, позже Казахстан).
Высокого роста, с крупными волевыми чертами лица, несколько прищуренными глазами, громким голосом, он невольно привлекал внимание и сразу располагал к себе. Он хорошо знал и чувствовал музыку, сам играл на фортепьяно. Был большим книголюбом.
Обладая незаурядным талантом организатора, А.А. Богданов всегда руководил крупными экспедициями, сначала в МГРИ, позже в МГУ: Южно-Уральская, Карпатская, Центральная, Казахстанская, которой он посвятил 22 года и 27 раз выезжал в казахские степи. Он умел создать и сплотить коллектив своих сотрудников.
На Международном геологическом конгрессе в Мексике он был избран генеральным секретарем подкомиссии по составлению тектонических карт. Председателем подкомиссии в то время был акад. Д.В. Наливкин. А.А. Богданов увлекся этой проблемой и всецело посвятил себя ей. Он был организатором и непременным участником многих международных совещаний. Как и я он любил Париж, где нам приходилось бывать довольно часто, город, который хорош во все времена года и напоен каким-то уютом и особой красотой.

Будучи тонким знатоком геологических карт, А.А. Богданов всегда был требовательным и к студентам, и к преподавателям. Он любил карты в рельефном изображении. Большая заслуга А.А. Богданова - создание на кафедре исторической геологии, которой он заведовал, коллекции геологических карт, собранных из всех стран мира.
В одной из бесед с А.А. Богдановым и С.С. Шульцем возникла идея, позднее поддержанная Н.С. Шатским, составить карту новейшей тектоники территории СССР, приурочив ее составление к предстоящей XXI сессии Международного геологического конгресса. На заседании Бюро ОГГН АН СССР в 1958 г. была утверждена группа по составлению карты новейшей тектоники СССР в масштабе 1:5000000 для составления авторского макета, его публикации и демонстрации на XXI сессии МГК. При этом было отмечено, что такая карта имеет важное научное и практическое значение и составляется впервые в мире. Руководство группой по составлению карты было возложено на профессоров С.С. Шульца (Лаборатория аэрометодов АН СССР) и Н.Н. Николаева (МГРИ им. С. Орджоникидзе). Предварительно С.С. Шульц и я предложили проекты легенды такой карты, составили макеты карты. Эти легенды были опубликованы, рассмотрены и, в конечном итоге, была составлена единая легенда, которую использовали многочисленные лица и учреждения, привлеченные для составления карты.
Первоначально Н.С. Шатский проявлял интерес к проделываемой нами работе, я неоднократно ездил к нему с макетом карты на Николину Гору, где он жил. Он просматривал рабочие сводные макеты, сделанные мною в Москве, в МГРИ, давал советы, но очень скоро потерял к этому интерес, и главными редакторами оказались С.С. Шульц и я. На нас была возложена вся работа по организации авторского коллектива, составлению отдельных макетов крупных регионов, решению всех возникающих текущих вопросов, в том числе проблем финансирования и договоренности с картфабрикой.
Карта была составлена, обсуждалась на Конгрессе МГК, демонстрировалась на выставках в Лондоне и Париже, получила положительные отзывы иностранных тектонистов (Ф. Кинг, Э. Краус, фон Гертнер и др.).
Позже в лаборатории неотектоники и сейсмотектоники МГУ разрабатывался системный подход и системная модель тектоносферы. Главным вдохновителем этой идеи был ведущий научный сотрудник лаборатории П.Н. Николаев. Характерной чертой развития неотектоники с конца 60-х годов было обращение к генетическим проблемам. Механизм новейшего структурообразования становился главнейшим, а основным исходным материалом являлись карты новейшей тектоники различных масштабов. Решение этой важнейшей фундаментальной проблемы значительно облегчалось стройной концепцией системной тектонодинамической модели тектоносферы, разработанной П.Н. Николаевым. Принцип системности возник как целостный подход к объектам исследования. В высшей степени неоднородная геологическая среда при изменении масштаба рассмотрения организуется в иерархию целостных объемов, определяя важнейшее свойство ее организации - дискретность. Характеризуются они квазиоднородными гомогенизированными свойствами (напряженными состояниями в статистически однородной среде, интегральными геофизическими свойствами) и возникновением эмержентных признаков. Генетически обусловленный элемент дискретности геологического пространства был назван П.Н. Николаевым тектодинамической системой - определенной масштабной ячейкой геологического пространства, связанной с другими ячейками разных рангов, обладающими разноглубинными энергетическими признаками.
Эта модель показывает единство достаточно простых, жестко детерминированных закономерностей структурообразования в пределах тектодинамических систем одного ранга и очень сложного, зачастую непредсказуемого поведения системы при переходе от одного ранга к другому, когда возникают эмержентные признаки. Во многом такая концепция соответствует концепция нелинейной геодинамики, развиваемой известными работами Ю.М. Пущаровского.
Работы П.Н. Николаева выглядят оригинальными исследованиями и сводкой совершенно новых и усовершенствованных методик количественного анализа для изучения полей напряжений. Сюда же относятся и разрабатываемые им приемы работ на федоровском столике, предложенные для динамического микроструктурного анализа, значительно улучшающие метод, который в классическом виде сравнительно редко использовался для решения очень конкретных и узких задач. После работ П.Н. Николаева он стал применяться для региональных исследований, приводя к значительной экономии времени на замеры ориентировок в единичных минеральных зернах. По существу был разработан новый экспресс-метод по выделению полей напряжений. Большое значение имел также и специальный ранговый анализ неотектонических движений как орогенных, так и платформенных территорий. Эти работы П.Н. Николаева показали принципиальную возможность построения ранговых геодинамических моделей новейшего структурообразования и перспективность применения ранговых неотектонических критериев при анализе сейсмичности и поиске нефтяных и газовых месторождений.
Еще будучи студентом МГРИ, П.Н. Николаев принимал участие в полевых исследованиях на Памире и Тянь-Шане, увлекался вопросами неотектоники, тектонофизики и сейсмологии. Среди первых его учителей был один из основоположников тектонофизики у нас в стране М.В. Гзовский и я, приобщивший его к неотектонике. После окончания МГРИ он был приглашен в Институт Физики Земли АН СССР. Позже перешел на геологический факультет МГУ. В 1969 г. он окончил аспирантуру у профессора Е.Е. Милановского, успешно защитил кандидатскую диссертацию на тему "Методы количественного анализа истории тектонических движений в связи с проблемой прогноза землетрясений", проявив себя как оригинально мыслящей исследователь, с большим научным потенциалом.
Последующие работы в Крыму, на Кавказе, в Средней Азии, в Забайкалье, на Камчатке, в Якутии и на Европейском севере России, где он руководил группой в составе лаборатории неотектоники и сейсмотектоники МГУ, привели к новым и весьма значительным научным результатам. Им были не только восприняты, но творчески развиты и применены идеи системной организации геологической среды, выдвинуты многочисленные принципиально новые положения о действии разноранговых тектонодинамических систем и, в конечном итоге, разработано новое научное направление - тектонодинамика и оригинальные методы исследования тектодинамических систем.
Эти представления были систематизированы и изложены в его докторской диссертации "Поля напряжений и механизм формирования новейших тектонических структур", блестяще защищенной на геологическом факультете МГУ в 1984 г.
Как ученый П.Н. Николаев был признан и высоко оценен результатами своих работ, внесших фундаментальные идеи в геотектонику, получивших эффективное применение при решении ряда важных практических задач в связи с прогнозированием нефтегазоности, сейсмичности, напряженного состояния на глубине и др. Разработанные им методы системно-тектонического прогнозирования, в частности, позволили многократно повысить точность прогноза как землетрясений, так и поисков нефтегазовых месторождений.
После его безвременной кончины (1987 г.), я сознавая научную значимость многочисленных статей П.Н. Николаева и осуществляя его замыслы, обобщил его работы в виде отдельной монографии "Методика тектодинамического анализа" (1992), создание которой входило в планы Петра Николаевича. В настоящее время она используется как учебное пособие по ряду читающихся курсов и в практической работе геологов различных специальностей.
Много сил и времени П.Н. Николаев отдавал чтению лекций студентам и слушателям факультета повышения квалификации, руководству аспирантскими и студенческими работами. Впервые им было введено преподавание с применением ЭВМ и сделаны соответствующие разработки ряда курсов, читавшихся на кафедре динамической геологии.
П.Н. Николаев любил жизнь во всех ее проявлениях. Во всех своих увлечениях он был яркой, неординарной личностью. Прекрасно рисовал, играл в шахматы, пел, увлекался резьбой по дереву, вождением катеров и разведением аквариумных рыб, собирал предметы русской старины и увлекался трудами по философии. Хорошо знал художественную литературу, поэзию. В науке тяготел к строгим количественным методам исследования. Знал математику и интересовался физикой. Выделялся своей общительностью, яркой эмоциональностью, добротой, всегдашней готовностью прийти на помощь. Он сложился в талантливого, интеллигентного и порядочного человека.
Для меня его безвременная кончина была тяжелейшей утратой. Лаборатория же неотектоники и сейсмотектоники МГУ понесла невосполнимый урон.

Каково же мое отношение к вопросам теоретической геотектоники, к концепции плитной тектоники, в частности? Я бы сказал - настороженное. Свой взгляд я вырабатывал не только на знакомстве с первоисточниками, но в беседах с учеными, творчески работающими по этой проблеме, а именно: с разнообразными геологами, геофизиками, сейсмологами, петрологами, геохимиками, нефтяниками, гидрогеологами, палеобиологами, специалистами по рудным и нерудным месторождениям и другими как отечественными, так и зарубежными. Беседы эти были записаны мною на магнитную пленку. Выборка из этих записей, их анализ были оформлены в слайдфильмы, демонстрировавшийся студентам и в организациях Москвы, С.-Петербурга и за рубежом. Эту работу я вел приблизительно десять лет, в основном в 80-е годы.
Как показывает история геологии, синтезирующие концепции (теории, которые теперь называют парадигмами) существовали в геологической науке всегда. Потенциальная исчерпаемость эмпирического содержания (а, следовательно, и эвристичности) всякой отдельной теории свидетельствует о том, что развивающееся научное знание не может быть полностью сведено к одной из них. На смену старым гипотезам приходят новые. Новые факты заставляют изменять содержание концепции тектоники литосферных плит, что порождает ее новые варианты (П.Н. Кропоткин, А.В. Пейве и А.А. Савельев, Г.В. Удинцев и др.).
В настоящее время эта концепция даже в различных трактовках не является безоговорочным инструментом научного познания, а в будущем неизбежно потеряет свое значение. Что, по существу говоря, и происходит теперь с появлением идей японских ученых (М. Кумазаве, С. Маруяме).
Борьбу теоретических представлений в геологии, борьбу идей, мнений я считаю нормальным состоянием науки в стадии ее бурного роста, обусловленного стремительным развитием научно-технического прогресса, накоплением новых фактов, достижениями физики, астрономо-геодезических наук, планетологии и др. Вот почему с равным уважением следует относиться к разным в геологии представлениям (концепция мобилизма, расширения и пульсации Земли, квазификсистов и др.). Однако ни одно из них нельзя назвать теорией.
"Заклинание апологетов каждой из них с претензией на истинность той или другой концепции и полную несостоятельность остальных убедительны только для ее приверженцев и отнюдь не способствуют успешному развитию нашей науки", - писал Е.Е. Милановский (1982). Эти слова справедливы для любой из перечисленных концепций.
Я полагаю, что познание природы не может ограничиться рамками какой-то одной фундаментальной теории. Объективная истина, познается в процессе научного прогресса через выявление ограниченности старых и формулирования новых фундаментальных теоретических построений, при непрерывно накапливающемся в разных областях новом фактическом материале и неизбежной перестройке философско-методологических оснований науки.
Концепция тектоники литосферных плит вызвала широкую дискуссию. В ссорах различных групп ученых меня огорчают некоторые методы критики. Можно и нужно критиковать, но критика должна быть прежде всего добросовестной.
Критика должна иметь своей целью развитие науки, поднятие ее идейного и научного уровня. Она должна осуждать все то, что мешает росту науки, в целом, и росту отдельных ученых, в частности. Но именно такой критике, болеющей за судьбы науки, абсолютно чужды необъективность, несправедливое и легкомысленное отношение к труду ученого.
Если оглянуться назад, то именно такую негативную критику можно найти в большинстве работ, критиковавших построения В.В. Белоусова. В результате - полное отрицание в концепции плитной тектоники вертикальных тектонических движений, что вошло даже в учебную литературу и, я полагаю, затормозило развитие науки. В настоящее же время мы снова должны доказывать наличие вертикальных тектонических движений в тектонической жизни Земли (1996), как это было показано мною для неотектонического этапа развития Земли. Хочу напомнить соображения, высказанные в посмертно опубликованной работе (1991) В.В. Белоусовым. "Тектоника плит, - писал он, - ставшая официальным символом веры в тектонике, по существу изолировала себя от внешней критики. Она создала обстановку, в которой появление еретически мыслящего исследователя чрезвычайно затруднено. Между тем, только еретики и создают прорывы в застоявшихся догмах и выводят науку на новые уровни".
Каково же мое видение геологической науки грядущего столетия? В появившихся в последние годы отечественных и зарубежных работах по теоретической геологии говорится о революции - появлений новой парадигмы. Однако у разных авторов, как отечественных, так и зарубежных, содержание этих терминов понимается совершенно по-разному (вспомните работы В.Е. Хаина, Ю.М. Пущаровского, А. Хеллона и многих др.). Эта проблема требует особого анализа, на котором здесь останавливаться неуместно.
Мне кажется, назревает принципиально новая глубочайшая революция, которая должна будет коренным образом изменить бытующие в настоящее время теоретические концепции в геологической науке. Выводы по строению земной коры и тектоносферы всегда основывались, главным образом, на подробном структурном анализе деформаций поверхностных частей Земли, отображаемых на тщательно составленных, часто "ювелирных" геологических и тектонических картах с учетом выявляемых данных по петрологии, геофизике, геохимии, всегда очень скромных и во многом дискуссионных. Недостатком такого направления был отрыв от вопросов объяснения и изучения жизни глубинных структур, недостаточное внимание к процессам, проявляющимся в земных недрах, к физике Земли в целом, высшей геодезии, что необходимо для решения основных вопросов теории Земли и других фундаментальных вопросов геологической науки.
Необходимо выявление природы процессов, происходящих в недрах Земли, и планетарных закономерностей ее развития. Симптомы такой научной революции уже как бы "витают в воздухе". В литературе уже указывалось, что такие понятия, как хаос, детерминированный хаос, нелинейная геодинамика, самоорганизация, диссипативные системы, фрактальность, перголяция и многие другие термины и понятия начинают завоевывать геологию, входить в основной фонд геологических понятий (Ю.М. Пущаровский). При этом они используются в очень широком диапазоне - от сейсмических процессов, через широкий класс тектонических явлений - к движениям и процессам в Солнечной системе и всей Вселенной. Наступает время, когда идеи, заимствованные из математики, физики, химии, биологии, геодезии, с их количественными оценками в приложении к геологической науке, несомненно, так повлияют на нее, что это приведет к появлению новой парадигмы. К этому надо быть готовыми, и эта тенденция уже должна отражаться и в учебном процессе в высших учебных заведения.
Знание глубинных процессов достигается экспериментами и построениями. С развитием научно-технической революции эксперименты быстро развиваются. Построения же в геологии всегда имеют временный характер, т. к. их определяет быстро меняющийся уровень развития фундаментальных наук и, прежде всего, математики, физики, химии и биологии. Их развитие дает колоссальное количество новых фактов и выводов, имеющих огромное значение для геологии. С уточнением и сменой общих физических представлений неизбежно должны меняться и наши общие представления о строении Земли, геологических процессах, теории Земли и ее геологическом развитии.
В связи со сказанным вспоминаются слова крупнейшего австралийского геолога У. Кэри: "...нет никаких сомнений в том, что прославленные сейчас достижения в науке весьма тривиальны по сравнению с громадной неизвестностью, окружающей нас" (1991. с. 447).

Несколько слов о счастье - простом человеческом счастье. В ранних дневниках Анастасии Цветаевой, опубликованных недавно в журнале "Новый мир" (1996), можно найти самое простое определение этого понятия. "Счастье, - писала она, - это тогда, когда нет несчастья". Когда Ася Цветаева писала эти слова, она потеряла любимого человека. Я беседовал на эту тему с очень многими. И выяснилось, что большинство опрашиваемых при внезапном вопросе на эту тему чаще всего дают определение, отражающие сиюминутное состояние человека.
Счастлив ли я? Если рассматривать отдельные эпизоды на протяжении моей долгой жизни, то, конечно, у меня было очень много моментов с отрицательными эмоциями, когда я вполне обоснованно мог сказать, что был очень несчастлив.
Но обычно психика людей устроена так, что все отрицательное - несчастливые моменты в жизни человека - со временем как-то притупляются. Обычно говорят "время лечит". И отвечая на поставленный вопрос как бы "осредненно", могу сказать утвердительно, что, конечно, я прожил счастливую жизнь.
Замечательный педагог и писатель Антон Семенович Макаренко в своей "Педагогической поэме" писал: "Человек не может жить на свете, если у него нет впереди ничего радостного. Истинным стимулом человеческой жизни является завтрашняя радость".
У меня "завтрашняя радость" всегда определялась маленькими, а иногда большими результатами творческого труда.
Стимулом же моей жизни всегда был "сегодняшний" труд, который всегда приносил, выражаясь словами Макаренко, "завтрашнюю радость". Хочу напомнить, что для творческого труда обязательным условием является вдохновение, определяемое самым земным (в античности - "космическим") чувством любви к женщине, семье.
Как ни странно, до моего сознания не доходит, что мне 90 лет. Обычно такой мужчина ассоциируется с глубоким стариком. Несомненно, что у каждого человека закономерно наступает процесс старения организма, как следствие непрерывных биологических изменений, составляющих процесс жизни. Но, как утверждают специалисты, активная жизнь человека, в среднем, рассчитана природой, по крайней мере, на 120 лет. Может быть, поэтому я не ощущаю, что живу уже десятое десятилетие?
Для человека творческого труда старость можно определить как состояние, когда творческое будущее уже позади. Для меня же жизнь - это труд. Поэтому и творческий труд впереди. Среди среднего поколения своих коллег я вижу много "стариков" и в 35-40 и в 50 лет. Такие люди используют формулу Макаренко, что стимулом жизни является "завтрашняя радость", но видят ее не в творческом научном труде, а в любых других человеческих радостях. Такие люди навсегда потеряны для науки.
Античные философы (Платон, Сократ, Эпикур и др.) искали "рецепт счастья". Очевидно, единого рецепта для всех не может быть. Счастье можно определить как ощущение полноты жизни, глубокое удовлетворение своей деятельностью и результатами этой деятельности, когда получаешь и сегодняшнюю и завтрашнюю радость.
Но понятие счастья имеет и другую сторону - почему человек счастлив? Это особый вопрос, на который кратко отвечу так. Я счастлив, потому что:
1) всегда занимался по рецепту "любить и творить";
2) воспитал большое количество учеников, которые работают не только в России, но и во многих странах мира. Многие из них являются академиками, почетными и заслуженными профессорами, директорами институтов, министрами в странах, где они работают. Многие мои ученики достигли больших научных и организационных успехов. Их успехи я воспринимаю и как свои успехи.
Наконец, я счастлив потому, что всегда находился в замечательном коллективе своих коллег и сотрудников, как в Московском геологоразведочном институте (где проработал 34 года), так и в Московском Университете, где я, совмещая работу с МГРИ, трудился в течение 36 лет.
Я счастлив и потому, что я работал во многих странах мира и всегда общался с природой и культурными памятниками, и особенно с родной природой России, с ее ценностями, и всегда стремился преодолеть свое историческое невежество.
Познав все это, я сказал бы словами А.С. Пушкина: "...клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков...".


 
Rambler's Top100 Service
зеркало на сайте "Все о геологии"