Главная	В.И.Старостин	В.T.Tрофимов	Р.Ю.Орлов	Н.A.Шило	Б.A.Соколов	Д.В.Рундквист	A.И.Кривцов
Coдержание	A.Ф.Aдамович	Р.Ю.Oрлoв	A.A.Богомол	Н.И.Николаев	В.И.Tуманов	В.Г.Лешков	A.M.Городницкий
Ф.M.Ляховицкий	Н.A.Tитаева	E.A.Eфимова	M.Н.Соловьева	M.В.Голицын	Н.A.Шило	Р.В.Галиулин	В.M.Григорьев

Городницкий Александр Моисеевич - физик, доктор геолого-минералогических наук (1982), профессор (1991), заведующий Лабораторией геомагнитных исследований океана (1985), академик Российской Академии естественных наук (1992), член бюро Секции наук о Земле РАЕН (1993), председатель Рабочей группы по геомагнитным и электромагнитным исследованиям океана в Совете по Мировому океану при Президиуме РАН, член Ученого Совета Института океанологии, член Ученого совета Международного университета в Дубне, член геофизического Совета РАЕН, член Рабочей группы по геотермии при Президиуме РАН.
Родился в Ленинграде в 1933 году, в семье служащих. В 1951 г. окончил с золотой медалью среднюю школу и в том же году поступил на геофизический факультет Ленинградского горного института им. Г.В.Плеханова, который окончил в 1957 г. по специальности "геофизика". В том же году принят на работу в Научно-исследовательский институт геологии Арктики Министерства геологии СССР. В 1957-1962 гг. в качестве геофизика, начальника отряда и начальника партии работал в северо-западной части Сибирской платформы, в Туруханском, Игарском и Норильском районах. Занимался геофизическими поисками медно-никелевых руд и медного оруденения, включающими методы магнитометрии и электроразведки. Был одним из первооткрывателей Игарского медно-рудного поля (1962). С 1961 г. в качестве геофизика принимал участие в океанографических экспедициях в Атлантике, Охотском, Балтийском и Черном морях, в том числе на экспедиционном паруснике "Крузенштерн". Является одним из авторов нового метода измерений электрического поля океана (1967). В 1967 г. совместно с В.Д.Федоровым и А.Н.Парамоновым открыл биоэлектрический эффект фитопланктона в море. В 1968 г. защитил диссертацию на тему: "Применение магнитометрии и электрометрии для изучения дна океана". С 1969 по 1972 гг. руководил Лабораторией морской геофизики в Научно-исследовательском институте геологии Арктики. В 1972 г. перевелся на работу в Москву, в Институт океанологии им. П.П.Ширшова РАН, где до 1985 г. работал старшим научным сотрудником в Отделе тектоники литосферных плит, а с 1985 г. руководит Лабораторией геомагнитных исследований. Участвовал более чем в 20 рейсах научно-исследовательских судов в различные районы мирового океана. Неоднократно принимал участие в погружениях на обитаемых подводных аппаратах. В 1982 г. защитил докторскую диссертацию на тему: "Строение океанской литосферы и формирование подводных гор".
Опубликовал более 230 научных работ, в том числе 8 монографий, посвященных геологии и геофизике океанического дна.
Активно ведет преподавательскую работу в Международном университете в Дубне, где является профессором на кафедре наук о Земле, и в Московском Государственном Университете им. М.В.Ломоносова, где читает курс лекций по морской геофизике.
Наряду с научной деятельностью широко известен как поэт и автор песен. Член Союза московских писателей, Международного Союза писателей-маринистов, президент Ассоциации российских бардов. Им опубликовано восемь книг стихов, две книги мемуарной прозы и несколько дисков с авторскими песнями.

А. М. Городницкий

СТИХИ И ПРОЗА

Песня геофизика-радиоактивщика

На уран он жизнь истратил,
Много лет в горах его искал,
И от этой жизни в результате
Он свой громкий голос потерял.
Загрустил от этой он причины
И промолвил с горечью в словах:
"Я теперь уж больше не мужчина,
А всего лишь облако в штанах".
Он заплакал и пошел, рыдая,
Через реки, горы и поля,
И лежала перед ним большая,
Женщинами полная Земля.
1954г.

За белым металлом
(песня)

Памяти геолога С.Е. Погребицкого,
погибшего на реке Северной в
Туруханском крае

В промозглой мгле - ледоход, ледолом.
По мерзлой земле мы идем за теплом,-
За белым металлом, за синим углем,
За синим углем да за длинным рублем.
И карт не мусолить, и ночи без сна,
По нашей буссоли проходит весна,
И каша без соли пуста и постна,
И наша совесть чиста и честна.
Ровесник плывет рыбакам в невода.
Ровесника гонит под камни вода.
А письма идут неизвестно куда,
А в доме, где ждут, неуместна беда.
И если тебе не пишу я в пути,
Не слишком, родная, об этом грусти:
На кой тебе черт получать от меня
Обманные вести вчерашнего дня?
В промозглой мгле ледоход, ледолом.
По мерзлой земле мы идем за теплом, -
За белым металлом, за синим углем,
За синим углем - не за длинным рублем.
1960г.

Черный хлеб
(песня)

Я таежной глушью заверченный,
От метелей совсем ослеп,-
Недоверчиво, недоверчиво,
Я смотрю на черный хлеб.
От его от высохшей корочки
Нескупая дрожит ладонь.
Разжигает огонь костерчики,
Поджигает пожар огонь.
Ты кусок в роток не тяни, браток,-
Ты сперва погляди вокруг:
Может, тот кусок для тебя сберег
И не съел голодный друг.
Ты на части хлеб аккуратно режь, -
Человек - что в ночи овраг:
Может, тот кусок, что ты сам не съешь,
Съест и станет сильным враг.
Снова путь неясен нам с вечера,
Снова утром буран свиреп.
Недоверчиво, недоверчиво
Я смотрю на черный хлеб.
1960г.

Перекаты
(песня)

Все перекаты, да перекаты,-
Послать бы их по адресу!
На это место уж нету карты,
Плыву вперед по абрису.

А где-то бабы живут на свете,
Друзья засидят за водкою.
Владеют камни, владеет ветер
Моей дырявой лодкою.

К большой реке я наутро выйду,
Наутро лето кончится,
И подавать я не должен виду,
Что умирать не хочется.

И если есть там с тобою кто-то,
Не стоит долго мучиться:
Люблю тебя я до поворота,
А дальше - как получится.

Все перекаты, да перкаты -
Послать бы их по адресу!
На это место уж нету карты,
Плыву вперед по абрису.
1960г.

Чистые пруды
(песня)

Все, что будет со мной, знаю наперед,
Не ищу я себе провожатых.
А на Чистых Прудах лебедь белый плывет,
Отвлекая вагоновожатых.

На бульварных скамейках галдит малышня,
На бульварных скамейках разлуки.
Ты забудь про меня, ты забудь про меня -
Не заламывай тонкие руки.

Я смеюсь пузырем на осеннем дожде.
Надо мной - городское движенье.
Все круги на воде, все круги по воде,
Разгоняют мое отраженье.

Все, чем стал я на этой Земле знаменит, -
Темень губ твоих, горестно сжатых.
А на Чистых Прудах лед коньками звенит,
Отвлекая вагоновожатых.
1963 г.

Канада
(песня)

У Геркулесовых столбов

Песня о Вайгаче

О доме не горюй, о женщинах не плачь,
И песню позабытую не пой.
Мы встретимся с тобой на острове Вайгач,
Меж старою и Новою Землей.
Здесь в час, когда в полет уходят летуны,
И стелются упряжки по земле,
Я медную руду копаю для страны,
Чтоб жили все в уюте и тепле.
То звезды надо мною, то солнца красный мяч,
И жизнь моя, как остров, коротка.
Мы встретимся с тобой на острове Вайгач,
Где виден материк издалека.
Забудь про полосу удач и неудач,
И письма бесполезные не шли.
Мы встретимся с тобой на острове Вайгач,
Где держит непогода корабли.
О доме не горюй, о женщинах не плачь,
И песню позабытую не пой.
Мы встретимся с тобой на острове Вайгач,
Меж старою и Новою Землей.
1972 г.

Почему расстались
(песня)

Сильный и бессильный,
Винный и безвинный,
Словно в кинофильме
"Восемь с половиной",
Забываю вещи,
Забываю даты,
Вспоминаю женщин,
Что любил когда-то.
Вспоминаю нежность
Их объятий сонных
В городах заснеженных,
В горницах тесовых.
В теплую Японию
Улетали стаи,
Помню все - не помню,
Почему расстались.
Вспоминаю зримо
Декораций тени,
Бледную от грима
Девочку на сцене,
Балаган запойный
Песенных ристалищ,
Помню все - не помню,
Почему расстались.
Тех домов обои,
Где под воскресенье
Я от ссор с тобою
Находил спасенье.
Засыпали поздно,
Поздно просыпались, -
Помню расстались.
Странно, очень странно,
Мы с любимой жили, -
Как чужие страны
Комнаты чужой.
Обстановку комнат
Помню до детали,
Помню все - не помню,
Почему расстались.
Век устроен строго:
Счастье - до утра лишь.
Ты меня в дорогу
Снова собираешь.
Не печалься, полно,
Видишь - снег растаял.
Одного не вспомню -
Почему расстались.
1972 г.

Тени тундры
(песня)

Во мхах и травах тундры, где подспудно
Уходят лета быстрые секунды,
Где валуны, как каменные тумбы,
Где с непривычки нелегко идти,
Тень облака, плывущего над тундрой,
Тень птицы, пролетающей над тундрой,
И тень оленя, что бежит по тундре,
Перегоняют пешего в пути.
И если как-то раз, проснувшись утром,
Забыв на час о зеркале и пудре,
Ты попросила б рассказать о тундре,
И лист бумаги белой я нашел,
Тень облака, плывущего над тундрой.
И тень оленя , что бежит по тундре,
Изобразил бы я карандашом.
Потом, покончив с этим трудным делом,
Оставив место для ромашек белых,
Весь прочий лист закрасил бы я смело
Зеленой краской, радостной для глаз.
А после, выбрав кисточку потоньше,
И осторожно краску взяв на кончик,
Я синим бы закрасил колокольчик,
И этим бы закончил бы рассказ.
Я повторять готов, живущий трудно,
Что мир устроен празднично и мудро.
Да, мир устроен празднично и мудро,
Пока могу я видеть каждый день
Тень облака, плывущего над тундрой,
Тень птицы, пролетающей над тундрой,
И тень оленя, что бежит по тундре,
А рядом с ними собственную тень.
1972 г.

Пролив Сангар
(песня)

Бьет волна, за ударом удар.
Чайки крик одинокой несется.
Мы уходим проливом Сангар
За страну восходящего солнца.
Всходит солнце - зеленый кружок.
Берег узкий на Западе тает.
А у нас на Фонтанке - снежок,
А у нас на Арбате светает.
За кормою кружится вода.
В эту воду, как в память, глядим мы,
И любимые мной города
Превращаются в город единый.
Тихий смех, позабывшийся твой
Снова слышу, как слышал когда-то,
Белой ночью над темной Невой,
Темной ночью над белым Арбатом.
Бьет волна, за ударом удар,
Чайки крик одинокий несется.
Мы уходим проливом Сангар
За страну уходящего солнца.
И в часы, когда ветер ночной
Нас уносит по волнам горбатым,
Все мне снится мой город родной,
Где встречаются Невский с Арбатом.
1974 г.

Песня о подземных музыкантах

В теснинах метро, где неясно зима или лето,
Над пеной людской, в электрической тусклой ночи
Звенит болеро, и поют под гитару поэты,
Усталой рукой обнимают металл трубачи.
Их лица землисты, а их имена неизвестны.
Что кажется внове, возможно, назавтра умрет.
Но эти артисты относятся к публике честно,
Поскольку за номер не требуют денег вперед.
Покинув уют, по поверхности каменной голой,
Толпою влеком, я плыву меж подземных морей,
Где скрипка поет и вещает простуженный голос
О детстве моем и о жизни пропащей моей.
Аккорд как постскриптум, - и я, улыбаясь неловко,
Делящий позор с обнищалой отчизной моей,
В футляр из-под скрипки стыдливо роняю рублевку,
Где, что ни сезон, прибавляется больше нулей.
Пусть правит нажива, дороже еда и одежда,
Правители лживы и рядом бушует война, -
Покуда мы живы, еще существует надежда,
Покуда мы живы и музыка эта слышна.
И люди в надежде бегут по сырым переходам,
Тому, кто поет, не давая взамен ничего.
И снова, как прежде, искусство едино с народом,
Поскольку живет на скупые подачки его.
1995 г.

Прощай, оружие

Избежавший по случаю в детстве блокадных могил,
Собиравший патроны под Вырицей каждое лето,
Разбирать я винтовку на школьных уроках любил
И во влажной ладошке сжимать рукоять пистолета.
В экспедициях долгих, в колючей полярной пурге,
В заболоченной тундре, в глуши комариной таежной,
Я привык на ходу ощущать самодельные ножны,
И ружейный приклад, ударявший меня по ноге.
Нам давали оружие в поле с собой, что ни год,
Положение наше в краях необжитых упрочив, -
Парабеллум немецкий, российский наган-самовзвод, -
Карабин трехлинейный мне нравился более прочих.
Я его на привале к сухим прислонял рюкзакам,
Засыпал по ночам с вороненою сталью в обнимку.
Из него я палил по напившимся в дым мужикам,
Что явились насиловать нашу коллекторшу Нинку.
Я патроны казенные в каждом сезоне копил, -
Мне давала завод эта сила холодная злая,
Но отец мой однажды сложил их в авоську, гуляя,
И полсумки с патронами в ближнем пруду утопил.
И распродал я ружья, доставшиеся с трудом,
А наборные финки друзьям раздарил я по-пьяни,
Поручая себя уготованной свыше охране,
От ненужных предметов очистив пустеющий дом.
И когда засыпаю, усталых не чувствуя ног,
Доживающий старость в пору крутизны оголтелой,
Не дрожит от испуга защиты лишенное тело,
Не колотится сердце, и сон мой спокойный глубок.
1995 г.

Очередь

Я детство простоял в очередях,
За маслом, керосином или хлебом,
В том обществе, несчастном и нелепом,
Где прожил я, испытывая страх.
Мне до сих пор мучительно знаком
Неистребимый запах керосина,
Очередей неправедный закон,
Где уважают наглость или силу.
Мне часто вспоминаются во сне
Следы осколков на соседнем доме,
И номера, записанные мне
Карандашом чернильным на ладони,
Тот магазин, что был невдалеке,
В Фонарном полутемном переулке,
Где карточки сжимал я в кулаке,
Чтоб на лету не выхватили урки.
Очередей унылая страда.
В дожди и холода, назябнув за день,
Запоминать старался я всегда
Того, кто впереди меня и сзади.
Голодный быт послевоенных лет
Под неуютным ленинградским небом,
Где мы писали на листах анкет:
"Не состоял, не привлекался, не был".
Но состоял я, числился и был
Среди покорных, скорбных и усталых
Аборигенов шумных коммуналок,
Что стали новоселами могил.
И знаю я - какая ни беда
Разделит нас, народ сбивая с толка,
Что вместе с ними я стоял тогда
И никуда не отходил надолго.
1995 г.

***

Относителен возраст. "Старик Геккерен", - говорим.
Старику Геккерену тогда было сорок четыре.
Продолжительность жизни в античном безъядерном мире
В сорок лет устанавливал грозный дотошливый Рим.
Мы с начальницей в поле в одном ночевали мешке.
Мне семнадцать, ей тридцать, - что было надобно, дуре?
Продавщица вчера в овощном мне сказала ларьке,
Подавая авоську: "Возьмите картошку, дедуля".
Относителен возраст. Заздравную рюмку налей.
Помнишь, пили мы в юности за окончанье семестра?
В современном спектакле не знать нам заглавных ролей,
Для отцов благородных у нас не хватает семейства.
Мы уходим со сцены, и публика любит не нас,
А других персонажей. Мы все незаметней с годами.
"За добавленный месяц, добавленный день или час, -
Говорил мне отец, - должен Богу ты быть благодарен".
Я ему благодарен и роли не требую впредь,
Пусть уже из кулисы, - другого желания нету,
Мне позволит дослушать, дочувствовать и досмотреть
Этот акт, этот выход, последнюю реплику эту.
1995 г.

Эхо

Поиски рифмы, поэтов пустая потеха,
Первооснова общения раннего с миром,
Поиски нимфы с причудливым именем "эхо",
Пану лесному не раз изменившей с сатиром.
Поиски женщин - проблема не слишком большая:
Черных и белых их оптом бери и поштучно.
Поиски женщины - сна и покоя лишают,
Чтобы тебе навсегда оказалась созвучна.
Леса щетина, решетка осеннего сада,
Горные кручи с поверхностью каменной голой,-
Чем ощутимее ждущая рядом преграда,
Тем полнозвучней тебя окликающий голос.
Крикнешь: "Тоскливо!", а эхо откликнется : "Слива".
Крикнешь: "Не любит!" и "Люди" - услышишь в ответе.
Теннисным мячиком взад и вперед прихотливо
Носятся, тая, созвучия близкие эти.
Нет одиночества в мире, покуда пространство
Нам откликается в древней спасительной роли
Друга и спутницы, голосом тихим и страстным,
Отзывом точным всегда отвечая паролю.
1995 г.

На седьмом десятке
(песня)

На седьмом десятке лет
Не попасть уже в десятку.
Не исписывай тетрадку,
Возомнив, что ты поэт.
На седьмом десятке лет
Грустный праздник день рожденья, -
Круг друзей уходит тенью
И тебя торопит вслед.
На седьмом десятке лет
Не заводят шуры-муры, -
От шальной стрелы амура
Станет клином белый свет.
На седьмом десятке лет,
Глядя в зеркало тревожно,
Только раз отмерить можно
То ли резать, то ли нет.
На седьмом десятке лет,
Путь неверный мой итожа,
Подскажи мне тропку, Боже,
Без сомнений и без бед.
Подскажи такой обет,
Чтоб спокойно спать ночами ...
Жизнь желанна - как в начале -
На седьмом десятке лет.
1995 г.

Листопад
(песня)

Лужайка у дома опавшей листвой зарастает.
Над черными кронами шорох багряной метели.
Осенние листья, увы, не сбиваются в стаи.
Когда бы смогли, вероятно бы к югу летели,
На Землю опасть, опускаясь для отдыха ночью,
Смещаясь все дальше от рек неподвижных ледовых,
Но птицы и те не летают на юг в одиночку,
Тем более листья, полет у которых недолог.

Возможно, однако, отсутствие крыльев - не довод, -
Горящему сердцу не выжить с ветвями в разлуке.
Пустые деревья стоят, как печальные вдовы,
Воздевшие кверху свои узловатые руки.
И я упаду, откружившись в цветном карнавале,
Заржавленный лист, позабывший зеленое детство,
У веток родных, что когда-то меня обнимали,
У этих корней, от которых мне некуда деться.
1995 г.

Приглашение к плаванию
(песня)

Соленой метлой заметает вода концы и начала историй,
Но в голову мне не придет никогда назвать переборку стеной.
Компания Ллойд не страхует суда, выходящие в пятницу в море,-
Мы выйдем в субботу навстречу годам, бегущим волна за волной.
Дырявая память - надежный компас ведет нас по картам затертым.
Затерян в тавернах былой экипаж, утрачен журнал судовой.
Барометру падать. Не вздумай хоть раз подставиться прошлому бортом,
Иначе, наверно, концы ты отдашь, нырнувши в него с головой.
И все-таки вспомнил про юную прыть, былые свои увлечения.
От суши ногой оттолкнешься разок и будешь опять молодой.
Пускай далеко не сумеют уплыть гребущие против течения,-
Плывущие только ему поперек не сносятся темной водой.
Не верю советам других стариков, с кем соли не связывал пуд нас.
За день в океане я месяц отдам обыденной жизни земной.
Для судна, что встало на вечный прикол, ветров не бывает попутных.
Мы выйдем в тумане навстречу годам, бегущим волна за волной.
1995 г.

***

Я арктический снег с обмороженных слизывал губ,
Спал в продымленном чуме на рыжих засаленных шкурах,
На Гиссарском хребте, оступившись, ронял ледоруб,
И качался на джонках у набережной Сингапура.
На реке Сингапурке, медленной как слеза,
Осуществляя свой ежедневный трейдинг,
Их владельцы рисуют им на носу глаза,
Чтобы не заблудиться на необъятном рейде.
Кружевная дорожка струилась вослед кораблю,
И с годами я понял, избегнув кораблекрушения, -
Дивергенция ротора всюду стремится к нулю,
И пространство, дразня, никогда не дает утешенья.
Никому из живущих его не дано удержать
В час, когда, распадаясь, оно повернет на попятный.
Мой пейзаж современный - казенная эта кровать
И больничные простыни в желтых застиранных пятнах.
Но над болью тупой, над окрестной унылой толпой,
Мы осколки его в нашей памяти прячем.
Так глаза к небесам поднимает слепой,
Замечая там что-то, не видное зрячим.
1996 г.

***

В Баварии летней, близ города Мюнхен,
Мы в доме немецком гостили в начале июня.
Там сад колыхался в оконном, до пола стекле,
Дразня сочетанием красок, пронзительно светлых.
И фольген с укором кричали приветливо с веток:
"Вставайте, бездельники, завтрак уже на столе".
Плыл благовест тихий от мачты недельного шпица.
Алела на крышах крутых черепица
Над сбитыми сливками белых по-южному стен.
Хозяин десантником в войну был, десантником, слава Богу,
Под Лугой сломал при ночном приземлении ногу.
И после во Франции сдался союзникам в плен.
Он строил потом водосборы, тоннели, плотины,
Его окружают знакомые с детства картины
У жизни в конце, понемногу сходящей на нет.
Австрийские Альпы парят вдалеке невесомо.
По радио внук исполняет концерт Мендельсона,
Упругими пальцами нежно сжимая кларнет.
И хмель обретает брожение солнца на склонах
Над быстрым Изаром, у вод его светло-зеленых,
Вокруг навевая спокойный и медленный сон.
И можно ли думать о грядущей здесь катастрофе
Под дивные запахи этого свежего кофе
И тихую музыку? Слава тебе, Мендельсон.
1996 г.

Эгмонт

Перелистываю жизнь бегло.
На старинные смотря шпили.
Это площадь, где казнен Эгмонт.-
Про него я прочитал в "Тиле".
В узком доме, где пекут тесто,
Он, оставшись до конца гордым,
Ночь последнюю провел вместе
Со сподвижником своим Горном.
Вижу профиль я его дерзкий
И фламандских кружевов завязь.
Почему-то этот граф с детства
Вызывает у меня зависть.
Не услышишь голосов хриплых,
К позабытым воротясь темам.
Вот доносится с вышины скрипка,
И расстанется душа с телом.
Но назавтра победят люди. -
Корабелы, плясины, гезы.
Ах, спасибо тебе, Ван-Людвиг.
За мальчишеские те грезы.
Не отыщешь своего эго. -
Этот сморщенный старик ты ли?
Здесь на площади казнен Эгмонт. -
Про него я прочитал в "Тиле".
На торжественной его тризне
Эту доблесть по себе мерьте.
Не завидую чужой жизни,
А завидую чужой смерти.
1997 г.

Ивы

Над берегом танцующие дивы.
Застывшие, как пляшущие ивы,
В разлете развивающихся рук.
Еще лишенных лиственной окраски,
Из многолетней судорожной пляски
Дневною вспышкой выхвачены вдруг.
Нам не увидеть этого движенья.
Когда изменят ветви положенье,-
Одна пойдет наверх, другая вниз.
Как плясуны, несущиеся в танце.
Не могут неподвижными остаться.
Какими их изобразил Матисс.
Вокруг наброски майских акварелей.
И соловей осваивает трели,
Неслыханные пробуя лады.
Лишь к осени с седых локонов
Скользнет листва Офелией зеленой
В окружение стремительной воды.
Припомни, как в "замри" играли в детстве.
Мы все живем в пространственном соседстве,
Где от мгновенья век неотличим.
Обнявшиеся в общем хороводе. -
И нету неподвижности в природе. -
Есть только такты разных величин.
1997 г.

Землетрясение

Были молоды мы той порой весенней,
Изучая то Магницкого, то Дитса.
Невозможно предсказать землетрясенье, -
Ни одно из предсказаний не годится.
Геофизики апофис тупиковый,
Я твоим соображениям не верю.
Разрушается жилище, и подкова
Отскочила от рассыпавшейся двери.
Разрушается и гибнет в одночасье
То, что глаз своею прочностью ласкало.
Распадается империя на части,
Как, казалось бы, незыблемые скалы.
И бегут, свои дома покинув, семьи,
Что внезапно оказались за границей.
Невозможно предсказать землетрясенье,-
Ни одно из предсказаний не годится.
Ненадежна приходящая минута.
Все модели и гипотезы случайны.
Захлебнется информацией компьютер,
Но никто, увы, не знает этой тайны.
Ни сейсмолог в тишине обсерваторий,
Ни астролог, загадавший на планеты.
Знает бог один единственный, который,
Не откроет никому свои секреты.
Ах, земля моя, мать-мачеха Расея,
Серым страхом искореженные лица!
Невозможно предсказать землетрясенье,-
Никакое предсказанье не годится!
1993 г.