|
 Лешков Владимир Григорьевич - известный специалист в области золото-платиновой и алмазной промышленности, родился в г.Смоленске 22 марта 1928 г. в семье военнослужащего.
В 1953 г. окончил горный факультет Московского института цветных металлов и золота, затем очную аспирантуру при Московском геологоразведочном институте с защитой кандидатской диссертации (1964г.) и в 1980 г. - с отличием Академию МВД СССР. Горный инженер, доктор технических наук, Лауреат Государственной премии СССР (1986г), награжден орденами и медалями СССР, полковник в отставке.
Трудовую и научную деятельность начал на приисках треста "Лензолото" (1953-1963), затем в аппаратах "Главзолото" (1965-1974) и Совмина СССР (1974-1988). Ныне - главный научный сотрудник Инженерно-технического центра и профессор кафедры "Интенсификация горных и геологоразведочных работ" МГГА.
Автор более 140 печатных научно-производственных трудов, в том числе 9 монографий и 22 изобретений. Академик Международной Академии Информатизации и Президент ее Отделения "Информатизация золото-платиновой и алмазной промышленности".
В.Г.Лешков
НА 65-ОЙ. ПАВЕЛ ЕГОРОВИЧ.
Ранней осенью 1953 года, после успешного окончания горного факультета Московского института цветных металлов и золота им. М.И.Калинина благосклонная ко мне путеводная звезда привела нас с женой в Золотую столицу Восточной Сибири - г.Бодайбо, основанный русскими поисковиками-первопроходцами в 1864 году и являющийся главной резиденцией крупнейшего в стране, знаменитого своей историей и традициями, всемирно известного золотодобывающего предприятия, носящего в ту пору звучное и привлекательное наименование Государственный Всесоюзный ордена Ленина Ленский Золотопромышленный трест "Лензолото" (ныне - Акционерное общество закрытого типа "Лензолото").
После краткой "передышки" от 7000-километрового "броска" в приленские горно-таежные дебри, мы обошли весь "стольный град", старая часть которого покорила нас прочно вросшими в холодную сибирскую землю домиками, утопающими в уже тронутых северной осенью зарослях низкорослых березок, черемухи, цветников и огородиков, излучавших какой-то особый аромат старины и провинциальной привлекательности. С ощущением нежной умиленности осматривали мы эти старые домишки, добротно срубленные преимущественно из стволов лиственницы - прочного звонкого дерева Сибири. И хотя время и солнце успели окрасить их в неопределенный темносеро-коричневый цвет, но все равно продолжали они олицетворять собой особую надежность и крепость, напоминая те далекие времена, когда плечистые русские молодцы, звеня пилами и топорами, рубили их.
Вскоре в тщательно отутюженной студенческой форме с "надраенными до слепоты" пуговицами, броско поблескивающим золотом на лацкане бушлата нагрудным знаком горного инженера и с предписанием Главспеццветмета - Главзолота в руках я бодро рапортовал руководству треста, что, как указывалось в предписании, "прибыл для прохождения дальнейшей службы ...".
В те годы трест "Лензолото" начал реализацию крупномасштабного, утвержденного Правительством СССР плана развития драгостроения на Ленских приисках, в соответствии с которым в район уже поступали конструкции двух новых мощных электрических драг. Одна из них, под индексом "ОМ-430", производства Пермского машиностроительного завода, с черпаками емкостью 380 литров и предельной подводной глубиной черпания 30 метров, получившая эксплуатационный номер 65, являясь уникальным по тем временам сооружением, включавшим последние достижения конструкторской мысли, должна была стать флагманом отечественного дражного флота.
Без лишних дискуссий я с удовлетворением воспринял предложение начать свою инженерную деятельность именно на этом важном и интересном объекте, куда и получил направление в качестве Постоянного представителя дирекции строящегося предприятия драги ╧65 с тем, чтобы, "как на флоте", пройти "от нуля" весь цикл строительства, а затем стать техническим руководителем.
Строительно-монтажная площадка драги ╧65 размещалась в живописной, заросшей мелколесьем, кустарником и иван-чаем пойме Бодайбинки, у устья впадающего в нее слева небольшого ключика Бердячий. Он как-то, не умолкая, мелодично журчал, перекатывая камешки и неся свои чистейшие, кристальнопрозрачные и обжигающие холодом воды к мутным потокам Бодайбинки.
На выносе этого ключа - просторной терраске - в ту пору стояла старенькая, с замшелой крышей, вросшая в землю избушонка в окружении черемухи и небольшого огородика, где хозяйничал юркий, лет 50-ти с гаком, человек - выходец, как говаривали местные сторожилы, из прежних старателей-хищников. Изредка здесь появлялиь два хозяйских сына - крепкие парни в широченных сатиновых широварах с облегающим их в поясе длиннющим ярко-красным кушаком, промышлявшие охотой, шишкованием и извозом в топографо-геологических партиях.
В противоположной от русла стороне терраску пересекала насыпь железнодорожного полотна и гужевая межприисковая дорога, труднопроходимая, кстати, в дождливую погоду. Выше этой дороги в зарослях кустарника стояло несколько давно покинутых, видимо, еще старательских развалюшек.
О самом ключике со странным названием Бердячий следует сказать несколько слов особо. Его неширокая долинка-ложок, мягко извиваясь, тянула от устья вверх, к гряде сглаженных гольцов, покрытых прижимающимися к их плоским вершинам зарослями кедрового стланника, редких низкорослых кедров, пихты и лиственницы, а ближе к подошве - сосняком с отдельными рябинами, елями и полями брусничника и черничника, еще ниже - березняком, осинником, черемухой и разнообразным кустарником.
Разделяясь у одного из этих гольцов надвое, в виде "штанов", и охватывая его с обеих сторон своими рукавами, каждый из которых змееобразно и круто уходил вверх, ключик терялся у изначально выбивающихся из-под скал холодных источников.
Очутившись здесь, в этом небольшом, утопающем в разноцветье и уходящим в даль ложке, по-иному ощущаешь величие и прелесть сибирской природы, испытывая к ней благоговенное, почти нежное чувство, как к храму, очищающему и исцеляющему нашу русскую душу. Особое чувство охватывает тебя ранней весной, когда, зайдя в низкорослый березняк с набухающими почками и начинающим бродить под корой белых стволов соком, столь свежим, ароматным и утоляющим жажду, что, отведав его однажды, сохраняешь ощущение приятного вкуса навсегда. Если в это же время наломать пучок багульника с его горьковато-пряным, дурманящим запахом и поставить его дома в банку с водой, то через несколько дней этот пучок корявых веток наполнит комнату своеобразным ароматом и украсит ее множеством радующих взор розовато-синих цветов.
Пойменная часть ключа представляла собой труднопроходимые заросли сосняка, ельника и кустарников с редкими высокотравными полянами. Однажды осенью я набрел в чащобе у самого русла на остров, кустов из 30-ти, черной смородины. Приподняв один из них, я был поражен ... Крупные, как виноград, длинные гроздья черной ягоды буквально пригибали кусты к земле. Такой ароматной и сладкой смородины мне ранее не встречалось. На следующий день я наведался сюда с ведром и заполнил его буквально за 30-40 минут. Когда я притащил это ведро на Васильевский и были испечены пироги и , кроме того, стол украсила большая тарелка с ягодой, залитой сгущенным молоком, гости, приглашенные на эти яства, поглощали их, удивленно восклицая: "Такой смородины просто не бывает ... Это чудо!"
В русловой части ключика и на склонах ложка часто встречались отдельные "закопуши", старые шурфы и поросшие бурьяном отвальчики былых промывок, видимо, еще старательских с дореволюционных времен. Сами же склоны, сплошь покрытые мшанниками, изобиловали множеством кустов шиповника, жимолости, осенью усеянной темными, с матовым покровом, округлой и удлиненной формы ягодами, кстати, очень полезными, с горьковато-сладковатым вкусом, а также кустами багульника и голубичника.
Осенью все окружающее стройплощадку пространство покрывалось невообразимым разноцветьем, как-будто рука искусного мастера умело раскрасила весь природный ландшафт. В это время трудно отвести взор от сосняка с его неповторимым медным цветом и смолистым запахом, буквально усыпанного в комлях крупной, темно-вишневой брусникой, или частого, гулкого осинника с выглядывающими тут и там красными шляпами подосиновиков ("красноголовиков", как их величают здесь местные жители), а также от золотистых берез, багряных рябин, резко выделяющихся на фоне вечнозеленых зарослей кедрача, сосенок, елей и пихт. В этих тихих осенних зарослях приятно надломить веточку пихты и, растерев ее, вдохнуть необычный запах, сочетающий в себе и сладость, и радость, и горечь, и печаль ... Видимо, поэтому на сибирских приисках повелось посыпать мелкими лапками пихты пол в жилищах, и ее своеобразный запах царит повсюду, вызывая умиротворение и наплыв сокровенных чувств и мыслей.
Когда опадал лист и земля покрывалась его мягким ковром, в редкие свободные часы приятно было с легкой малокалиберной винтовкой, несколько удалившись вверх по ключику, удобно устроиться на сухой кочке или валежине, манком, подражая рябчику, поманить его: "тюу-тюу-тююуу" - два коротких и один удлиненный звук, перерыв и повтор ... Внимательно прислушиваешься, улавливаешь шорох листьев: это рябчик спешит на зов. Вот он! Щелчок - и трофей у тебя в руках. Бывало, что через час-полтора я возвращался с тремя-пятью рябчиками. Из них варили на костре ароматный, сладковатый картофельный "супец" или жарили в масле, а нередко запекали тушки целиком в золе, предварительно очистив и завернув в мокрую тряпицу.
В особые "расхлябанные" осенние дни, приходящиеся обычно на конец сентября - начало октября, когда воздух уже был заполнен хладом, а падающий мокрый снег стеной закрывал горизонт, в верховье Бердячего ключа на поляны садились прижатые снегопадом табуны перелетных гусей, оглашая своим гоготом окрестности. Добраться туда по тропе в болотных сапогах было не так просто, но однажды мне удался этот поход ... Усталый и мокрый "до нитки", я вернулся оттуда часов через пять с вожделенной добычей - парой крупных гусей-гуменников. По этому случаю был целый пир ...
Упомянутая гряда гольцов в вершине ключа, видимо, давно была облюбована медведями-муравьятниками - не слишком крупными, юркими, как молния, с белым ошейником на груди. Весной они нередко наведывались к нам в поселок в погоне за лошадьми, находившимися на "вольном" выпасе, но те задолго чувствовали их и, нервно фырча, прижимались к жилью.
Сыновья-охотники нашего соседа-старателя весной и осенью довольно часто приволакивали туши этих медведей и распродавали медвежатину по трояку за килограмм. Мы покупали, слегка отваривали темноватое мясо в соленой воде со специями, затем, нарезав ломтиками, жарили его на свином смальце с луком. Получалось весьма изысканное блюдо, которое с аппетитом поглощалось нами с бодрящей порцией спирта на бердячей воде.
Медвежья "вольница" была характерна не только для верховья Бердячего ключа. Эти "добродушные" на картинках хозяева тайги "шастали" повсеместно, и мне нередко приходилось встречаться с ними "нос в нос", когда субботними вечерами с карабином за плечами я делал 12-километровый марш-бросок к семейному очагу на Васильевский, но всегда такие встречи оканчивались "полюбовно". Медведь обычно, громко фыркнув, разворачивался и степенно в развалочку уходил прочь. Стрелять мне не приходилось никогда. Лишь однажды в конце августа, после небольшого дождика, когда рабочий день подходил к концу, я, налегке с ведром, надумал перебраться на противоположную сторону Бодайбинки и набрать свеженьких боровичков "на жареху", чтобы угостить этим "царским" блюдом прибывших на драгу заводских инженеров шеф-монтажников.
Прямо напротив монтажного котлована драги, на противоположном берегу Бодайбинки возвышалась отвесная стенообразная скала, от которой вверх по течению начиналась протяженная пологая терраса с сосняком и разнолесьем, заполненная брусничником и морем грибов - хоть косой коси ... Здесь во множестве встречались грузди, волнушки, "красноголовики" и, естественно, несравненные боровички. В сезон набрать ведро можно было буквально за минуты на небольшом пятачке. Туда я и направился, перебравшись через речку на маленькой лодочке, припрятанной в кустах специально для таких случаев. Отойдя метров до двухсот от скалы и поднявшись несколько вверх по террасе, я тщательно, в выборочном порядке, приступил к делу, и ведро быстро стало заполняться темно-красными и коричневыми шляпками с толстыми ножками, одна к одной, т.е. теми, которые с моей "профессио-нальной" точки зрения подходили для "царского блюда". Медленно, вглядываясь под ноги, я возвращался к скале, то и дело пополняя ведро все новыми находками и предвкушая, как эти почти кругленькие толстячки будут слегка отварены, затем вывалены на большую чугунную сковороду с кипящим маслом ..., а главное - приятное выражение лиц гостей, когда столь аппетитное блюдо появится на столе. Неожиданно, какое-то предостерегающее чувство остановило меня, я выпрямился ... Метрах в десяти напротив на задних лапах, словно вкопанный, стоял "мишка", пристально пронизывая меня злобным взглядом черных блестящих глаз. Мне показалось, что наши взгляды встретились, медведь пошевелился и громко фыркнул ... Через мгновение меня "как ветром сдуло", и в считанные секунды я был у скалы, к которой метров за 15-20 до ее обрыва проехал задом по ковру опавшей листвы. Быстро вскочил в недоумении, что дальше?
На другой стороне Бодайбинки, метрах в 100 по прямой от меня, близ монтажного котлована стояли несколько рабочих и внимательно, глядя в мою сторону, наблюдали мой "рывок" и гоготали, видимо, думая:"Во дает!" Потом кто-то из них крикнул:"Григорич, что там у тебя?" Медведя они не видели. Я сложил ладони рупором и громко гаркнул: "Медведь!" Один из рабочих быстро зашел в раскомандировочный вагончик, вышел оттуда с ружьем и выстрелил вверх. Я успокоился, где же ведро..? Внимательно осматриваясь, я медленно возвращался к месту встречи ... Ведро, полное грибов, целехонько стояло на мшаннике там, где я, не помня как, его оставил. О медведе напоминал лишь вздыбленный мох. Вероятно, одновременно с моим резким разворотом и "молниеносным броском" он сделал то же самое, но в обратную сторону. Тем не менее, эта комичная, со стороны, встреча запомнилась мне надолго.
Когда в один из ближайших выходных, совпавший с добычей нашими охотниками очередного медведя, я с увесистым куском медвежатины прибыл на Васильевский, и жена умело, по всем правилам кулинарного искусства, приготовила изысканную "жареху", гости настойчиво допытывались о моих встречах с "хозяином тайги", делая различные предостережения. Юмористическое окончание этому затянувшемуся разговору "о страхах" неожиданно положила моя жена, сделав следующее "логическое" заключение: "Здесь все просто. При встречах на тропе, ведущей к берлоге, медведи относятся к нашему Володечке с чисто мужской, а медведицы - женской солидарностью. Поэтому все заканчивается при полном взаимопонима- нии" ...
Драга ╧ 65 строилась примерно в 36 километрах от г. Бодайбо и немногим более одного километра выше прильнувшего к Бодайбинке небольшого старенького поселка Балахнинский, известного в районе по ранее действовавшему здесь межприисковому динамитному мини-заводику, а позже - по разместившемуся на его площадях отдельному лагпункту (ОЛП-2), созданному для проведения подготовительных работ, связанных с монтажом у нижней его оконечности 380-литровой драги ╧ 63.
Конструкции этой драги, являвшейся третьей в районе, были поставлены Мотовилихинским машзаводом еще в 1936 году, после чего, пролежав около 15 лет, смонтированы. Драга введена в эксплуатацию лишь в 1952 году, но в первые сезоны работала неустойчиво.
Примерно на таком же расстоянии выше нашей стройплощадки размещалась железнодорожная станция Ежовка некогда знаменитой бодайбинской узкоколейки, связывающей все прииски бассейна р. Бодайбо с центральной резиденцией треста "Лензолото" и пристанью на Витиме - городом Бодайбо.
При этой станции был небольшой утопающий в зелени поселочек с несколькими старенькими домиками и выделяющимся среди них станционным, рубленным из толстых стволов примерно в 1900г., строением, в котором проживал обслуживающий станцию персонал, а с противоположного торца обосновалась золотопродсна-бовская лавка, именуемая магазином. Против этого барака в скальный выступ с выбивающимся из-под него чистейшим ключиком была врезана при строительстве узкоколейки кирпичная водозаправочная башенка-колонка для запитки паровозов, которая в разоренном состоянии сохранилась до сих пор.
Жители поселочка, помимо станционных дел, занимались таежным промыслом и огородничеством, а посему крохотный базарчик, разместившийся на сбитом из плах прилавке возле станции, всегда оживленно действовал, особенно с прибытием пассажирского составчика из Бодайбо, а затем - обратно с приисков.
Бойкие женщины-старожилки умело торговали здесь кедровыми орешками, брусникой, солеными грибами, отварной картошкой, кусками вареного медвежьего и оленьего мяса, в сезон - жаренными рябчиками и дикими утками, а осенью - голубикой, черникой, гроздьями черемухи, дикой красной и черной смородиной и еще невесть чем ...
Станционная лавчонка также практически не пустовала. В ней всегда можно было приобрести пышный, приисковой выпечки, хлеб, колбасу твердого копчения, "палки" которой заранее извлекались продавцом из бочки, где они стояли "торчком" в два ряда, залитые свиным смальцем, соленого омуля, кстати очень вкусного посола, либо кету - целиком или крупными кусками, разные консервы, шоколад и папиросы - от "Беломора" до славящихся "Золотой тайги" и "Старательских", но главное - это питьевой спирт в бутылках и в разлив, мерками по 40, 60 и 80 граммов, что в современном понимании соответствовало 100, 150 и 200 граммам водки.
При приближении "рейсового" пассажирского "маракаса" из 5-7 вагончиков станция невообразимо оживлялась. Пассажиры, в основном приисковые "работяги" и командировочные, высыпали из вагонов, заполняя базарчик и станционную лавку. Минут через 15-20, заправившись водой, паровозик давал громкий "зазывной" гудок, пассажиры, многие "навеселе", неспеша забирались обратно в вагоны, и состав с гудками, надрывно пыхтя, но с какой-то нарочитой гордостью главного таежного перевозчика отправлялся в дальнейший путь. Станция сразу же пустела, базарчик делал перерыв до нового появления пассажирского, когда все повторялось вновь ...
Наши монтажники да и прорабы с молодым инженером нередко посещали этот базарчик и лавку после рабочего дня, а в период "получки", особо жаждущие, которых в среде "созидателей" драги было немало, и в дневное время, возвращаясь оттуда, пошатываясь и, как говорилось, " с песнями" ...
В отдельные ответственные моменты монтажа драги, мы с руководством участка пытались ввести нечто похожее на "полусухой закон", но, увы ...
От центральной узкоколейки у Бердячего ключа была проложена транспортная ветка, охватывающая площадку монтажного котлована в зоне действия вантового крана, а также складские настилы и лабаз с навесом, у которых разгружались поступающие металлоконструкции, оборудование и все необходимые материалы, потребные для строительства драги и вспомогательных объектов.
Под жилой поселок дражников, сооружаемый по титулу драги ╧65, была выбрана продолговатая красивейшая терраса, заросшая низкорослым сосняком, простирающаяся вдоль двух смежных гольцов, прорезанных ложком с весело журчащим чистым ключиком Гремячий, впадающим справа в Бодайбинку, напротив поселка Балахнинский.
Отрадно вспоминать, как мы с участковым маркшейдером и прорабом хозстройучастка, перебравшись через быстрые потоки Бодайбинки и преодолев метров 300 заболоченной поймы, выбрались на эту терраску, где разбили две параллельные улицы нового поселка, закрепив колышками места закладки первых строений.
Поселок рос быстро. Он включал разместившиеся "в крест" русла ключа с обеих его сторон ровные рядки брусовых ладно скроенных 2-квартирных коттеджей с небольшими террасками в торцах и сарайчиком, окруженных аккуратным штакетником, несколько одноэтажных брусовых жилых строений на шесть квартир каждое, красиво вписавшийся на поляне, хорошо обустроенный детский сад, здравпункт, где переехав с Васильевского, работала моя жена, а также поставленные близ друг друга золотопродснабовский магазин-универмаг, переоборудован-ную из типового общежития одноэтажную контору и кирпичную баню с небольшой водонапорной башенкой и котельной.
Все жилые строения были оснащены печным отоплением и, естественно, "удобствами" во дворе ... Лишь контора, магазин и детский садик снабжались теплом от котельной. Тем не менее, житье-бытье в поселке было приятным ...
Со стороны противоположного берега Бодайбинки, от полотна железной дороги и из окон проходящих поездов поселок, построенный в увязке с природным ландшафтом при максимальном сохранении естественных насаждений, выглядел особо живописным и привлекательным, поправу считаясь одним из лучших в районе. Позже он значительно разросся за счет постройки нового жилья, школы, крупной котельной и прочих атрибутов современного быта.
Когда, спустя несколько лет после своего отъезда из района, работая уже в "Главзолото", а затем и в аппарате Совмина СССР, я вновь и вновь по службе посещал места, где прошли лучшие годы инженерной юности, то с горечью отмечал броскую утрату "родным" поселком прежней привлекательности. Он обрастал новыми, разбросанными в хаотичном порядке строениями. Борок, ранее вечнозеленым массивом укутывавший весь поселок, заметно редел, прорезаемый дорогами и тропами, а местами раскорчевками ... На склоне по увалу одного из гольцов, вдоль ключика, пристроились чуждые таежному ландшафту панельные "хрущевки". Были и другие, видимо, заметные только мне изменения, в принципе не в лучшую сторону ... Но вернемся к стройплощадке 65-ой драги. С инженерной точки зрения, она выглядела, можно сказать, элегантно и миниатюрно. Не касаясь особенностей технологической карты расклада оборудования, металлоконструкций, котлована со стапелем и других монтажных премудростей, в ее состав включались жилой мини-поселочек, состоящий из двух длинных, именуемых "типовыми", бараков-общежитий, поставленных в некотором удалении, небольшая механическая мастерская, кузница, трансформаторная подстанция да пара складских сараев-лабазов.
Коридор первого из бараков, примостившегося близ русла Бодайбинки у устья впадающего в нее ключика, был отделен примерно на треть по длине досчатой засыпной перегородкой. В этом 4-комнатном отсеке с торца располагались слева конторка строительно-монтажного участка ╧14 управления "Драгстроймонтаж", а в соседней комнатке проживал его бухгалтер с семьей. Две обособленные комнаты напротив разделялись между собой тонкой тесовой перегородкой, оклеенной простенькими обоями. В крайней из них, маленькой, на одно окно, со столом, парой табуреток, тумбочкой, кроватью, большим планом-синькой стройплощадки и графиком монтажа драги на стене, холостиковал Представитель Заказчика, то бишь автор этих строк. Вторую, более просторную, комнату сначала занимал прораб и нормировщик участка, а его начальник, ранее возглавлявший строительство драги ╧43, проживал на Балахнинске. Однако, спустя несколько месяцев после моего обоснования здесь, в целях форсирования строительно-монтажных работ, которые до того осуществлялись без особого напряжения, на участок был назначен новый начальник, прибывший в район из Устья-Сибирского, где дислоцировалось управление "Драгстроймонтаж". Тогда мои прежние соседи были переселены в другое помещение, а их комната подготовлена для нового начальника - такого же одиночки, как и я. Им оказался Павел Егорович Худоногов - опытный строитель и хозяйственник, пожилой, грузный, невысокого роста человек с "округлым животиком", не по виду требовательный к подчиненным и умеющий, по его словам, "ладить с работягами".
На первом же собрании участка он очень четко поставил задачу и обрисовал меры, которые необходимо принять для обеспечения "своевременного и качественного выполнения особо важного правительственного задания", подчеркнув, что "это требует жесткого порядка, неукоснительного соблюдения исполнительской дисциплины, и мы совместно с Заказчиком, - он многозначительно посмотрел в мою сторону, - приложим все силы, чтобы на участке было именно так!"
Откровенно говоря, первые встречи с ним не произвели на меня благоприятного впечатления. Но позже я понял, что первые впечатления бывают обманчивы. За короткий срок на участке заметно возросла хозяйственная и укрепилась производственная дисциплина, монтаж драги существенно ускорился. Поубавились "хождения" строителей на ежовский базарчик и в лавку ...
Инженерам и хозяйственникам , занимавшимся подрядным строительством, хорошо понятны взаимоотношения "заказчик - подрядчик", а посему у нас с Павлом Егоровичем частенько "скрещивались шпаги" по многим спорным вопросам, особенно касающимся обеспечения стройки всем необходимым, качества и объемов выполненных строительно-монтажных работ. В таких спорах мы - в большей степени я - нередко доходили до "высоких" тонов, а в отдельных "схватках" я чуть ли не бросался на него с кулаками и, чтобы "сбить пыл", вскакивал и уходил "на объекты" ...
Павел Егорович, которого на участке величали просто Егорычем, будучи более чем в два раза старше меня и обладая солидным жизненным и производственным опытом, умело "улаживал" острые ситуации с "ершистой молодежкой" и, бывало, через часик-полтора после нашей, как мне казалось, "непримиримой схватки" он подходил ко мне и, взяв под руку, басовито провозглашал: "Володя, мои орлы завершили монтаж, - он называл какой-то агрегат или конструкцию, - дело ответственное, пойдем поглядим, что они там сотворили." Мы чинно и молча направлялись на драгу, где придирчиво осматривали тот или иной агрегат, обменивались мнениями о ходе дальнейших работ и хозяйственных делах. Затем мирно возвращались в контору и к обоюдному удовлетворению мирно решали ранее возникший спорный вопрос. За отходчивость, добродушный незлопамятный характер и за достойную, в общем, порядочность я все в большей степени проникался к нему истинным уважением.
На участке не было ни столовой, ни котлопункта, и каждому приходилось заботиться о своем питании самостоятельно, благо что в магазинчике на Балахнинске и в ежовской лавке необходимые продукты всегда были в наличии. Рабочие приносили оттуда крупных соленых кетин, которых привязывали проволокой за жабры и, закрепив колышком, опускали в Бердячий ключ. Через сутки они превращались в кету семужного посола и употреблялись с большим аппетитом во всех видах.
Иногда, летними вечерами, мы с Егорычем разводили у выхода скалы в устье ключа костерок и в котелке, подвешанном на треножке, заваривали таежную "скороварку", состоявшую из уложенных плотными рядками долек картошки, перемежающихся "кругляками" нарезанного лука, сдобренного специями, и слоями говяжьих, пополам со свиными, консервами. Как только картошка созревала до готовности, "скороварка" превращалась в блюдо "за уши не оттянешь". К такому случаю обычно припасался "бутыленок-чекмарек" спирта, и мы долго сиживали у костра, рассказывая различные истории, которых у Егорыча была уйма.
В погожие раннеосенние дни, когда мне удавалось выбраться с ружьишком в тайгу и вернуться с парой-тройкой рябчиков, "скороварка" заменялась на картофельный "супец", но устоявшийся ритуал "костровой" беседы неизменно сохранялся.
С нарастанием напряженности в завершающий период монтажа драги, когда крупнообъемные работы подходили к концу, надстройка приобрела присущие ей очертания и производились "перепуск" агрегатов, различные подборки "хвостов" и прочая "малоценка", у нас с Егорычем участились перепалки, но без прежней остроты. Однажды при подписании актов по выполненным объемам строительно-монтажных работ, по которым Стройбанк перечислял на счет участка соответствующие деньги, я обратил внимание Павла Егоровича, которого я всегда называл по имени и отчеству, что не все работы, отмеченные в акте, завершены полностью и в указанном объеме. Егорыч заулыбался и пробасил :"Володя, бери свою "мерилу", пойдем поглядим, там ребята все разложили. За пару дней, пока акты будут "бродить" по чинушам Стройбанка, все будет на ять ... " - и он показал вздернутый вверх большой палец.
Я поверил и, махнув рукой, подписал акты. Однако буквально через день на стройплощадке появился дотошный представитель Бодайбинского Стройбанка и, естественно, установил возмутившую его "приписку", хотя, по существу, ее можно было расценить как небольшую недоделку либо незавершонку. Тем не менее, был составлен соответствующий акт, по поводу которого Егорыч затеял длительную безуспешную дискуссию с контролером, а я, с независимым видом и принципиальным выражением, размашисто "подмахнул" этот акт.
С участка был снят значительный "кусок" оплаты, Егорыч возмущался:
- Во, гады, наклепали ... Своим разгильдяям я покажу ...
Не знаю, что именно он "показал своим разгильдяям", которые "наклепали" и подвели нас, не выполнив "за пару дней", что обещали, но мне вскоре позвонили из бухгалтерии и "обрадовали": "Владимир Григорьевич, Вам тут "премия" на 4500 "рэ" из Стройбанка пришла ..., что, будем "начислять" в два приема?" Я промолчал, а в душе соответственно выразил свои "теплые" чувства в адрес Егорыча... Потом несколько дней кряду лишь нарочито холодно и сугубо официально здоровался с ним. Егорыч явно огорчался и заискивающе восклицал:
- Да брось, Володя, не бери в сердце, бывает ...
"Напряженка" и постоянные общения быстро сглаживали столь "потрясший" меня инцидент, неприятный осадок куда-то уходил все дальше, и у нас вновь восстановились доброжелательные, теплые отношения, свойственные единомышленникам. Время летело быстро, до завершения монтажа драги оставались месяцы ... На участке царил аврал, работы велись весь световой день, а сварочные, электроналадочные и другие, не требовавшие большого количества людей, - практически круглосуточно. Все чувствовали большую перегрузку. Лично мне просто не хватало времени сбегать в магазин за чем-либо существенно съестным, и я обходился чаепитием и "сухим пайком". Егорыч как-то внимательно смотрел на меня и с сожалением в голосе говорил:
- Володя, ты что-то осунулся ... Но еще немножно, потерпи, перебьемся ...
В этот период, после напряженного дня и бурных словоизлияний, в мою стенку часто раздавался стук и басовитый призыв:
- Володя, заходи, тут нам подбросили кое-что, давай, жду!
Я, несколько повременив для приличия, набрасывал на плечи свой студенческий бушлат и с чувством собственного достоинства входил в соседнюю комнату.
Следует отметить, что одной из столовых "Золотопродснаба" в г.Бодайбо, которая в вечерние часы работала в ресторанном режиме, заведовала сестра Павла Егоровича - невысокого роста, полная женщина в годах, очень приветливая и заботливая. В обычные наши приезды в трест и Стройбанк мы часто хаживали в эту столовую обедать и ужинать. Там всегда было чисто, уютно и достаточно вкусно готовили, а главное - Егоровна, как уважительно величали ее бодайбинцы, имела к нам особое расположение и "подбрасывала" сверх меню из своих "закромов" чего-нибудь вкусненького и необычного.
С нежностью и заботой относилась она к своему брату Павлу Егоровичу, систематически посылая ему с оказией корзины с различными припасами. Так, и в этот раз, войдя в комнату, я увидел на столе в больших тарелках нарезанное крупными кусками аппетитное отварное мясо, коровье сердце, вымоченную "семужного посола" кету, открытую банку маринованных огурчиков, очищенные головки лука и "ковалки" белого пышного хлеба. На плите-печурке шумел, закипая, большой, отлитый из алюминия чайник. В комнате было тепло, а заполненный "яствами" стол придавал ей какой-то особо привлекательный уют.
- Проходи, проходи, садись! - обычно, несколько суетясь, с полотенцем на обширном животе и радушно улыбаясь, восклицал Павел Егорович, - сейчас чаек закипит ...
Затем он сам грузно усаживался на табурет и, хитровато подмигнув, как бы украдкой спрашивал:
- Что, если мы уговорим по рюмашке спиртянского? Сегодня я его - злодея вздобрил соком черной смородины с твоей заветной рощицы, прелесть получилась ... Как ты смотришь на это предложеньице? - и он расплывался в добрейшей улыбке.
О своей находке в Бердячем ключе "островка" черной смородины я рассказал Павлу Егоровичу, когда притащил оттуда первое полное ведро этой вкуснейшей таежной ягоды, а на следующий день показал ему и само место этой удивительной заросли. Позже он хвастался:
- Слушай, Володя, я тоже набрал ведро, отправил сестре. Очень довольна!
Затем, после моего кивка в знак согласия с его предложением, Егорыч обычно, как-то крадучись, доставал из шкафчика, аккуратно сбитого из профугованного и обожженного паяльной лампой соснового теса, графин с пурпурной жидкостью и два необычно вместительных граненых стакана (такие сейчас - редкость), называемых им "рюменциями". Заполнив их наполовину "спиртянским", он поднимался с табурета и мощно чокался с протянутым мной стаканом (я всегда удивлялся, как эти "рюменции" выдерживают такой удар) и провозглашал:
- С богом! В путь ...
После первого "захода", мы смачно поглощали все, что было расставлено на столе. Когда тарелки пустели наполовину, Павел Егорович делал новый "заход" и его низкий голос зазывал:
- Ну, что, время по второй ... С богом ...
И операция повторялась ...
Затем мы пили сладкий крепкий "подчифиренный" чай с ломтями пышного хлеба, намазывая его толстым слоем масла, и вели долгие разговоры о делах.
В "отметные" дни, когда на драге успешно завершалось что-то важное или ответственное, дружеский вечер у Павла Егоровича проходил особенно торжественно. После обычного застолья, он, будучи в приподнятом настроении, брал гитару и душевно пел старые таежные песни и романсы, что расстраивало меня и все более сближало с этим необычным человеком.
Наиболее памятным и по особому торжественным был вечер, когда накануне, после пятичасового похода в слякотную погоду к бердячинским гольцам, я, радостный, усталый и мокрый "до нитки", вернулся с двумя здоровенными гуменниками. Увидев мою добычу, Егорыч крякнул от удивления, тщательно, как бы принюхиваясь, ощупал гусей и, указывая на одного покрупнее, сказал:
- Этого ты доставишь на Васильевский жене, а вот второго мы употребим завтра в нашей резиденции, - и, ухватив его за лапы, многозначительно удалился в свою комнату.
Со второй половины следующего дня Егорыч на драге не появлялся. Однако вечером послышался знакомый стук в перегородку и призыв:
- Заходи, полюбуйся ...
На столе стояла большая кастрюля, извергавшая клубы пара и невероятно вкусный, вызывающий слюну, запах.
- Ну, как душок? Гусятинку я затушил с картошкой, давай испробуем, вкуснота отменная, - облизываясь и причмокивая губами, он указал на мое место у стола. Мы уселись и пир начался ...
В этот памятный особый вечер Егорыч сделал отступление от своего обычного "ну, что, по второй", и дважды провозглашал:
- Ну, что, Володенька, Бог любит троицу, а четвертую - Богородицу! Давай! - и также мощно чокался с протянутым мной стаканом.
То застолье, названное Егорычем "пожиранием выдающегося гуся", происходило накануне перепуска драги и практически было одним из последних. Через несколько дней начала работать Государственная приемная комиссия, которая оценила монтаж драги на "хорошо" и приняла ее в эксплуатацию.
Участок быстро свернул свою деятельность, многие особо отличившиеся работники из числа монтажников, строителей и прорабов были премированы ценными подарками, денежными премиями и награждены почетными грамотами.
В завершающий памятный день после общего торжественного собрания Павел Егорович сказал мне:
- Володя, что-то твое начальство не раздобрилось, а зря ... Ты заслужил большего, чем простая благодарность. Мы здесь подумали, - он постучал пальцем по своему широкому лбу, - и решили наградить тебя нашей участковой почетной грамотой. Правда, это не совсем по правилам, ты же не входишь в наш списочный состав, но зато мы считаем это справедливым.
Он крепко пожал мне руку и передал грамоту с изображением профилей вождей, скрепленную печатью СМУ-14 и его размашистой подписью.
В последующие годы мне вручалось много грамот, в том числе от высоких инстанций, почетных нагрудных знаков и правительственных наград, но та - первая, простенькая, участковая, навсегда осталась особо дорогой и памятной. Я часто достаю ее, долго вглядываюсь в профили вождей и в размашистую подпись Павла Егоровича, которого давно нет с нами, с душевной теплотой вспоминаю его доброе лицо, зычные слова :"Ну, что, по второй? С Богом!" и необычайно звонкий удар стаканов друг о друга ...
С тех пор 65-ая, добротно смонтированная умелыми руками драгостроителей под руководством Павла Егоровича Худоногова, неустанно оглашает бодайбинскую тайгу своеобразным "пением" стальных черпаков и цокотом падающего с ее стакера потока промытого галечника. А в тот пусковой год, завершив деятельность в качестве Представителя Заказчика, я приступил к своим непосредственным обязанностям техрука драги ╧65, начальником которой был назначен опытный практик, переведенный сюда из треста "Якутзолото", Григорий Дмитриевич Верхотуров, удостоенный в 1961 году высокого звания Героя Социалистического Труда.
Поздней осенью 1955 года драга, расширив первоначальный котлован и углубив его до 12 метров, к концу октября "села" на золотоносный пласт выноса Бердячего ключа. Суточные съемки золота все возрастали и в первых числах ноября превысили 10 килограммов, что для треста было весьма важно, поскольку план на других объектах "шел" с большим напряжением. Однако температура воздуха снизилась до -35 градусов, разрез драги все плотнее забивало шугой, привносимой русловыми водами Бодайбинки. На 70-метровой консоли отвалообразователя быстро образовывалась многотонная "борода" - сосулька из намерзающей водно-галечной смеси. Эту "бороду" приходилось часто обрезать паровыми резаками, что требовало многочасовых остановок драги, за время которых котлован все более плотно забивало шугой. Продолжать работу в таких условиях становилось опасно, но трестовское руководство запрещало остановить драгу на зимний отстой. В результате в ночь с 6 на 7 ноября драга оказалась на грани потопления. Лишь умелыми действиями экипажа, своевременно "сбросившего" стакер на гребень галечного отвала, в результате чего он переломился надвое и освободил корму от громадной нагрузки, удалось избежать крупной аварии, или, как тогда бытовало, положения "суши сухари".
К сезону следующего года драгу несколько реконструировали: стакер укоротили на 10 метров, к понтону в корме подвели дополнительные поплавки и провели ряд других мероприятий, позволивших улучшить ее эксплуатационно-технические данные.
Небезынтересно отметить, что летом, когда драга подошла к площадке, где стояла избушка старателя, то под ней оказался небольшой по сечению, но достаточно глубокий ствол шахты, залитый водой. Меня до сих пор удивляет, как "знаток" - старатель мог додуматься затеять эту трудоемкую проходку, заранее обреченную на провал из-за сильной обводненности россыпи, на которую он покушался.
В последующий ряд лет 65-ая успешно отрабатывала глубокую Ежовскую россыпь, ежегодно обеспечивая добычу до тонны и более золота при самой низкой его себестоимо-сти в отрасли, но это уже другая тема.
Рис.1. Общий вид некогда "звенящего" на Лене старинного поселка и узловой станции Ежовка Бодайбинской железной дороги. Ныне вся долина сплошь покрыта дражными отвалами (фото 1955 г.)
Рис.2 Носовая часть драги ╧65 накануне сдачи ее в эксплуатацию. На береговом мостике трапе техрук. Драги В.Г.Лешков ( фото 1955 г.).
Рис.4. Общий вид драги ╧65 в первые дни эксплуатации ( фото 1955 г.)
Рис.4. Первый начальник драги ╧65, герой социалистического труда
Григорий Дмитриевич Верхотуров ( фото 1961 г.)
|