|
 A. Д. Щеглов
A. Д. Щеглов
ВРЕМЯ И ВСТРЕЧИ
Время не повернуть назад, его не остановить. Все новые и новые события покрывают, будто матовой пленкой, дела и встречи еще недавних дней. И только достаточно редкие воспоминания о прошлом горят ярким светом. Именно такие ступени памяти позволяют мысленно остановиться и увидеть через призму времени значение различных событий и встреч с людьми, которые тебе дороги и необходимы или, наоборот, чужды и неприятны.
Человеческое общение, встречи с людьми, память об этом являются частью нашей жизни, в них время эпохи и частички общей истории; в памяти о прошлом субъективная правда о времени и людях, людях, которые заслуживают того, чтобы их помнить. Именно к таким людям принадлежит Владимир Иванович Смирнов, с которым свела меня судьба почти 30 лет тому назад и с тех пор, вплоть до его кончины, дарила необходимостью общения. В чем состояла притягательная сила В. И., что заставляло не терять контакта с ним, прислушиваться к его советам? Здесь нет необходимости говорить о том, что В.И. был человеком, очень много сделавшим для нашей рудной геологии и металлогении, для всей советской геологии как выдающийся ученый и организатор. В.И. был сложным, неоднозначным, требовательным человеком, но человеком-учителем, генератором идей и мыслей. Лекций В.И. я не слушал, не был у него в аспирантуре МГУ, работал и работаю многие годы в Ленинграде, но тем не менее я многому учился у В.И. Учился умению видеть в многочисленных геологических фактах главное, четкости мысли, представлять нашу науку за рубежом, ответственности, с которой он подходил к решению вопросов, вниманию к людям, особенно к молодым геологам, которое из-за внешней суровости В.И. часто было не заметно многим. Но, главное, что привлекало в В. И., - это масштабы его личности, индивидуальность и яркость мышления и не только профессионального, но и во всех сложных вопросах нашей жизни и взаимоотношений с людьми. В.И. был человеком высокого интеллекта, очень образованным, с широкими знаниями в различных областях. Он был интеллигентом в высшем смысле этого слова, которое ныне вновь приобретает свое значение и должное уважение. Порой было трудно поверить, что начало формирования своеобразной, масштабной и колоритной личности В. И. идет от простого русского паренька с Красной Пресни, любившего гонять голубей на далекой в то время московской окраине.
С Владимиром Ивановичем Смирновым я впервые познакомился в теперь уже далеком 1962 г. на банкете, который устроил Василий Никитич Котляр по поводу своего 60-летия. В ту пору я был только что неожиданно для себя назначен зам. директора ВСЕГЕИ и приехал по каким-то вопросам института в Москву. В.Н. Котляр долгие годы работал во ВСЕГЕИ, относился к нему очень тепло и, узнав, что я в Москве, пригласил двух ленинградцев - А.П. Марковского и меня - на свое торжество.
Все уже собрались в холле небольшого зала ресторана при гостинице "Ленинградская", были оживлены, шутили и ждали запаздывавшего В.И. Тогда я знал В.И., только что избранного молодого академика (52 года!), по ряду его работ, из которых две произвели особое впечатление: небольшая, как всегда отточенная статья о рудных поясах и "синяя", как я ее называл, потому что она была в синем переплете, крупная монография по разведке месторождений полезных ископаемых. Эти две работы заочно создали у меня представление о В.И. как о человеке, сочетавшем одновременно качества ученого и практика (что действительно было так), и не скрою, что я ждал встречи с ним, так как после смерти двух моих руководителей по академической аспирантуре начала 50-х годов - Ю.А. Билибина и О.Д. Левицкого, к сожалению, не видел на своем пути исследователей, сочетавших в себе эти качества. И вот пришел Владимир Иванович. Знакомство с ним было мимолетным. Все с шумом сели за стол. В.И. оживленно разговаривал с московскими друзьями и сидел где-то далеко от меня. Очевидно, В.Н. Котляр сказал В.И., кто я такой. Во всяком случае, в суматохе тостов я даже не заметил, как В.И. подошел ко мне (он не любил во время долгих застолий сидеть на одном месте) и, поднимая бокал, сказал: "За ВСЕГЕИ, за вашу металлогеническую школу!" Я смутился и, наверное, опустил голову. "Когда чокаетесь, молодой человек, надо смотреть в глаза", - вогнал меня в краску В.И. и сказал что-то одобряющее. Так состоялось наше неожиданное знакомство, и эту встречу на долгие годы я запомнил по интонации слов В.И. "надо смотреть в глаза" и разговорам присутствующих женщин, взыскательно и хорошо оценивших нарядное платье его супруги. Сейчас, вспоминая тот вечер, пожалуй, начал понимать, что какая-то особая по стилю интонация В.И. - товарищески-дружественная и в то же время с долей хорошей иронии старшего товарища - "надо смотреть в глаза" - заложила первый камень в наши дружеские отношения, продолжавшиеся затем многие годы и такие важные для меня. Поэтому я, наверное, и пишу так много об этом, казалось бы, незначительном эпизоде.
Дальнейшее развитие творческих, деловых контактов с В. И. было предопределено совместным участием в Симпозиуме по генезису рудных месторождений, проходившем осенью 1963 г. в Праге. В.И. пришел провожать нас, отъезжавших на симпозиум, на Киевский вокзал, шутил и напутствовал добрыми пожеланиями, одновременно, как бы невзначай, подчеркивая, что мы должны достойно представлять советскую рудную геологию на этой встрече геологов многих стран. И, действительно, он был прав - симпозиум собрал многих выдающихся исследователей разных континентов. На нем присутствовали крупные ученые-рудники: Ч. Парк, Е. Ингерсон, Дж. Ридж (США), С. Давидсон (Англия), Р. Зуффарди (Италия), Д.С. Коржинский (СССР) и многие, многие другие, а сам симпозиум заложил основы создания Международной ассоциации по генезису рудных месторождений - ныне крупного интернационального научного сообщества, объединяющего геологов многих стран. Тогда меня поразило, насколько внимательно В.И. относился к докладам участников симпозиума, вел какие-то записи, причем всегда хорошо отточенным карандашом. Казалось, что ему нравились чешские известные карандаши "Koh-i-Noor", но, как выяснилось потом, он просто любил работать с карандашом, исправляя иногда аккуратные строчки своего мелкого почерка резинкой. На этом симпозиуме В.И. не только объединял делегацию советских геологов, но и был в центре внимания зарубежных коллег. На экскурсии на месторождения Рудных гор он часто интересно сравнивал месторождения разных стран, обсуждал причины образования различных текстур и структур руд.
В. И. оказался ценителем знаменитого чешского пива и на веселых дегустациях, которые состоялись во время экскурсии, показал себя настоящим его знатоком. И в то же время он был сдержан и не допускал ненужного панибратства. Ему нравилось, что вокруг него всегда народ, все ждут его слова и острой шутки. Одновременно с этим он был по-товарищески внимателен, и, не скрою, тогда меня несколько удивил его добрый совет о том, где можно купить моим домочадцам хорошие сувениры.
Заседания симпозиума проходили в большом зале отеля "Интернациональ", где за длинными, покрытыми скатертями, столами разместились делегации. В.И. сидел всегда в центре советской делегации, отказавшись от места в рабочем президиуме. Когда кто-либо из советских коллег делал интересное сообщение, В.И. оживлялся, внимательно слушал и изредка комментировал. Затем, обычно в перерыве, он подходил к докладчику, высказывал ему свои пожелания и говорил о необходимости публикации сообщений в трудах конференции. Чувствовалось, что В. И. переживал за то, как будет представлена советская рудная геология на этом симпозиуме, а мы, пожалуй, впервые увидели за этой заботой не формальное беспокойство руководителя делегации, а добрую тревогу молодого, набирающего силы лидера (тогда В.И. было 53 года) отечественной рудной геологии, роль которого он достойно выполнял все последующие годы своей жизни. В прошедшем симпозиуме В.И. проницательно увидел нарождающуюся международную организацию, способную объединить геологов-рудников разных стран, поэтому он был одним из организаторов Международной ассоциации по генезису рудных месторождений, за признание которой активно боролся на Международном геологическом конгрессе в Дели в 1964 г., где МАГРМ (IAGOD) была утверждена как самостоятельное интернациональное научное сообщество геологов-рудников. В работе МАГРМ он активно принимал участие все последующие годы, осторожно направляя ее деятельность на обсуждение наиболее актуальных проблем.
Встречи с В. И. на пражском симпозиуме заложили новую основу наших товарищеских контактов. Теперь уже, приезжая в Москву, я каждый раз старался встретиться с В.И. на кафедре в университете. В. И. заинтересовал мой материал по металлогении Западного Забайкалья, и поэтому не случайно, узнав, что я заканчиваю докторскую диссертацию, он предложил мне защищать ее на Ученом совете геологического факультета МГУ, пройдя апробацию на его кафедре. Работу на кафедру я представил в конце 1964 г., но в декабре был срочно командирован в Нигер на 2 месяца. Это внесло некоторые коррективы в планы защиты, и я очень тревожился за судьбу диссертации. Однако В.И. умело и твердо рассеял все сомнения, сказал, что кафедра будет мне только благодарна за мой отъезд, так как не спеша ознакомится с работой. И, действительно, когда я вернулся из Африки, В. И. уже прочел работу и сделал замечания по ряду вопросов. Сейчас я уже не помню всех деталей предзащиты на кафедре - осталось только глубокое чувство благодарности к В.И. и сотрудникам кафедры, которые по-товарищески обсудили работу и представили ее к защите. Кафедра полезных ископаемых МГУ - это детище Владимира Ивановича, он создавал, любил ее, но был строг ко всем ее сотрудникам; он гордился своей кафедрой, ее людьми и делами. На всем был "смирновский отпечаток" порядка, его ума и знаний. И эта научная взыскательность, которую я почувствовал на кафедре, безусловно, отразилась на ходе моей окончательной защиты, на которой в поддержку работы выступал В. И., как всегда, четко и ясно, подчеркнув те стороны диссертации, которые требовали дальнейшего уточнения или раскрытия. Помню, что после В.И. никто не выступил; очевидно, своим авторитетом он подвел черту обсуждению. Не скрою, кафедра В.И. с тех пор стала еще ближе для меня, а сам он уже не воспринимался без кафедры, хотя занимал в то время высокие академические и другие посты.
Весной 1965 г. в Ленинграде проходило Всесоюзное металлогеническое совещание, посвященное теоретическим проблемам металлогении. Здесь я не хочу касаться его итогов и научных аспектов. Оно проходило в Горном институте и во ВСЕГЕИ, было много интересных докладов, обсуждений, приехало много народа. Однако, больше всего запомнились неделовые встречи с В. И.: мы бродили по Ленинграду во время белых ночей, были в Петродворце, а затем вместе с Е.Д. Карповой, Г.А. Твалчрелидзе и В.А. Кузнецовым ушли с заседаний на выставку американского искусства в Академии художеств. Инициатором "побега" был В.И. Он потом долго в шутливой форме доказывал преимущество американских реалистов перед "металлогеническими картинками и построениями". Подшучивал над "моей" тектоно-магматической активизацией, но становился более почтительным к этим представлениям, когда на их защиту "вставала" Е.Д. Карпова, удивительная по обаянию и интеллекту женщина, одна из блестящих знатоков металлогении Средней Азии. В. И. с восторгом говорил о Ленинграде, хотя слово "восторг" и не подходит к нему - человеку сдержанному в проявлении своих чувств. Но это было так.
Здесь, пожалуй, следует остановиться на отношении В. И. к новым идеям, воззрениям и теоретическим представлениям, которые выдвигались другими исследователями и в значительной мере были ему чуждыми. Это прежде всего относится к представлениям о процессах тектоно-магматической активизации как самостоятельной категории геологических явлений. Эти идеи были близки автору, и он их активно пропагандировал 20 лет тому назад. Сходные представления о значении процессов тектоно-магматической активизации для выявления новых закономерностей размещения месторождений развивали Е.Д. Карпова, Ю.Г. Старицкий, М.П. Хренов и др. В.И. Смирнов в своих работах эти представления как бы "обходил стороной", в редких случаях ограничиваясь беглыми упоминаниями. В то же время в беседах он поддерживал исследователей, разрабатывающих эту проблему, способствовал опубликованию их работ. Такая двойственность в отношении к новым идеям, с издания монографии "Рудные месторождения СССР", и В. И. взял на себя труд главного редактора этого известного ныне трехтомника. Особенно непосредственными и теплыми были встречи с В. И. за "крутовским" чаем - на квартире в здании университета у профессора Георгия Алексеевича Крутова, который был необыкновенно хлебосольным и радушным хозяином. В этом доме по разным поводам, как правило, экспромтом после работы, собирались близкие знакомые В.И. и Г.А. Крутова. Обычно "активизировал" всех нас приезд Г.А. Твалчрелидзе. Он вносил в эти встречи особый колорит дружелюбия и товарищества. Хорошее грузинское вино вселяло в него еще большее чувство юмора и придавало общему застолью большую непринужденность. Особенность этих чаепитий состояла прежде всего в том, что они являли собой не просто встречу товарищей, но и были, по существу, местом, где в дружеской обстановке обсуждались самые современные вопросы рудной геологии, где высказывались несогласия по тем или иным проблемам, где спорили и находили новые пути решения научных и организационных вопросов. Но делалось все это как бы невзначай, спокойно и, я бы сказал, деликатно. Здесь действительно были единомышленники, если под этим словом понимать общее для всех восприятие норм человеческого общения и уважения друг к другу. При всей занятости я старался всегда быть на "крутовском" чае, который вселял чувство энергии после общения с присутствовавшими на нем людьми. Для В.И. эти встречи, по моим наблюдениям, были своеобразной отдушиной, он ждал их, участвовал в подготовке к чаю и даже пытался помогать на кухне. В.И. всегда утверждал порядок, поэтому особенно внимательно наблюдал за "пестрой" сервировкой стола, которую осуществляли обычно мужчины, поправлял тарелочки и раскладывал салфетки. Зачем я пишу об этом? О таких, казалось бы, мелочах? Для меня из этих мелочей во многом состоит человек, его отношение к людям и простому миру, который окружает нас. А кроме того, эти мелочи живут не сами по себе, они переплетаются очень тесно с делами большими. Помню, что за крутовским столом мы обсуждали с В. И. возможность открытия крупных колчеданных месторождений на Востоке СССР и многие другие важные геологические вопросы. Здесь Г.А. Твалчрелидзе делился своими замыслами, которые затем воплощались в новые книги. Иногда В.И. подшучивал над нами и хитро улыбался. Хотя ему было лишь не много больше шестидесяти, в нем чувствовался патриарх, умудренный делами и жизнью. И мы к нему так и относились.
В 70-80-х годах В.И. летом всегда отдыхал в академическом санатории "Узкое" в одной и той же комнате на втором этаже западного флигеля. Он любил "Узкое", старый парк, тихую зелень его прудов. И на отдыхе он соблюдал строгий режим. Утром работал, много читал и гулял. В определенные дни ждал гостей, среди которых часто бывал и я. Он хорошо играл на биллиарде и всегда меня обыгрывал, при этом непосредственно радовался и эту радость не скрывал. И огорчался, когда я или кто-то другой, обычно Г.А. Кругов, опережал его на несколько шаров. Мы бродили по тихим дорожкам парка, и В.И. рассказывал о прочитанных книгах (он любил воспоминания), реже о геологии и никогда не говорил почему-то о работе, своих геологических маршрутах. Он как-то сказал, что пишет записки о своей жизни, но не знает, когда и где их можно опубликовать. Долг наш сегодня эти воспоминания издать, и хорошо, что они скоро выйдут в издательстве Московского университета. В.И. знал многих из отдыхающих в "Узком", знал некоторые забавные случаи из их жизни и иногда рассказывал о них мне, а иногда неожиданно знакомил меня с именитыми людьми.
В маленьком отдельном флигеле санатория, который назывался "Кошкин дом", где было всего два номера и где я несколько раз жил, Г.А. Твалчрелидзе и Г.А. Кругов продолжали хорошие традиции встреч старых друзей. Их непременным участником был В.И., который, однако, в последние годы был почти всегда грустным, и усталая улыбка редко трогала его лицо. Что-то мучило его, он молчал и быстро уходил к себе, оставляя нас одних. А неутомимый Георгий Александрович Твалчрелидзе, наш Додик, академик и крупнейший геолог страны начинал нам рассказывать о встречах с В.И., о которых он частично поведал в воспоминаниях, опубликованных в этой книге. И каждый раз рассказы Г.А. Твалчрелидзе дополнялись новыми деталями и подробностями, но всегда образ В. И. в этих рассказах был светел и мудр.
"Узкое" - особая страница биографии В.И., где, пожалуй, в достаточно суровый и сдержанный облик В. И. вторгаются не свойственные ему мотивы человеческой грусти и сострадания. А может быть, мне это только показалось, когда мы поздними вечерами сидели на берегу у пруда, подкармливали сонных уток, слушали редкие трели соловья и вели тихую беседу о каких-то простых, будничных делах. Наверное, многие знают, что человек наиболее полно раскрывается в своих внутренних качествах во время командировок, особенно зарубежных, когда сложность непредусмотренных ситуаций высвечивает многие скрытые стороны той или иной личности. С В. И. я был за рубежом несколько раз в разных странах, и эти контакты дополнили мое понимание этого человека. Пожалуй, наиболее интересной была поездка в Австралию на Международный геологический конгресс в 1976 г., где мы вдвоем с В.И. оказались в одной экскурсии по рудным месторождениям Южной Австралии. А до этого мы жили в Сиднее в шикарной гостинице, где, естественно, не могли себе позволить ни обедать, ни ужинать. Самодеятельные трапезы В. И. не любил, поэтому мы нашли достаточно далеко от гостиницы дешевый паб для рабочих, где было отменное пиво и огромные бараньи отбивные, которые готовились на углях. Все было необыкновенно вкусно и дешево. Мы сидели за длинными деревянными столами среди рабочего люда, и В.И. с какой-то детской радостью аппетитно ел, запивая пивом из больших стеклянных кружек. Он что-то кому-то отвечал по-английски и чувствовал себя "в своей тарелке", а потом не раз вспоминал наше "хождение в народ".
На этом конгрессе, как и на других международных встречах, В.И. напряженно работал, именно работал, а не участвовал в работе. Он всегда тщательно изучал программу докладов, их тезисы, намечал доклады, которые необходимо прослушать, встречи, на которых надо быть; составлял свой, индивидуальный график работы на день; конспектировал доклады и на каждом конгрессе, где я с ним был, писал обобщающие заметки по той или иной проблеме, которые затем превращались в более развернутые отчеты и статьи. Для В.И. участие в международных встречах было важным событием, позволявшим ему понять прежде всего уровень мировой науки, увидеть тенденции ее развития, сопоставить достижения нашей страны с зарубежными. По многим вопросам я получал от него советы, особенно он по-отечески наставлял меня в связи с докладом, который я делал на английском, советовал говорить короткими фразами и чаще пояснять слайды. В экскурсии по рудным месторождениям Южной Австралии мы посетили с В. И. знаменитое полиметаллическое месторождение Брокен-Хилл. Здесь я убедился, что В.И. очень наблюдателен при осмотре забоев и образцов; все вызывало у него интерес, в особенности макротекстуры сложносмятых полосчатых сульфидных руд, в которых он видел реликты первичных гидротермально-осадочных образований. После посещения подземных выработок Брокен-Хилла он неоднократно возвращался к обсуждению вопросов его генезиса и возраста; В.И. подчеркивал детальность исследований австралийских геологов, сумевших доказать осадочно-вулканогенный генезис месторождения, и одобрительно публично отзывался о работе рудничных геологов, изучающих это месторождение.
В экскурсии по месторождениям Австралии мы были с В. И. 10 дней, и все это время В.И. заботился обо мне, советовал, что и как сделать, взять на завтрак, купить и т.д.; это было действительно товарищеское отношение, которое далеко не всегда встретишь со стороны своих одногодков. Со своей стороны я старался проявить максимум заботы о В.И., и если у меня это не всегда получалось, то, наверное, основная причина состояла в определенной сдержанности В.И., которую я воспринимал тогда как некоторое отчуждение. После Брокен-Хилла были другие месторождения, где В.И. внимательно изучал геологию каждого объекта. Когда мы заканчивали экскурсию в г. Перте, нас пригласил к себе домой известный австралийский геолог-рудник А. Тренделл, крупный знаток железорудных месторождений, которые мы только что посетили. В.И. устал после долгого перелета и отказывался от совместного ужина. Тогда А. Тренделл пустил в ход последний аргумент: "Неужели Вам не интересно быть в моем доме, доме, который я купил на гонорар за книгу, подаренную Вам сейчас". Это была монография о железорудных месторождениях Австралии. В. И. оценил находчивость профессора Тренделла, и мы ужинали в его уютном домике, в окна которого заглядывали ветви апельсиновых деревьев со спелыми плодами. А дальше наш путь домой лежал через Сингапур, где мы провели 2 дня в ожидании самолета "Аэрофлота". Это было интересное знакомство с быстро растущим городом, сохранившим самобытность узких китайских улочек с многочисленными магазинами, ресторанчиками, мелкими и крупными конторами. В.И. с видом знающего все миллионера заходил в антикварные магазины и спрашивал зеленых фарфоровых обезьянок. Их не было. Скучающему хозяину было жаль отпускать покупателей, и он начинал предлагать нам другие товары. Весь облик В.И. выражал неподдельный интерес знатока старины, он буквально преображался. Но это была хорошая игра человека, любящего красоту и красивые вещи. В одном из магазинов В.И. увидел летний костюм и сразу же сказал, что я его должен купить. Он заставил меня его примерить и убедил в необходимости покупки. И действительно, костюм был очень хорош, и я ношу его до сих пор, каждый раз вспоминая историю его приобретения. Однако самое интересное было потом, когда хозяин магазина в знак покупки у него вещи "высокими гостями" стал угощать В.И., очевидно как посредника, удивительно ароматным и вкусным кофе. В.И. с наслаждением выпил одну, а затем другую чашечку, оценил ее тонкий фарфор и здесь же в тихом магазинчике под мерный рокот вентилятора прочел мне, по существу, яркую маленькую лекцию о русском фарфоре, о знаменитых фарфоровых заводах Подмосковья. Китаец-хозяин почтительно слушал незнакомую речь и сгибался все ниже и ниже. В.И. был в отличном настроении, и, может быть, поэтому он с многозначительным видом заходил в разные магазинчики, спрашивал "зеленых обезьянок" и делал мелкие покупки. В. И. был переполнен желанием давать практические советы, оживленно комментировал покупки, но за всем этим чувствовалось, что он все же устал и хочет скорее в Москву.
А дальше были совместные поездки на конгресс в Париж и далекий Сноу-Берд в штате Юта, США, где проходил очередной симпозиум по генезису рудных месторождений. Последний был особенно интересен экскурсиями по представительным месторождениям Запада США. В.И. с особым вниманием "осваивал" весь новый фактический материал, оценивал его достоверность и не скрывал своего восхищения перед масштабами Бингхема и Кляймекса. На этом симпозиуме он был в центре внимания всех делегаций, и когда советские геологи предлагали следующий симпозиум провести в Советском Союзе, все знали, что его научная программа будет осуществляться под руководством В.И. А в Париже в 1980 г. на Международном геологическом конгрессе, который не отличался крупными докладами по рудной геологии, мы убежали с заседаний конгресса И пошли в. знаменитый книжный магазин, где сели на застеленный мягким ковром пол и долго просматривали последние издания по искусству. Там В.И. комментировал картины Сальвадора Дали и Жоржа Брака. И мне с еще большей полнотой открылось глубокое содержание В. И. - русского интеллигента, бывшего токаря Мосмаштреста. Затем пошли в другой книжный магазин и В. И. долго наблюдал за ребятами-школьниками, которые имели здесь свободный доступ к книжным полкам и могли смотреть и читать любые детские книжки. "Нам бы так", - была его реакция.
На следующий день мы с утра (к открытию) отправились в Центр Жоржа Помпиду, где провели половину дня главными образом за чтением различной литературы на русском языке, выходящей за рубежом. Здесь были запрещенные тогда у нас издания - от Набокова до "наших диссидентов", а также разные журналы. Если встречалась интересная публикация, В.И. обязательно знакомил меня с нею. Многочисленные произведения и биография Солженицына, которыми тогда был наводнен Париж, восторга у В.И. не вызывали.
Я пишу об этом, так как в таких незначительных деталях контактов с В.И. он раскрывался для меня более полно прежде всего как неординарная, яркая личность, со всеми свойственными только ему одному человеческими качествами и особенностями. А когда возвращались из Центра Помпиду в гостиницу, В. И. предложил выпить в номере крепкого чая (тогда в Париже было очень жарко), но в комнатах стояли какие-то хитрые пластмассовые стаканчики, в которых кипятить воду было опасно. Поэтому мы зашли в магазин и купили красивый, оранжевого цвета большой бокал. В.И. долго выбирал его, оценивая красоту фигурного стекла и емкость сосуда. Покупки красивых вещей за рубежом доставляли ему удовольствие. Впрочем, с таким же вкусом он покупал у уличного торговца обычную греческую губку. Этот бокал до сих пор стоит у меня на письменном столе, и когда лучи солнца падают на его поверхность, желтые искорки разбегаются по комнате, напоминая о далеких днях парижского чаепития в маленькой гостинице на бульваре Гренелль.
В.И. любил живопись, мы были в Лувре, музее Родена, на выставке современного искусства. Дома я не раз составлял ему компанию при посещении экспозиции в Доме художника у Крымского моста. Эта тяга к искусству была у него естественной, он не афишировал ее, не проявлял восторга перед достойными полотнами, был всегда сдержан, его оценки были точны и аккуратны. Он любил цвет, точность линий, будь то Роден или Пикассо. В Нью-Йорке он несколько раз был в Музее современного искусства на 55-й стрит недалеко от нашей гостиницы и потом настоятельно рекомендовал мне посмотреть в различных ракурсах знаменитую "Гернику". Последняя наша встреча на "ниве искусства" состоялась в Москве в апреле 1987 г., когда я уже вернулся с Дальнего Востока. В. И. ходил с трудом, поэтому второй раз на выставку не пошел; он только подвез меня к дверям выставочного зала и напутствовал обратить внимание на лучшие, по его мнению, полотна современных грузинских мастеров.
Не все безоблачно было в наших отношениях с В.И. Иногда мы серьезно расходились в оценке работ и отдельных людей, иногда я не хотел идти на определенные компромиссы. Но все это были "рабочие", естественные шероховатости в наших отношениях. И только один раз набежали черные тучи. Это было в начале 70-х годов. Мне поручили доложить на коллегии Министерства геологии СССР работу В.И. Смирнова и др., представленную на соискание Ленинской премии. Как известно, эта работа была посвящена проблеме рудоносности вулканогенных формаций и решала важные и принципиально новые в то время вопросы, имеющие большое теоретическое и практическое значение. Ее представление у меня не вызывало возражений, о чем и я доложил на коллегии. Однако работа не сопровождалась четкой аннотацией, в которой были бы изложены главные положения работы, а была представлена просто большой пачкой оттисков работ авторов. Кроме того, к ним было "подключено" второе издание книги Г. С. Дзоценидзе, которая год тому назад рассматривалась при представлении ее на Государственную премию и была отклонена Комитетом по Государственным и Ленинским премиям, так как первое издание книги ранее получило уже Государственную премию СССР. Обо всем этом я счел возможным сообщить Коллегии, подчеркнув общее большое значение всей работы по вулканогенному рудообразованию. (В то время я был во многом еще наивен и следовал некоторым ленинградским традициям, не понимая до конца всех особенностей времен наступавшего "застоя".) Коллегия поддержала работу, но в тот же вечер кто-то из членов коллегии сообщил Г. С. Дзоценидзе и В. И. Смирнову, что я против выдвижения работы на Ленинскую премию. Через несколько дней мы встретились с В.И., который был мрачен и всем своим видом и резкими репликами демонстрировал нежелание меня видеть. Когда я спросил В.И., в чем дело, он сказал, что я на коллегии Мингео выступил активно против него и работы. Я рассердился, узнав такие небылицы, и был вынужден рассказать о ходе обсуждения работы и своих замечаниях, изложенных выше. И тут совершенно неожиданно для меня В.И. сказал, что я прав и что надо срочно написать развернутую аннотацию работы и, может быть, изменить авторский коллектив. В наших отношениях почувствовалось облегчение, но расстались мы с некоторым чувством, очевидно, взаимной обиды, которая затем быстро рассеялась и больше никогда не возникала. Ленинская премия была присуждена в 1972 г. В.И. Смирнову, В.Н. Котляру и заместителю Председателя Президиума Верховного Совета СССР Г.С. Дзоценидзе.
В 1979 г. шел десятый год моей работы в Министерстве геологии СССР. Нагрузка была большая, тем более что я не прекращал научной работы. С В.И. я неоднократно обсуждал возможность моего перехода в Академию наук СССР, и он, будучи академиком-секретарем Отделения, предпринимал решительные шаги к положительному решению этого вопроса. Однако результатов они не дали, даже после обсуждения в очень высоких инстанциях, с участием М.В. Келдыша. Мои обращения также были неэффективны. А годы все шли, надо было решать свою дальнейшую судьбу. В это время Правительством принимались меры по укреплению дальневосточной академической науки, и я получил предложение возглавить во Владивостоке Геологический институт АН СССР и работать в Дальневосточном научном центре. Пишу об этом только потому, что В И. активно поддержал мое решение и его поддержка имела большое значение для меня при всех последующих действиях, связанных с переходом на работу в Академию наук. Особенно считаю необходимым подчеркнуть товарищеское внимание В.И. во время моей работы во Владивостоке, куда он присылал практически все оттиски работ, живо интересовался дальневосточной геологией и оказывал большую помощь в решении многих вопросов, связанных с московскими организациями. В особенности активно он принимал участие в подготовке очередного Симпозиума МАГРМ в Тбилиси, который был успешно проведен в 1982 г. Каждая наша встреча в Москве и на совещаниях в других городах несла для меня радость общения, возможность обсуждения новых проблем. В.И. внимательно следил за развитием представлений о нелинейной металлогении и, относясь к ним в достаточной степени настороженно, тем не менее детально прорецензировал книгу "Нелинейная металлогения и глубины Земли", сделав целый ряд интересных замечаний. Он никак не мог признать, что некоторые месторождения олова имеют мантийный источник вещества и даже по-доброму сердился, когда я пытался приводить аргументы. Пожалуй именно во время семи лет работы во Владивостоке поддержка В. И., его дружеское расположение были для меня наиболее важны за долгие годы нашего общения. Именно в эти годы я окончательно убедился, что сдержанный, иногда суровый, всегда четкий в своих решениях и действиях В.И. несет в себе большие человеческие качества внимательного и доброго старшего товарища.
В. И. любил молодежь, любил своих студентов. Вместе с ним я бывал в студенческих общежитиях МГУ, видел его отношение к подопечным дипломникам. Он очень ценил свою работу на кафедре, всегда считая ее главной. Узнав, что я возглавил кафедру геологии месторождений полезных ископаемых в ленинградском Горном институте, он долго по своей инициативе рассказывал о том, как построена система лекций на его кафедре, и видно было, что он очень гордился этим. Заинтересованно спрашивал меня о курсе лекций "Основы металлогении", который я читал в Горном институте, и, как я узнал потом, чтение лекций по этому курсу он организовал и на своей кафедре.
Вспоминая о В.И., я умышленно не пишу о наших встречах и многолетней работе в различных комитетах и комиссиях, на многих совещаниях. К любой работе В.И. подходил очень ответственно, у него было свое мнение или подготовленное решение, которое он практически всегда и проводил в жизнь. Работа с ним научила меня многому и была очень полезной; это была действительно большая школа.
Последняя небольшая книга В.И. "Плутонизм и нептунизм в развитии учения о рудных месторождениях" вышла в 1987 г. Он рассказывал мне, что книга отняла у него много времени, так как пришлось знакомиться со многими первоисточниками, что книга дается ему очень тяжело. Раньше таких откровений со стороны В.И. не было. Поэтому я с особым интересом ждал выхода в свет этого произведения В.И. И когда прочел его, то увидел, что книга действительно не совсем обычна, хотя она написана все тем же четким и ясным смирновским языком. Я воспринял эту работу как своего рода философский труд, где на примере эволюции учения о рудных месторождениях раскрыта диалектика познания природных явлений человеком в историческом времени, показано, что это познание не может сразу полностью воспроизвести и до конца понять содержание тех или иных явлений или объектов. Очевидно, поэтому работа над этой книгой и была достаточно сложной.
Эта последняя книга В.И. - особого рода научное произведение, являющееся важным вкладом не только в рудную геологию, но и в общие, философские, методологические проблемы науки. Думаю, что она еще привлечет внимание философов-естествоиспытателей своим редким в наше время подходом к анализу специальных проблем естествознания (рудной геологии) с позиций творческой диалектики. Это своего рода философское завещание В. И.
Вспоминая последние встречи с В.И., невольно возвращаешься к первым годам нашего знакомства и видишь, что большая и долгая жизнь В. И. не наложила отпечатка на его ясный ум и четкость мыслей. С В.И. всегда работать было не просто, он умел "уходить" от обсуждения острых вопросов, часто хотел подчинить своей воле собеседника, а логика его построений, казалось бы, всегда была правильной и однозначной. Но тем не менее всей своей жизнью он утверждал значение большой личности, и свет его мыслей и дел озарял всех знавших его, в особенности тех, к кому он был благосклонен. Время стремительно отдаляет нас от последних встреч с В.И., но с еще большей очевидностью становятся ясными масштабы этого человека и его дела, все то, что он сделал для развития отечественной рудной геологии, для тех, кто был близок с ним.
В этих коротких заметках о встречах с В. И. я не собирался дать полную картину его деятельности. Это совершенно очевидно следует из прочитанного. Я попытался рассказать только о некоторых сторонах его жизни, которые, возможно, что-то добавят к характеристике этого большого Ученого и Человека.
|