|
 Городницкий Александр Моисеевич - физик, доктор геолого-минералогических наук (1982 г.), профессор (1991 г.), заведующий Лабораторией геомагнитных исследований океана (1985 г.), академик Российской Академии естественных наук (1992 г.), член бюро Секции наук о Земле РАЕН (1993 г.), председатель Рабочей группы по геомагнитным и электромагнитным исследованиям океана в совете по Мировому океану при Президиуме РАН, член Ученого Совета Института океанологии, член Ученого совета Международного университета в Дубне, член геофизического Совета РАЕН, член Рабочей группы по геотермии при Президиуме РАН.
Родился в Ленинграде в 1933 году, в семье служащих. В 1951 г. окончил с золотой медалью среднюю школу и в том же году поступил на геофизический факультет Ленинградского горного института им. Г. В. Плеханова, который окончил в 1957 г. по специальности "геофизика". В том же году был принят на работу в Научно-исследовательский институт геологии Арктики Министерства геологии СССР. В 1957-1962 гг. в качестве геофизика, начальника отряда и начальника партии работал в северо-западной части Сибирской платформы, в Туруханском, Игарском и Норильском районах. Занимался геофизическими поисками медно-никелевых руд и медного оруденения, включающими методы магнитометрии и электроразведки. Был одним из первооткрывателей Игарского медно-рудного поля (1962 г.). С 1961 г. в качестве геофизика принимал участие в океанографических экспедициях в Атлантике, Охотском, Балтийском и Черном морях, в том числе на экспедиционном паруснике "Крузенштерн". С 1969 по 1972 гг. руководил Лабораторией морской геофизики в Научно-исследовательском институте геологии Арктики. В 1972 г. перевелся на работу в Москву, в Институт океанологии им. П.П. Ширшова РАН, где до 1985 г. работал старшим научным сотрудником в Отделе тектоники литосферных плит, а с 1985 г. руководил Лабораторией геомагнитных исследований. Участвовал более чем в 20 рейсах научно-исследовательских судов в различные районы мирового океана. Неоднократно принимал участие в погружениях на обитаемых подводных аппаратах. В 1982 г. защитил докторскую диссертацию на тему: "Строение океанской литосферы и формирование подводных гор".
Опубликовал более 230 научных работ, в том числе 8 монографий, посвященных геологии и геофизике океанического дна.
Активно ведет преподавательскую работу в Международном университете в Дубне, где является профессором на кафедре наук о Земле, и в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова, где читает курс лекций по морской геофизике.
Наряду с научной деятельностью широко известен как поэт и автор песен. Член Союза московских писателей, Международного Союза писателей-маринистов, президент Ассоциации российских бардов. Им опубликовано восемь книг стихов, две книги мемуарной прозы и несколько дисков с авторскими песнями.
Городницкий А. М.
НЕ ЖЕНИТЕСЬ, ПОЭТЫ
Не женитесь, поэты
/песня/
Позабыты недочитанные книжки,
Над прудами шумное веселье -
Это бродят беззаботные мальчишки
По аллеям парковым весенним.
Им смеется солнышко в зените,
Дразнят их далекие рассветы...
Не женитесь, не женитесь, не женитесь,
Не женитесь, поэты!
Ненадолго хватит вашего терпенья.
Черный снег над головами кружит.
Затерялись затупившиеся перья
Между бабьих ленточек и кружев.
Не нашел княжны упрямый витязь,
Для стрельбы готовы пистолеты...
Не женитесь, не женитесь, не женитесь,
Не женитесь, поэты!
Зимний вечер над Святыми над Горами,
Зимний вечер, пасмурный и мглистый.
И грустит портрет в тяжелой раме,
И зевают сонные туристы.
Ткет метель серебряные нити,
В белый пух надгробия одеты...
Не женитесь, не женитесь, не женитесь,
Не женитесь, поэты
1963
ПОЭТЫ
Лежат поэты на холмах пустынных,
И не понятно, в чем же корень зла,
Что в поединке уцелел Мартынов,
И что судьба Дантеса сберегла?
Что, сколько раз ни приходилось биться, Как ни была рука его тверда,
Не смог поэт ни разу стать убийцей,
И оставался жертвою всегда?
Неясно, почему? Не потому ли,
Что был им непривычен пистолет?
Но бил со смехом Пушкин пулю в пулю, Туза навскидку пробивал корнет.
Причина здесь не в шансах перевеса, -Была вперед предрешена беда:
Когда бы Пушкин застрелил Дантеса,
Как жить ему и как писать тогда?
1969
ДОНСКОЙ МОНАСТЫРЬ
/песня/
А в Донском монастыре
Зимнее убранство.
Спит в Донском монастыре Русское дворянство.
Взяв метели под узцы,
За стеной, как близнецы,
Встали новостройки.
Сняться графам их дворцы,
А графиням бубенцы
Забубенной тройки.
А в Донском монастыре
Время птичьих странствий.
Спит в Донском монастыре
Русское дворянство.
Дремлют, шуму вопреки,
И близки, и далеки,
От грачиных криков,
Камергеры-старики,
Кавалеры-моряки
И поэт Языков.
Ax, усопший век баллад,
Век гусарской чести!
Дамы пиковые спят
С Германами вместе.
Под бессонною Москвой,
Под зеленою травой
Спит - и нас не судит
Век, что век закончил свой
Без войны без мировой,
Без вселенских сует.
Листопад в монастыре.
Вот и осень, - здравствуй.
Спит в Донском монастыре
Русское дворянство.
Век двадцатый на дворе,
Теплый дождик в сентябре,
Лист летит в пространство...
А в Донском монастыре
Сладко спится на заре
Русскому дворянству.
ДУЭЛЬ
/песня/
За дачную округу
Поскачем весело,
За Гатчину и Лугу,
В далекое село,
Там головы льняные
Склоняя у огня,
Друзья мои хмельные
Скучают без меня.
Там чаша с жженкой спелой
Задышит, горяча,
Там в баньке потемнелой
Затеплится свеча,
И ляжет - снится, что ли?
Снимая грусть-тоску,
Рука крестьянки Оли
На жесткую щеку.
Спешим же в ночь и вьюгу,
Пока не рассвело,
За Гатчину и Лугу,
В далекое село.
Сгорая, гаснут свечки
В час утренних теней.
Возница к Черной речке
Поворотил коней.
Сбежим не от испуга -Противнику назло,
За Гатчину и Лугу,
В далекое село!..
Там головы льняные Склоняя у огня,
Друзья мои хмельные Скучают без меня.
1971
МАТЮШКИН
Вольховский, первый ученик,
Князь Горчаков, и гений Пушкин.
Всех дальновиднее из них
Был мореплаватель Матюшкин,
Что поручив себя волнам,
Сумел познать все страны света,
И жаль, что он известен нам
Лишь как лицейский друг поэта.
Не дал он (не его вина),
Законов мудрых для державы,
За стол багряного сукна
Не пригласил его Державин,
Но вне покинутой земли
Такие видел он пейзажи
Каких представить не могли,
Ни Горчаков, ни Пушкин даже.
Жил долго этот человек,
И много видел, слава богу,
Поскольку в свой жестокий век
Всему он предпочел дорогу.
И к тем же нас зовя местам,
От всех сомнений панацея,
Зеленый бронзовый секстан
Пылится в комнатах Лицея.
БАТЮШКОВ
Не пошли, Господь, грозу мне
Тридцать лет прожить в тоске,
Словно Батюшков безумный,
Поселившийся в Москве.
Объявлять при всем народе,
Не страшась уже, как встарь,
Что убийца Нессельроде,
Что преступник государь.
Стать обидчивым, как дети,
Принимать под ветхий кров
Италийский синий ветер,
Лед Аландских островов.
Тридцать лет не знать ни строчки,
Позабыть про календарь,
И кричать в одной сорочке:
"Я и сам на Пинде царь!"
И сидеть часами тихо,
Подойти боясь к окну,
И скончаться вдруг от тифа,
Как в гражданскую войну.
КАРАМЗИН
Вот доска вниманью граждан:
Много лет и много зим
В этом доме двухэтажном
Жил писатель Карамзин.
Отказавшийся от славы
Для упорного труда,
Изучал он жизнь державы
В стародавние года.
Крест мерцает на мундире.
Не придумать, хоть умри,
Чтобы жили в общем мире
Хлебопашцы и цари.
Но покуда были силы,
В размышлениях о том,
Он историю России
Составлял за томом том.
Время дни на нитку нижет.
Над виском седеет прядь.
Чем века подходят ближе,
Тем трудней о них писать.
Шесть томов, потом двенадцать...
"Все, - сказал он, - не могу".
Били пушки на Сенатской.
Кровь чернела на снегу.
Терся нищий возле дома,
Словно что-то потерял.
Для тринадцатого тома
Начинался матерьял.
1977
КЮХЕЛЬБЕКЕР
Когда б я вздумал сеять хлеб
И поучать других при этом,
Я был бы, видимо, нелеп,
Как Кюхельбекер с пистолетом.
Ах, эти ночи над Невой
И к рифме сладкое влеченье,
Азарт атаки штыковой
И безысходность заточенья!
Превозмогая боль и страх,
В тюремном вытертом халате,
В чужом тулупе, в кандалах,
Был так он с виду неопрятен,
Когда оброс и исхудал,
Что Пушкин в темном помещенье
Его при встрече не узнал
И отвернулся с отвращеньем.
Судьба сказала: "Выбирай!"
И поменял любовник пылкий
Прибалтики цветущий край
На тяготы сибирской ссылки,
Чтобы среди чужих степей,
Свой быт уподобляя плачу,
Былых оплакивать друзей
И Якубовича в придачу.
Когда, касаясь сложных тем,
Я обращаюсь к прошлым летам,
О нем я думаю, затем
Что стал он истинным поэтом.
Что, жизнь окончив на щите,
Душою по-немецки странен,
Он принял смерть - как россиянин:
В глуши, в неволе, в нищете.
1978
БОЛДИНО, 1836
Ветра за воротами хнычут.
Кругом обложные дожди.
Не пишется в Болдино нынче,
Как за полночь в ночь ни гляди.
Он весь суетою наполнен,-
Ни образов нет, ни идей.
"Светило, погасшее в полдень,-"
Как едко заметил Фаддей,
Над крышею каркает ворон.
Безлюдье. Тоска. Нищета.
Под окнами лиственный ворох
Все множится, словно счета.
Немил, неугоден, непонят,
Былые друзья далеки.
За что эта мука господня? -
Ни света, ни сна, ни строки.
В окно дождевые потоки
Стучатся, как горсти пшена.
Неужто назначены сроки,
И жизнь его завершена?
Неужто он вправду не нужен
В сухой прозаический век?
Осталось ступить неуклюже
В февральский мерцающий снег,
Перчаткою с раструбом серым
Поправить упавшую прядь,
И перед последним барьером
Под дуло противника встать.
1980
ОКОЛО ПЛОЩАДИ
/песня/
Время ненастное, ветер не ласковый,
хмурь ленинградская.
Площадь Сенатская, площадь Сенатская,
площадь Сенатская.
Цокали, цокали, цокали, цокали,
цокали лошади
Около, около, около, около,
около площади.
Мысли горячие, мысли отважные,
мысли преступные.
Вот она - рядом, доступная каждому
и. - недоступная.
Днями-неделями выйти не смели мы, -
время нас не щадит.
Вот и остались мы, вот и состарились
около площади.
Так и проходят меж пьяной беседою,
домом и службою
Судьбы пропавшие, песни неспетые,
жизни ненужные...
Цокали, цокали, цокали, цокали,
цокали лошади
Около, около,около, около,
около площади.
1981
ПУШКИН И ДЕКАБРИСТЫ
"Слух обо мне..."
А. Пушкин
В Завод Петровской пятого числа
Глухая весть о Пушкине пришла.
Дыханье горна судорожно билось,
Ночная вьюга пела и клубилась,
Три каторжника сели у огня,
Чугунными браслетами звеня.
Дымились, просыхая, полушубки.
Сырые не раскуривались трубки.
За низким зарешеченным окном
Стонали ели от метели лютой,
И очень долго, более минуты,
Никто не заговаривал о нем.
"Еще одно на нас свалилось горе, -
Сказал Волконский с мукою во взоре, -
Несчастный, - мы могли ему помочь.
Хотя он не был даже арестован,
Его казнили в качестве шестого,
Как пятерых в кронверке в эту ночь.
Когда бы стоял на площади он с нами,
Он был бы наше истинное знамя,
И много лет отечеству служив,
Пусть в кандалах, но все же был бы жив.
Когда бы был он принят в наше братство,
Открыто посягнувшее на рабство,
Обрел бы он свободу для души,
И черпая в страданьях вдохновенье,
Он мог бы создавать свои творенья,
ПУЩИН И МАТВЕЙ МУРАВЬЕВ
/песня/
За окнами темно,
Закрыты ставни на ночь.
Ущербная луна
Струит холодный свет.
Раскупорим вино,
Мой друг, Матвей Иваныч,
Воспомним имена
Иных, которых нет.
Седые рудники
Нам спины не согнули,
И барабанный бой
Над нашею судьбой.
Острогам вопреки,
Штрафной чеченской пуле
Мы выжили с тобой
Мы выжили с тобой.
Кругом колючий снег,
Пустыня без предела.
За праздничным столом
Остались мы вдвоем.
Идет на убыль век,
И никому нет дела,
Что мы еще живем,
Что мы еще живем.
Свечей ложится медь
На белые затылки.
Страшней стальных цепей
Забвения печать.
Лишь прятать нам под клеть
С записками бутылки
Да грамоте детей
Сибирских обучать.
Не ставит ни во что
Нас грозное начальство,
Уверено вполне,
Что завтра мы умрем.
Так выпьем же за то,
Чтоб календарь кончался
Четырнадцатым незабвенным декабрем!
1983
ГЕРОЙ И АВТОР
Учебники нас приучают с детства,
Что несовместны гений и злодейство,
Но приглядитесь к пушкинским стихам:
Кто автор - Моцарт или же Сальери?
И Моцарт и Сальери - в равной мере,
А может быть, в неравной, - знать не нам.
Определить не просто нам порою
Соотношенье автора с героем, -
С самим собой возможен диалог.
И Медный Всадник скачет, и Евгений
По улице бежит, и грустный гений
Мицкевича все видит между строк.
Из тьмы полночной возникают лица.
Изображенье зыбкое двоится.
Коптит лампада, и перо дрожит.
Кто больше прав перед судьбою хитрой -
Угрюмый царь Борис или Димитрий,
Что мнением народным дорожит?
Не просто все в подлунном этом мире.
В нем мало знать, что дважды два - четыре,
В нем спутаны коварство и любовь.
Немного проку в вырванной цитате, -
Внимательно поэта прочитайте
И, жизнь прожив, перечитайте вновь.
1985
ЧААДАЕВ
И на обломках самовластья Напишут наши имена.
А. Пушкин "К Чаадаеву"
Потомок Чаадаева, сгинувший в сороковом,
На русский язык перевел большинство его писем.
Из бывших князей, он характером был независим,
На Зубовской площади жил и в Бутырках потом.
Уверенный духом, корысти и страха лишен,
Он в семьдесят девять держался, пожалуй, неплохо,
И если записке Вернадского верить, то он
Собою украсить сумел бы любую эпоху.
Он был арестован и, видимо, после избит
И в камере умер над тощей тюремной котомкой.
А предок его, что с портрета бесстрастно глядит,
Что может он сделать в защиту себя и потомков?
В глухом сюртуке, без гусарских своих галунов,
Он в сторону смотрит из дальней эпохи туманной.
Объявлен безумцем, лишенный высоких чинов,
Кому он опасен, затворник на Старо-Басманной?
Но трудно не думать, почувствовав холод внутри,
О силе, сокрытой в таинственном том человеке,
Которого более века боятся цари.
Сначала цари, а позднее - вожди и генсеки.
И в тайном архиве, его открывая тетрадь,
Вослед за стихами друг другу мы скажем негромко,
Что имя его мы должны написать на обломках,
Но нету обломков, и не на чем имя писать.
1987
ДОМ ПУШКИНА
Бездомность Пушкина извечна и горька,
Жилья родного с детства он не помнит. -
Лицейский дортуар без потолка,
Сырые потолки наемных комнат,
Угар вина и карточной игры.
Летит кибитка меж полей и леса.
Дома, как постоялые дворы, -
Коломна, Кишинев или Одесса.
Весь скарб нехитрый возит он с собой:
Дорожный плащ, перо и пистолеты, -
Имущество опального поэта,
Гонимого стремительной судьбой.
Пристанищам случайным нет конца,
Покоя нет от чужаков суровых."
Михайловское? - Но надзор отца.
Москва, Арбат? - Но скупость Гончаровых. Убожество снимаемых квартир:
Все не свое, все временно, все плохо.
Чужой, не по летам его, мундир,
Чужая, неприютная эпоха.
Последний дом, потравленный врагом,
Где тонкие горят у гроба свечи,
Он тоже снят ненадолго, в наем,
Который и оплачивать-то нечем.
Дрожащие огни по сторонам.
Февральский снег восходит, словно тесто.
Несется гроб, привязанный к саням, -
И мертвому ему не сыщут места!
Как призрачен любой его приют! -
Их уберечь потомкам - не под силу, -
Дом мужики в Михайловском сожгут,
А немцы заминируют могилу.
Мучение застыло на челе, -
Ни света, ни пристанища, ни крыши.
Нет для поэта места на Земле,
Но, вероятно, нет его и выше.
1987
СТАРЫЙ ПУШКИН
И Пушкин, возможно, состарившись, стал бы таким,
Как Тютчев и Вяземский, или приятель Языков. Всплывала бы к небу поэм величавых музыка,
Как царских салютов торжественный медленный дым.
И Пушкин возможно писал бы с течением дней
О славе державы, о тени великой Петровой, -
Наставник наследника, гордость народа и трона,
В короне российской один из ценнейших камней. Спокойно и мудро он жил бы, не зная тревог.
Настал бы конец многолетней и горькой опале.
И люди при встрече шептали бы имя его,
И, кланяясь в пояс, поспешно бы шапки снимали,
Когда оставляя карету свою у крыльца,
По роскоши выезда первым сановникам равен,
Ступал он степенно под светлые своды дворца,
С ключом камергера, мерцая звездой как Державин. Царем и придворными был бы обласкан поэт.
Его вольнодумство с годами бы тихо угасло.
Писалась бы проза. Стихи бы сходили на нет,
Как пламя лампады, в которой кончается масло.
И мы вспоминаем крылатку над хмурой Невой,
Мальчишеский профиль, решетку лицейского сада,
А старого Пушкина с грузной седой головой Представить не можем; да этого нам и не надо.
1988
ПЕСНИ ЗАПАДНЫХ СЛАВЯН
Песни западных славян
Не поют сегодня боле.
В них тоска сиротской доли,
И в мужья нелюбый дан.
В них ведется бедам счет,
Словно яхонтам в шкатулке.-
Мать-старушку режут турки,
По березе кровь течет.
Песни западных славян,
Ни надежды, ни просвета.
Иссушит колосья лето,
И юнак умрет от ран.
Молодой душе пропасть
В поле боя опустелом.
Волк наелся белым телом,
Ворон крови напил всласть.
Песни западных славян
Нетипичны для Европы, -
В них голодный слышен ропот,
Черный стелется туман.
Их лесной дремучий Бог
Христианством лишь затронут.
Так речной не скроет омут
Тонкий временный ледок.
В песнях западных славян
Нет струны любовной тонкой, -
Рубят надвое ребенка,
Полонянок гонит хан,
Убивает сын отца,
Манит глупыхт небылица:
Не поют, а песня длится,
И не видно ей конца
1988
МИХАЙЛОВСКОЕ
Мчится тройка, - ближе, ближе
И проносится в ночи.
Одинок и неподвижен
Огонек твоей свечи.
Не уснуть подобно прочим,
Воет ветер над стрехой, -
Это бес тебя морочит
Темной полночью глухой.
То коснется половицы,
То застонет у крыльца.
Воротили бы в столицу,
Чтоб не спиться до конца!
Подопри рукой затылок.
Черный сон, бессилен он
Перед ящиком бутылок,
Что из Пскова привезен.
Истопить прикажем баньку
И раскупорим вино,
Кликнем Зинку или Маньку,
Или Дуньку, - все равно.
Утешайся женской лаской,
Сердце к горестям готовь:
Скоро, скоро на Сенатской
Грянет гром, прольется кровь.
Сесть бы нам с тобою вместе,
Телевизор засветить,
Посмотреть ночные вести
И спокойно обсудить.
Страшновато нынче, Пушкин,
Посреди родных полей.
Выпьем с горя. Где же кружки? -
Сердцу будет веселей.
1992
Мне будет сниться странный сон:
Кричащий за окошком кочет,
Самумом поднятый песок,
Что ноздри сфинксовы щекочет.
Разъединение культур,
Их позднее соединенье, -
Всеволод, храбрый багатур,
И князя Игоря плененье.
Египетский позорный плен,
И избавление от рабства.
Среди двенадцати колен
Поди попробуй разобраться!
Мне будет сниться до утра
Земли коричневое лоно,
Арап Великого Петра, -
Фалаш из рода Соломона,
И петербургская пурга
Среди окрестностей дубравных,
Где в ожидании врага
Стоял его курчавый правнук.
Мне будет сниться странный фильм:
Пустыня сумрачного вида
И шестикрьшый серафим,
Слетевший со щита Давида.
1992
ТРИГОРСКОЕ
Опять опаздывает почта,
Трещит замерзший водоем.
Но путешествие в Опочку!
Но речи в уголку вдвоем!
Зизи, Анета и Алина,
Короткий день и вечер длинный,
В альбоме длинная строка.
Ликуй, уездный Мефистофель, -
Холодный ждет тебя картофель
С утра и кружка молока.
Безлюдный дом убог, как хата,
Сенная девушка брюхата,
Печурка не дает тепла,
Окошко снег бинтует липкий,
Старуха клюкнула наливки
И ту же песню завела.
Воюя с собственною тенью,
Как разобщить тугие звенья
Паденья вниз, полета ввысь?
Запомнить чудное мгновенье
И повелеть ему: "Продлись"?
Недолгий срок тебе отпущен.
Да будет жизнь твоя легка,
Покуда заплутавший Пущин
В ночи торопит ямщика.
Пока тебя оберегает
Союз бутылок и сердец,
Пока нутро не прожигает
Дантесом посланный свинец.
1995
ДЕЛЬВИГ
Мечтатель, неудачник и бездельник,
Я обращаюсь памятью к тебе,
Стеснительный и неумелый Дельвиг,
Мой старший брат по музам и судьбе.
В асессоры ты вышел еле-еле,
Несчастлив был в любви и небогат,
Прообразом для Гоголя в "Шинели"
Ты послужил, сегодня говорят.
Но в мелкий дождь и зимние морозы
Народ застольный распевает, пьян,
О молодце, что проливает слезы
На свой расшитый бархатный кафтан.
Себе навек твои присвоив строчки,
Отца не вспоминающий и мать,
Тебя он тоже позабудет прочно.
Ему, народу, в общем наплевать,
Что пить, что петь. Он выпьет, что придется,
Добавит снова, и хлебнет кваску,
И горестная песня инородца
Разбередит российскую тоску.
1995
Российской поэзии век золотой, -
Безумного Терека берег крутой,
Метель над Святыми Горами.
Смертями великими он знаменит,
И колокол заупокойный звонит
В пустом обезлюдевшем храме.
Поэзии Русской серебряный век, -
Саней по заливу стремительный бег,
Рассвет на Ивановской башне.
Расстрельною пулей пробитый висок
И лагерной пайки голодный кусок
Тот день обозначат вчерашний.
А бронзовый век наступает теперь.
Каких от него ожидаем потерь
В сравнении с теми веками?
У музы про эти спроси времена,
И молча в тоске отвернется она,
Лицо закрывая руками.
1995
Относителен возраст. "Старик Геккерен", - говорим. Старику Геккерену тогда было сорок четыре.
Продолжительность жизни в античном безъядерном мире
В сорок лет устанавливал грозный дотошливый Рим.
Мы с начальницей в поле в одном ночевали мешке.
Мне семнадцать, ей тридцать, - чего было надобно дуре?
Продавщица вчера в овощном мне сказала ларьке,
Подавая авоську: "Возьмите картошку, дедуля."
Относителен возраст. Заздравную рюмку налей.
Помнишь, пили мы в юности за окончанье семестра?
В современном спектакле не знать нам заглавных ролей,
Для отцов благородных у нас не хватает семейства.
Мы уходим со сцены, и публика любит не нас,
А других персонажей. Мы все незаметней с годами.
"За добавленный месяц, добавленный день или час, -
Говорил мне отец, -должен Богу ты быть благодарен."
Я ему благодарен и роли на требую впредь, -
Пусть уже из кулисы, - другого желания нету,
Мне позволит дослушать, дочувствовать и досмотреть
Этот акт, этот выход, последнюю реплику эту.
1995
ПРЕДСКАЗАНИЯ
Предсказания все же сбываются,
Но не сразу, а только потом.
Авиаторы в штопор срываются,
Пустоту ощутив под винтом.
И поэт, чья судьба уготована,
Отомстить не сумевший врагу,
От противника белоголового
Умирает на красном снегу.
Справедливы всегда предсказания.
Научитесь читать между строк,
Если знать захотите заранее
Ваших бед ожидаемый срок.
Неизменно за тайной вечерею
Наступает похмелье опять,
И змея выползает из черепа,
Но не скоро, а лет через пять.
От Кассандры и до Нострадамуса
Все предсказано в завтрашнем дне.
Лишь под старость, когда настрадаемся,
Понимаем мы это вполне.
1996
УРОК ЛИТЕРАТУРЫ
"Он заплатил за нелюбовь Натальи."
Д. Самойлов
В прошлое заглядывая хмурое
Вспомню, забывая про дела,
Педагога, что литературу
В нашем классе некогда вела.
Свой предмет, которому учила,
Полюбила с юности она,
И от этой, видимо, причины
Коротала жизнь свою одна.
Внешним видом занималась мало,
На уроках куталась в пальто,
И меня от прочих отличала,
Сам уже не ведаю за что.
Но судьба любимчиков капризна
И в итоге неизменно зла.
"Пушкин однолюбом был по жизни," -
Как-то раз она произнесла.
"Пушкин был по жизни однолюбом."
И примерный прежде ученик,
Засмеялся громко я и грубо,
Ибо знал наверное из книг -
Вульфа, Вересаева и прочих,
Их прочтя с прилежностью большой,
Что не так уж был и непорочен
Африканец с русскою душой.
Помнится имевшая огласку
В дневнике Михайловском строка:
"Я надеюсь все же, что на Пасху..." -
Далее по тексту дневника.
Гнев ее внезапный был прекрасен,
Голос по девически высок:
"Городницкий, встаньте, вон из класса,
Двойка за сегодняшний урок!"
И еще ушам своим не веря,
Получивший яростный отлуп,
Снова я услышал возле двери:
"Пушкин был по жизни однолюб.
Женщин на пути его немало,
Но любовь всегда была одна.
В том, что не нашел он идеала,
Не его, наверное, вина."
Мне ее слова понятней стали
Через пятьдесят с лихвою лет.
Замечаю новые детали,
Наблюдая пушкинский портрет:
Горькие трагические губы,
Сединою тронутая бровь.
Навсегда остался однолюбом
Жизнью заплативший за любовь.
1998
ДЕНИС ДАВЫДОВ
Денис Давыдов, славный генерал,
Великий мастер сабли и гитары.
Его портрет я в книге отыскал,
Где он стоит, вальяжный и не старый,
В лосинах белых. И закручен ус
Над ментиком. И пышны бакенбарды
Над галунами, о каких, боюсь,
Мечтать не смеют нынешние барды.
Где нынче вы, гусары прежних лет,
Свой дымный пунш тянувшие из кружек?
Да и сегодня нужен ли поэт
Во стане русских воинов? - Не нужен.
Печальны их бивачные огни.
Невесел сон, тревожный и короткий.
Среди руин Афгана и Чечни
О чем им петь над выданною водкой,
Негромкою гитарою звеня,
В нашивках за раненья желто-красных?
"Ах, Родина, не предавай меня,"
Поют они, но просьбы их напрасны.
1998
НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ
Исполинские зиккураты
Слабость гибельную таят.
Проиграл войну император
И заплакал, и принял яд.
И сказал на прощанье сыну,
Ставя точку в своей судьбе:
"Оставляю, Сашка, Россию
Я в плохом порядке тебе."
Уважавший во всем порядок,
Для страны не жалевший сил,
Как "преступника вне разрядов"
Он себя самого казнил.
Но не будет ломанья шпаги
И падения в пыль лицом,
Лишь приспустят царские флаги
Над покинутым дворцом.
О земном позабывший гневе,
Причастился он тайн святых
И ушел, догоняя в небе
Им повешенных пятерых.
1998
РЫЛЕЕВ
Это обручальное кольцо,
Снятое с казненного Рылеева,
Словно смерти брошено в лицо,
Затянувшей узел на петле его.
Бьют часы над невскою водой.
Не на что надеяться и сетовать.
Стрингуляционной бороздой
Шея перечеркнута поэтова.
Дождь течет с холодного чела
Под сырою облачною ватою.
Жизнь его короткою была,
А стихи - порою длинноватыми.
Прикусивший кончик языка,
Растворенный ржавчиной болотною,
Станет он на долгие века
Песней бесконечною народною.
Над помостом парки режут нить,
Бормоча невнятные пророчества.
Ермаку до лодок не доплыть, -
Песня оборвется и не кончится.
1998
|