|
 Лешков Владимир Григорьевич - главный научный сотрудник Инженерно-технического центра и профессор кафедры "Интенсификация горноразведочных работ" МГГА.
Родился 22 марта 1928 г. в г. Смоленске. Окончил горный факультет Московского института цветных, металлов и золота им. М.И. Калинина (1953 г.), очную аспирантуру при Московском геолого-разведочном институте им. Серго Орджоникидзе (1964 г.), с отличием Академию МВД СССР (1980 г.).
Горный инженер, доктор технических наук, профессор, полковник в от-ставке, лауреат Государственной премии СССР (1986 г.) и Международной "Золотой книги России" (1997 г.), Заслуженный деятель науки Российской Федерации (1999 г.). Награжден орденами Трудового Красного Знамени, Дружбы Народов и десятью медалями.
После окончания института работал в инженерных должностях на приисках треста "Лензолото" (I953-I963 гг.), затем .в аппаратах "Главзолото" Минпветмета СССР (I965-I974 гг.) и Совета Министров СССР (1974-1988гг.), с 1989 г. - в МГГА.
С 1994 г. избран действительным членом Международной академии информатизации, является ее академиком-секретарем и президентом отделения "Информатизация золото-платиновой и алмазной промышленности".
Основными направлениями деятельности являются вопросы, связанные с проблематикой высокоэффективного вовлечения в хозяйственный оборот месторождений драгоценных металлов, совершенствования процессов их промышленного освоения, обеспечения полноты извлечения из недр и при технологической переработке.
Автор более 140 научно-производственный публикаций, в том числе 22 изобретений, 10 монографий, учебников и учебных пособий.
В. Г. Лешков
МАЧА - ТАЕЖНОЕ СЕЛО НА ЛЕНЕ
При частых служебных поездках на далекие ленские прииски меня всегда тянуло побывать в тех местах, откуда более 100 лет тому назад псовые обозы плечистых русских мужиков-золотничников пробивались к приисковым отводам, выявленным и застолбленным первопроходцами в глухих горно-таежных урочищах приленской тайги, для организации там промысла и /поставки государственной казне дальне -тайгинского золота.
В те давние времена главной входной базой этих приисков служило старинное таежное село Мача, приютившееся в излучине р. Лены в 180-ти километрах от нынешнего их центра, .в поселке Перевоз.
Моя мечта реализовалась лишь в конце 50-х годов, когда мой добрый сподвижник по тяжелому ремеслу приискового технолога и надежный друг по таежным скитаниям, начальник Дальне-Тайгинского участка Милентий Григорьевич Швецов, проявив инициативу, предложил слетать в составе "узкой" группы специалистов приискового управления в окрестности Мачи с целью, как он удачно определил, "рекогносцировки отдельных объектов, находящихся в сфере нашей хозяйственной деятельности".
Поездка состоялась во второй половине сентября, когда еще стояли ясные солнечные дни, но тайга, её мари, долины речек и ключей уже нарядились в ярко-красочное разноцветье, готовясь отдать "последнюю дань" уходящему лету. Чувствовалось, как с окрестных гольцов, подернутых кое-где белесой иневой, протягивало "снежным духом", напоминавшем о близости северной зимы.
В ожидании встречи с легендарным селом наша группка, собравшись у "резиденции" перевозовского аэродрома, вскоре разместилась в грузо-пассажирском салоне ╧8. Вертолет медленно вырулил с места стоянки, на мгновение завис над взлетной полосой и взмыл в прозрачное голубое небо, взяв курс в направлении Мачи.
Мы с Милентием "прилипли" к иллюминатору, с интересом всматриваясь в таежный океан, где быстро сменяя друг друга, проплывали цепи гольцов с зарослями кедровника на склонах, отдельные скальные хребты, покрытые серым лишайником, извивавшиеся среди марей и болотистого мелколесья речушки и ключики, перемежающиеся с бескрайними лесными массивами.
Вскоре вертолет заметно снизился. Милентий толкнул меня локтем, кивая в сторону иллюминатора:
- Смотри, Григорьевич, вон видишь, справа, узкую полоску в том лесном массиве, вроде старой заросшей просеки... Это и есть былая трудяга - гужевая дорога от Мачи к приискам, по которой вплоть до предреволюционных лет ходили гужевые обозы с грузами практически для всей Дальней Тайги. Представляешь сколько труда стоило строительство этой дороги, сколько речушек, ключей и марей она пересекает, а построили ее быстро не то, что сейчас "мурыжим"...
Я всматривался в прорисовывавшуюся узкую, заросшую низкорослым леском, полоску-просеку, где через выдержанные интервалы по ее длине четко выделялись широкие прогалины-полянки, о которых Милентий не замедлил пояснить:
- А вот те прогалины вдоль трассы - былые хорошо оборудованные дорожные станции с зимовьюшками, конюшнями и котлопунктами для питания и отдыха обозников и замены лошадей. Вообще в те времена все было налажено, как надо. На обратном пути, если будет желание, мы сможем подсесть на одну из таких давних станций, правда, там уже ничего не сохранилось, но еще видны очертания былых построек, по которым возможно представить качественное обустройство этих станций, а их примерно с десяток, и они чередуются с интервалом в 40-50 километров друг от друга.
Наконец, вдали показалась искрящая в лучах яркого солнца водная гладь могучей сибирской реки Лены , а вскоре у ее обрывистого берега появились причал с множеством лодок и разбросанные на равнине правой терраски вытянувшиеся вдоль русла избы и огороды знаменитого села Мача - бывшего "главного хранителя" парадных ворот в прославленный богатством залежей "желтого металла" Дальне-Тайгинский золотоносный район.
Вертолет приземлился на площадке у берегового откоса, близ посеревшего от времени, но ухоженного деревянного строения - местного Сельсовета, на коньке крыльца которого свисал заметно потускневший от времени красный флаг - всесущий символ местной власти.
Само село представилось нам довольно крупным, по таежным меркам, дворов на тридцать, как примерно оценил я с борта вертолета. Дома были добротными, преимущественно не новыми, срубленными давно из толстых стволов, видимо, лиственницы, под тесовыми крышами, уже приобретшими неопределенный цвет и моховую побежалость от времени, но все еще мощно державшиеся на земле, поблескивая оконцами в сторону Лены. Каждый такой дом окружала плетьевая изгородь с калиткой и воротами, внутри которой размещался обширный двор с амбаром, а также огородом, кустами черемухи у плетня и терновниками. Бросались в глаза огромные по объему поленницы колотых дров, заготовленных на долгую северную зиму, а также стожки сена, припасенного для скотины. На многих домах вдоль крыльца были развешены золотистые вязанки лука, сплетенного в косы, и длинные бечевы с вялившейся рыбой. В общем Мача яв-лялась типичным таежно-речным селом, где все подчеркивало её отношение именно к таковому бытию.
Мы зашли в сельсовет, где в просторной светлой комнате с цветастыми занавесками на окнах и громадным фикусом в кадке на полу располагались его председатель и секретарь. Оба были симпатичные женщины средних лет, принявшие нас очень доброжелательно, сразу же засуетившись насчет чайка...
Вскоре сюда буквально ворвался запыхавшийся от быстрой ходьбы, моложавый, крепко сложенный милицейский лейтенант, который, увидев Милентия, расплылся в широкой улыбке и подошел к нему.
- Здравствуй мой, дорогой друг, Милеша! Давненько не виделись, - радостно воскликнул он, обнимая и похлопывая его по спине, - Во приятная встреча! Как жизнь? Молодцы, что заскочили в наш медвежий угол, рад... Может быть рыбалку сбацаем, хариус идет, да и тайменя наверняка отловим. Как?.. - он громко рассмеялся.
Милентий представил нам этого добротного и, видимо, близкого ему человека. - Знакомьтесь, это Трофим - командир соседнего с нами участка, отменный следопыт, оперативник и, как водится, охотник...
Обменявшись приветствиями с лейтенантом, в последующей беседе мы подчеркнули, что "заскочили" на Мачу специально с тем, чтобы ознакомиться с местами, откуда начиналось хозяйственное освоение Дальней Тайги и, если пред-ставится возможным, послушать старожилов о жизни села в те далекие годы.
Председатель сельсовета с заинтересованностью отнеслась к нашим пожеланиям и с чувством заметного уважения к своему селу рассказала о нем примерно следующее:
- Нашему селу более 300 лет, - начала она свой рассказ, - заложили его на первых этапах приобщения к России приленских земель, предположительно, между 1631 и 1635 годами. Это случилось, когда казачьи отряды под предводительством Игната Галкина и Петра Бекетова, обследуя Лену, основали на её берегах первые воинские поселения - остроги Усть-Кутский (1631 г.) и Олекминский (1635 г.), а Мача находится как раз в интервале между ними. Название свое, как поговаривали наши старики, село получило то ли от какого-то эвенского значения, но, вероятнее всего, от русских - мать, мачеха, преобразовавшихся затем в Мачу. Место здесь хорошее, светлое, радость берет, сами видите, - она кивнула в нашу сторону, - берег удобен для пристани, ровная береговая терраска пригодна для размещения жилья и складов, река и ключики богаты рыбой, а окрестная тайга зверем, ягодами, грибами и кедровыми орехами. Так что казаки, по-видимому, неспроста выбрали именно это место для своих стоянок и отдыха на перепутье между трудными походами. Позже, когда был образован Якутск (1642 г.), ставший одним из главных центров Восточной Сибири, из которого в последующие годы снаряжались многие экспедиции для изучения и присоединения к России обширных внутренних территорий и прибрежных морей Севера, Севере- и Дальнего Востока, наша Мача постоянно расширялась и, в конце концов, превратилась в важную промежуточную пристань-порт на Лене. Когда же в 1846 году на прилегающих к Маче обширных таежных массивах государственных земель, находившихся "ясачном" (налогооблагаемом) пользовании кочевых тунгусов - Жуюгинского (по названию р. Жуй) рода, были открыты богатые залежи россыпного золота и застолблены приисковые отводы, получившие затем обобщающее название Дальней Тайги, откуда Вы к нам и пожаловали, - она застенчиво улыбнулась, кивнув в нашу сторону, и продолжала, - наше село "зазвучало" на всю Россию.
Так вот, в те времена жизнь здесь забурлила ключом. Такого расцвета Мача ещё не переживала. Она стала чуть ли не "парадным вводом", а по существу - основной входной базой снабжения Ленских приисков. Именно тогда село начало разрастаться не по дням, а по часам... Сюда хлынул поток богатых сибирских купцов, золотопромышленников, а также масса старателей, горнорабочих и множество другого люда.
За короткий срок Мача выросла до сотни дворов. Был сооружен добротный причал для лодок, барж и пароходов, построены большие склады-лабазы, из которых несколько сохранилось до наших дней. Вы их видели, наверное, длинные и добротные такие. Сейчас в них хозяйничает заготпункт потребсоюза. Дорогу соорудили сквозь тайгу на прииски, говорят, хорошей была с мостами и лежневками обшей длиной около 400 километров. Крупный конный двор держали, более сотни голов, а также многие другие хозяйственные службы - торговые лавки, кабаки, бани... На сельских мужиков, да и баб наших большой спрос был на разных работах, особенно на извозе, в конюшнях, котлопунктах, а также на выгрузке и погрузке большого объема разнообразных грузов, поступавших для нужд приисков. Так что в те времена жизнь в селе действительно била ключом... Hу, a потом, к концу 800-х годов, Дальне-Тайгинские прииски стали постепенно затухать, а посему и на Маче начал резко сокращаться объем грузооборота и, естественно, падать уровень её былого благосостояния...
В последующие послереволюционные годы работы на Мачинской снабженческой базе по обслуживанию приисков практически сошли на нет. Все постройки, сооружения и прочие атрибуты некогда крупного перевалочного хозяйства постепенно пришли в упадок, подверглись разрушению без надлежащего их поддержания и вовсе канули в лету
К настоящему времени сохранилось лишь несколько складов-лабазов и от приисковой дороги еще заметны заросшая мелколесьем и кустарником просека, да прогнившие гати и развалины мостов. Что касается нашей Мачи, то ныне это небольшое таежное село - всего несколько более 30 дворов с маленьким клубиком, почтовым отделением, магазинчиком, начальной школой и врачебным пунктом. Население занято в основном таежным промыслом и рыбной ловлей. В тайге, как и прежде много крупного зверя, соболя, горностая, белки, а также глухарей, рябчиков и разнообразных полезных растений, а сама Лена и множество окрестных речушек и ключей богаты высокосортной сибирской рыбой. Поэтому большинство мужчин и многие женщины славятся как профессиональные охотники, рыболовы и сборщики ягод, грибов, черемши и кедровых орешков. Наш потребсоюзовский заготпункт свои планы по сбору пенных даров местной тайги и рек всегда успешно выполняет и перевыполняет, ежегодно отправляя в центральные районы страны десятки тонн таёжных деликатесов.
Вы, прилетев к нам, наверное обратили внимание, -продолжала она, - что село практически пустует. Это объясняется просто: сейчас сезон сбора кедровых орехов, а нынешний год был очень удачным на их урожай, поэтому большинство населения села вышло на сбор шишек, или, как у нас говорят, занято "шишкованием". Вот так и живем, в общем не плохо... - закончила свой рассказ председатель.
Все мы выслушали "хозяйку" села с большим вниманием и благодарностью. Я был несколько удивлен ее глубокими знаниями истории края с упоминанием конкретных дат и фамилий первопроходцев и, не скрывая, не замедлил откровенно спросить её об этом. Она, продолжая скромно улыбаться, горделиво ответила: "До моего, так сказать, "вхождения во власть" я учительствовала в частных сельских школах и вела там историю, краеведение, географию, ботанику и зоологию. Так, что и здесь все просто... А насчет жития-бытия дореволюционной Мачи рекомендую пораспрашивать нашего главного старожителя - деда Кешку, Иннокентия значит. Сейчас ему за 80, но он бодр и крепок как дубок, и память у него отменная... А приходится он уважаемому лейтенанту настоящим дедом. Поэтому передаю Вас в распоряжение Трофима Григорьевича, и он, думаю, с удовольствием познакомит всех Вас со своим дедом Кешкой, как его здесь уважительно называют. Так ведь, командир..."
- Обязательно, - поднявшись со стула и с доброжелательной интонацией в голосе, воскликнул лейтенант, - дед, мой действительно богатырский, хотя ему почти 83, но и сейчас возможно женить его на какой-нибудь молодухе, "хвост" трубой держит... молодцеватый дед. Давайте потопаем к нам, будем рады, да и перекусить уже пора.
Мы встали, тепло поблагодарили гостеприимных женщин, которые проводили нас до крыльца, и вышли на главную улицу села, протянувшуюся вдоль берега.
Тишина и яркое солнце ранней осени создавали приятное ощущение и истинную радость. Все вокруг сияло. От солнечных зайчиков, отражавшихся от гладкой, как зеркало, и величаво текущей Лены, слепило глаза. В воздухе словно маленькие парашютики витали пушинки иван-чая и, жужжа, проносились уже редкие пауты (слепни). Было как-то по-особому спокойно и тепло на душе...
Мы подошли к добротному дому, ладно срубленному из мощных стволов лиственницы, с плотной досчатой крышей, уже посеревшей от времени, а также засыпной обшитой тесом завалинкой и оконцами, окрашенными в белый цвет, с резной облицовкой.
В обширный огород с цветником спускалось широкое крыльцо со ступенями из строганых полубревен и стоящим недалеко от него таким же мощным, длинным столом со скамьями по обе стороны.
Из дома по ступеням крыльца бодро спустился на дорожку, выложенную гравием, пожилой человек с седой окладистой бородой и пышными усами:
- Гостюшки, мои милые, прошу, прошу...- раскинув руки, будто желая обнять нас всех, воскликнул он, пружинисто вышагивая к нам навстречу. Когда этот человек подошел к нам, я никогда бы не подумал, что он и есть 83-летний дед Кешка. На строгую прикидку выглядел он лет на 50 с не большим гаком. Вот молодец, подумал я. Дед, приветствуя нас, протянул свою широкую мозолистую ладонь, пожав наши руки с несвойственной для такого старца силой, и представился:
- Иннокентий сын Филиппа, так сказать древний дед вот этого молодца, - и громко хихикнув ткнул пальцем в живот лейтенанта. - Ну, проходьте, проходьте, - продолжал он, - сидайте за стол, отдыхайте, а я пошустрю насчет перекуса да самоварчик заправлю, мигом....
Во двор вошли наши вертолетчики, держа в руках большую плетеную корзину с провизией, прихваченной при взлете "на всякий случай", как завсегда любил приговаривать Милентий. Они быстро настелили на столе клеенчатую скатерть и извлекли из корзины несколько бутылок темного бодайбинского пива "Таежное", пару бутылок 3-звездочного молдавского коньяка а также колбасу, сыр, запеченные куски свинины, пышную буханку хлеба, несколько шоколадок и другую снедь. В это время из дома появился дед Кешка с большой квадратной бутылью-штофом багрово-рубинового напитка. - Брусничная наливочка, - пояснил он, подмигивая, - хорошая штука, берет... - и суетливо затрусил обратно в дом. Вернулся он с миской малосольных хариусов, куском сыровяленой оленины и горкой граненых стаканчиков - стопок в подоле рубахи. Расставив все это на столе, на мгновение задумывшись и дернув себя за бороду, быстро зашагал к небольшому парничку, пристроившемуся у края огорода. Оттуда он принес с десяток огурчиков и пучок зеленого перьевого лука с большими уже пожелтевшими головками. Обмыв все это в воде из колодца и разложив на столе, дед причмокнул, видимо, стол произвел на него должное впечатление, и артистично разведя руками, по-хозяйски пригласил:
- Дорогие гостюшки, прошу перекусить... Мы чинно разместились за столом. Дед взял свою объемистую бутыль и наполнил стаканчики...
- С приездом, рады мы Вам! За встречу добрых товарищов, - произнес он свой первый тост..?
Все встали и уважительно чокнулись с его поднятым вверх стаканчиком. Затем тосты следовали один за другим. Вскоре я почувствовал, что дедовская "настоечка" действительно "берет"... Легкая приятная "хмелинка" окутывала все тело. Застолье разгоралось, речи с добрыми пожеланиями и назиданиями лились рекой.
Лейтенант встал из-за стола, подошел к деду и, обняв его за плечи, попросил:
- Дедуля, расскажи нашим друзьям о житие-бытие на Маче в твои молодые годы. Каким было наше село в те далекие времена?
- Добре мы живали в те времена, грех Бога винить, - начал свое повествование дед Кешка. - Выходцы мы из сибирских казаков. Мой папаня и матушка, светлая память им, да и деды и прадеды наши все проживали здесь на Маче. Я тож тут родился, дай Бог памяти, аж в 1877 годе. Папаня мой на золотничиков трудился, кузнецом был, с железом чуды творил, все мог отковать, и работа его любила. Заработок у него хороший был - до 3-х рублев и боле за поденку. Агромадные деньжищи по тем временам были. Добрая коровенка стоила тогда 5-6 рублев, во как... Лет с десяти я подмогать ему стал подмастерьем-молотобойцем, в лето тож до полтины выстукивал. Позднее папаня извозом занимался и постараться не брезговал. В грибные и ягодные времена, а также в охотничий сезон ходили в тайгу, запасались ее дарами, огородничеством занимались, рыбу ловили, тьма ее было, так что погреб наш не пустовал, и жили мы завсегда в достатке, но трудились много...
Сама же Мача в те времена кипела людом, особенно ранней весной да осенью, когда мужики тянулись к приискам на заработки, а затем возвращались оттуда по завершению промывочного сезона с большими деньжищами в кармане. Вот тогда целый вертеп у нас бывал. Приискатели большими группами до трех тысяч, если не боле, на возах и пеша выходили в сопровождении казачьей охраны по тележной дороге к нашему селу. Здесь их ожидали многочисленные лавки с различными товарами, игровые и питейные заведения с "вольными девицами", завезенными на Мачу заблаговременно киренскими и иркутскими купцами и кабатчиками. После нескольких дней разгула приискатели отправлялись пароходами, баржами и плотами до Усть-Кута (основан в 1631 г. при впадении р. Кут в Лену, город, с 1954 г., райцентр Иркутской обл.. речной порт Осетрово, ж.д. станция Лена), через расположенное ниже Качи большое село Витимское (ныне просто Витим - поселок городского типа в Иркутской области), в 430-ти километрах от которого находится Киренск (город с 1775 г., райцентр в Иркутской обл., порт на Лене) и в 800-х - Усть-Кут. За несколько дней пребывания приискателей на Маче купчишки ухитрялись выручить до 40 тысяч рублей, а иногда и более.
- Помню, что в те времена, - продолжал дед Кешка -Витимское "звучало" на всю Россию. Там оседали агромадные деньжищи заезжих приискателей, падких, после таежной глухомани, до пьянства и разврата... Некоторые из них, пробыв в Витиме несколько дней, возвращались обратно буквально "без штанов", а другие и вовсе исчезали...
В порядке отступления следует отметить, что позже меня крайне заинтересовали более подробные сведения об этом селе тех давних времен. И вот, будучи в Иркутске, мне удалось разыскать в архиве старую публикацию в "Сибирском сборнике" (1889 г., вып.2), где в очерке "Витим" сибирского журналиста Иннокентия Ангарского так характеризовалось это село: "...Единственный в своем роде Витим представляет крайне оригинальное селение, обязанное своим существованием золотопромышленному разгулу, спиртоношеству и хищению золота; золото и кровь текли здесь, перемешиваясь своими струями, и создали Витим таким, каков он есть - своеобразным и жадным. Он предназначается быть обширным кабаком, домом разврата и вертепом убийства явного и скрытого, большим игорным домом, где нет ничего святого и заветного. В этот притон являлись громадные массы денежного люда, заморенного тайгой, наскучавшегося в ней, вырвавшегося на волю и дико ищущего разгула и бешенных страстей. Жизнь человеческая считается здесь за ничто. Трупы рабочих Лена несла десятками". Но вернемся к беседе с дедом Кешкой.
- Выход приискателей из тайги, - продолжал он - был опасен, если они шли сами по себе в одиночку или небольшими группами. В тайге, за пределами Мачи, бродили вооруженные бандиты-грабители, убийцы как пришлые, так и местные из таежных сел, вроде Витимского, которые выкарауливали приискателей, убивали их и забирали имеющиеся при них деньги и добро. Папаня мой рассказывал, что в 60-70-х годах в тайге вокруг приисков расплодились шайки таких бандюг, которых полиция называла "охотниками за горбачами", а по нам - просто убивцами золотнишников, возвращавшихся после заработка к своему дому с котомками за плечами. Папанька говаривал, что мачинские казаки-охранники поймали одного из таких "охотников", так в "схроне" у него нашли до 50-ти простреленных и окровавленных армяков приискателей. Конечно, после этого казаки пустили ублюдка в распыл, чтобы другим повадно не было бандитить... При выходе с приисков групп золотничников численностью более 20-50 человек осенью их всегда сопровождала казачья охрана, большие кордоны которой постоянно находились на Маче и в Витиме , а дозоры - в других таежных местах, по тропам шастанья приискателей.
Закончив эти, видимо, неприятные для него воспоминания, дед Кешка глубоко вздохнул, перекрестился и далее продолжал более бодрым голосом.
- Когда мне было лет четырнадцать и я уже завершил учебу в сельской начальной школе, - продолжал дед - папаня, собираясь на старанье, впервые решил взять меня с собой к перед этим, подчеркивая предстоящую тяжелую работу, показал свои натруженные, бугристые в мозолях и шрамах ладони и тихо с достоинством сказал: -"Посмотри, сынок, немало эти руки честно потрудились на нашей земле... И не зря мы с тобой уйдем в тайгу подзаработать... Я всегда был убежден и тебя приучал к тому, что тайга и Лена наши, ежели к ним с любовью и трудом добрым, помогут всегда в беде". Я на всю жизнь запомнил эти папинькины слова и добре трудился не покладая рук многие годы...
В тот первый год моего старательства мы с папаней да шурьяком нашим Алексеем, значит братом матушки, совершив все домашние заботы и загрузившись промывальными лотками, другими премудростями золотничного дела и провиантом, с одной вьючной лошадкой, котомкой и ружьями за плечами двинули в тайгу после великого дня Вознесения Господня (церковный православный праздник, обычно отмечаемый в конце мая - начале июня), когда уже сошел главный снег и пробурлили горные ключи. К концу июня были мы в таежной глухомани верст за 120 (1 верста =1,067 км) от нашей Мачи, трудный путь прошлепали, но на хорошее золото пока не вышли... И вот однажды к вечеру стали на привал в небольшом распадке. Вокруг дремучая тайга, ели махровые и такие дебри, не дай Бог, только какой-то маленький совсем незаметный ключик, извиваясь змейкой, сквозь валунник пробивался, весело журчал и, побрякивая камешками, нес свои холодные, кристально чистые воды в неведомую речушку громадного бассейна Чары реки... Мы стали бюваком, шалашку соорудили, костерок разожгли, повечерили и чайком побаловались, а затем и залегли на отдых... Утро выдалось ярким, солнышко вывалило из-под вершин голечных, тепло стало, тишина, аж воздух звенел, и такая благость нас окутала...
Шурьяк наш взял лоток да лопату и направился ниже стоянки дабы попробовать нет ли золотин в песках этого ключика. Буквально вскоре шурьяк прибег обратно, взбудораженный какой-то, и лоток папане показывает... Тут и я подбег... Глядим, а на дне лотка несколько пластинок желтых и одна круглая как дробинка на зайца. Папаня взял ее ногтем поскреб и на зуб попробовал, да как воскликнет, обращаясь к шурьяку: - Леха, да это ведь золото, во везуха! Где взял? Потопали поглядим...
Мы спустились к месту взятия Лехиной пробы. Ключик здесь оказался в 3-4 аршина шириной (1 аршин = 0,771 м) и глубиной комару по колено. Он извивался среди округлых валунов, окомлявших оба его берега, а меж них и в русле был чистый речник и галечник. Мы капнули у берега небольшую траншейку вроде "закапушки". Примерно через аршин глубиной наша канавка "села" на коренные породы. Лотками мы начали промывать пески... При первых же промывах в лотках заблестело золото от нескольких до десятка и более золотин, причем попадались "таракашки" величиной с ноготь. В общем здесь, с Божьей помощью, мы напали на настоящий "фарт".
Батя повелел, чтобы не терять время на трудоемкую лотковую промывку, соорудить простенькую ручную бутарку (короткий до 2-х метров длиной и в полметра шириной прямоточный золотоулавливаюший шлюзик с квадратным грохотком из деревянных брусков в его головке) и на ней начать промывку песков, быстро и в большем объеме, чем лотками.
Мы за раз спилили пару ровноствольных сосенок толщиной до 8-ми дюймов (1 дюйм = 2,54 см) и разделали их по нужному длинномеру. Затем, раскололи бревнушки пополам, гладко остругали и плотно пригнали их друг к другу на низких козлах, приладив бортовины и грохоток в голове. Получившуюся "бутарку" установили так, чтобы вода поступала на грохоток самотеком. Дно шлюзика застелили нашим грубошерстным одеялом, закрепив его к бортам брусками. В общем, через пару дней после начала сооружения наша промывнушка была готова, начала работать и радовать нас...
Каждый день давал все более богатые съемки: мы нередко получали до четверти и более фунта ( 1 фунт =- 409,5 г) золота за сменку. К середине сентября у нас было более полупуда ( 1 пуд = 16,381 кг) "призренного металла", - после такого своего определения золота, дед Кешка, с удовольствием причмокнув, продолжал, - великий фарт получился, впервое у нас вышел... Папанька так радовался, обнимал нас с Алехой, а мы тож, даже забыли, что вкалывали как лошади.
Надвигались холода, мы устали, была пора собираться домой на Мачу. Предварительно замаскировав нашу делянку, как завсегда это делали "вольные старатели" с тем, чтобы в будущий сезон вновь вернуться сюда, мы собрали свой скарб и скрытными тропами двинулись к селу. Скажу, что в следующем годе мы вернулись снова на нашу делянку и вначале мыли хорошо, но недолго. Потом помывки стали все беднее... Мы "прошныряли" весь этот ключик, опробовав его с верховья до устья. Золото было везде бедноватое и мыть его не было смысла. Мы ушли оттуда уже в начале августа...
А в тот первый год наш Леха случайно или с Божьей помощью наткнулся на ямку или, как говорят старатели, на "гнездушко золотое", которое мы и взяли в порядке чистейшего "фарта". Вернувшись тогда домой, папаня сдал золото в скупку, получил большие деньжищи... Мы зажили, поставили новый дом - вот этот крепкий, добротный. Корову, лошадей и скот приобрели, а потом и я женился в 1906 году. Когда золотичное дело затухло, папанька извозом и другими работами занимался, и я подрабатывал, а потом охоте да рыбалке много времени отдавали...
Жена у меня была хорошая, красивая да работящая, но детей нам Бог дал только одного сыночка в 1908 годе. Померла она на сёмый год апосля свадьбы, скоропостижно. Оставила мне нашего Гришуню на радость, а сестры ейные помогали нам домовать. Женили мы Гришу в его 24 года на медицинской фельдшерице местной Ефросиний. Зажили, просто благодать Божия. Сынок у них родился Трофим Григорьевич в 1932 году, мой внук значит, вон каким статным выбухал, командир... - он указал пальцем на затихшего лейтенанта - холостякуем мы ноне с ним. А Гришуньку да и Фросю наших война Великая положила. Одного в 1944 годе под Варшавой, а её, бедняжку, аж в начале 1945, где-то на Висле.
Дед замолчал, как-то съежился и две крупные слезинки покатились по его мужественному загорелому лицу...
Трофим Григорьевич подошел к своему деду, обнял его за плечи и нежным, несколько дрожащим от волнения голосом, промолвил:
- Не расстрайтивайся, дедуля, все в прошлом, война есть война! Вон сколько наших добротных мужиков, полегло, но раздавили мы эту фашистскую гадину. Давай-ка лучше помянем их светлые души! - он разлил остатки коньяка по стаканам.
Мы все встали и молча выпили... Было около пяти, день продолжал искриться в лучах яркого солнца, которое медленно сползало к вершинам гольцов противоположного берега Лены. Пилоты неназойливо предупредили, что до конца летнего времени остается пара часов, и если мы будем садиться где-то по трассе старой дороги, то следует поторопиться...
Мы стали собираться... Тепло попрощавшись с дедом Кешкой, пожелав ему здоровья и всего самого доброго, наша "туристическая" группка вышла из его гостеприимного дома и в сопровождении лейтенанта направилась к вертолету. Здесь, поблагодарив нашего спутника за теплый прием и обменявшись с ним дружеским рукопожатием, мы заняли свои места в кабине вертолета, который сразу же взмыл в прозрачное голубое небо и, сделав прощальный круг над приветливым таежным селом, устремился вдоль трассы, некогда главной приисковой дороги. Минут через 20-25, удалившись от Мачи на 60-70 километров, вертолет "подсел" у края этой дороги на просторную полянку с небольшим озерцом в её левой оконечности и грудами прогнивших, покрытых мхом, бревен.
Мы высыпали из вертолета на эту площадку, сплошь заросшую высоким травостроем с островками отцветавшего, но еще сохранявшего яркую синеву соцветий, иван-чая. Мы с Милентием обошли всю полянку по её периметру, разглядывая сохранившиеся фрагменты от некогда размещавшейся здесь промежуточной дорожной станции. Справа выделялись бугристые очертания длинного строения, видимо, конюшни, с горкой покрытого травами и мелким ивняком грунта-навоза. Затем, перпендикулярно его дальней оконечности, следовал рядок таких же бугристых очертаний фундаментов былых домишек и подсобных помещений, а ближе к озеру - кузницы с грудой рассыпавшего кирпича от горна. У берега озерца сохранились беспорядочно разбросанные толстые бревна, покрытые зеленым мшанником, печь из крупных округлых булыжников, с растрескавшейся большой чугунной бадьей и поленницы "швырковых" дров, также окончательно истлевших, заросших мхом. Видимо, здесь в русской баньке "по-черному" здоровые русские мужики-обозники "хлестали" себя березовыми вениками после длительных трудных перегонов, тяжело груженных обозов. Все увиденное нами навевало какую-то глубокую грусть и, вероятно, каждый, проникновенно думая о своем, представлял, как в те далекие времена первопроходцы-приискатели рубили просеку этой дороги, сооружали гати и мосты, а затем обустраивали базовые стоянки, где подкреплялись, отдыхали, меняли лошадей и коротали зимние ночи. Все это делалось для того, чтобы, несмотря на чрезвычайные сложности быта и колоссальный труд, взять в "холодных доньях" рек и ключей Дальней Тайги и поставить на службу родной державы горстки "желтого металла"...
Мы молча вернулись в вертолет и без обычных оживленных разговоров, лишь под ровный успокаивающий гул мотора винтокрылой машины, вскоре приземлились на Перевозе.
Спустя примерно десять лет после этого полета, мне, уже работая в "Главзолото", в очередной раз довелось по службе побывать в Бодайбо. В то время геологи завершили разведку ряда небольших россыпей в Дальней Тайге, и мы с моим давним другом, главным инженером треста "Лензолото", уже бездумно преобразованного в комбинат, Муратом Зафесовым решили непосредственно ознакомиться с местами этих разведок с тем, чтобы оценить возможность применения того или иного способа их промышленного освоения.
В один из погожих летних дней мы с бодайбинского аэродрома вертолетом МИ-8 вылетели, без залета на Перевоз, в Дальнюю Тайгу. Там, облетев на низкой высоте разведанные участки, решили "подсесть" на одном из них, расположенном в широкой пойме небольшой заболченой речушки Нерунда, у заброшенной геологами стоянки-зимовьюшки. Здесь по карте-плану и разрезам мы осмотрели ряд разведочных линий, задерживаясь у сохранившихся "штаг"- номерных столбиков у устья буровых скважин, где по планам значились наиболее высокие содержания золота. Порассуждав, как подобраться к этому металлу, мы вдоль петляющего русла направились к вертолету. У одного из небольшого, но, видимо, глубокого "улова" (донное углубление со спокойной водной поверхностью сбоку устья быстротока) мы остановились "на перекур". Я поймал несколько кузнечиков и бросил их в это "улово". Сразу же из глубины мелькнули широкие пятнистые, золотисто-красноватые спины быстрых рыбин - линков. Я поймал еще кузнечиков и бросил их туда же. Эффект повторился... Я увидел удивленное выражение лица Мурата и, волнуясь, азарт брал свое, прокричал ему:
- Муратик, дорогой, да эта Нерунда кишмя-кишит линками, экземпляры ведь килограмма по полтора-два каждый... Может быть у пилотов есть завалявшаяся удочка или спининг? Мы их мигом на уху и жареку натаскаем...
Вернувшись к вертолету, Мурат спросил у командира есть ли у них снасти? Но, увы, оказалось нет. Командир, узнав "подоплёку", рассказал, что в выходке они летали по заданию и "попутно" рыбачили, а по прилету он оставил снасти дома "на подправку". Так, что в этот раз с "попутной" рыбалкой у нас, к моему большому сожалению, ничего не получилось. А счастье было так близко...
Перед посадкой в вертолет я поинтересовался у пилотов, далеко ли до Мачи? Оказалось с сотню километров и при необходимости можно туда залететь, поскольку летного времени достаточно. Мурат не замедлил согласиться, так как давненько не бывал в тех краях, и мы решили залететь...
Вертолет приземлился на той же площадке. С воздуха мне показалось, что дворов в селе поубавилось , но оно выглядело так же светло и привлекательно, как и в тот давний наш прилет с Милентием...
Мы зашли в сельсовет. В нем практически ничего не изменилось, разве что, как мне бросилось в глаза, портрет бывшего генсека Хрущева был заменен на современного - Брежнева. Председателя не было, а за секретарским столом располагалась та же женщина, что и прежде, но несколько постаревшая.
Она узнала меня и приветливо заулыбалась...
- Здравствуйте, Владимир Григорьевич, - какая память хорошая, подумал я. - Вы опять к нам, давненько не были...- продолжала она. - А мы здесь по-прежнему поживаем, только вот молодежь в селе не задерживается, тянется в города из нашей глухомани... Прежняя председательница, помните ее, с семьей выехала уже лет пять тому назад. Говорила в Коршуниху едут. Там большой металлургический комбинат построили, а она учительница, будет в школе хорошей работать... Нового председателя мы тогда избрали. Мужчина статный и работник пробивной... Сейчас на сенокосные угодия уехал. А дедушка, Ваш знакомый, помер не так давно, немногим до 90 не дотянул. Лейтенант наш Трофим уже давно старшим стал. Сейчас он в Иркутске на каких-то их курсах квалификацию повышает, наверное капитаном будет. Семья его - жена и мальчонок - в том же доме живут, хорошие люди. Сходите навестите их, - завершила она свое повествование.
Мы тепло простились с ней и направились к тому памятному мне дому, где лет десять тому назад мы провели несколько незабываемых часов с известным старожилом села дедом Кешкой.
Дом выглядел так же "браво", как и прежде, а двор - заметно более ухоженным. В огороде копошилась молодая краснощекая женщина, а вокруг неё на палке, как на коне, скакал мальчонка лет шести, размахивая прутиком.
Мы зашли за ограду и поздоровались с хозяйкой. Женщина смотрела, на нас вопросительно. Я пояснил ей, что мы зашли в этот дом, где некогда бывали в гостях и беседовали с дедом Кешкой и Трофимом. Она взволнованно засуетилась: - Заходьте, проходите... Чайку или молока с дороги испейте, зелени разной откушайте, вон огород какой буйный...
Она посетовала, что нет Трофима, пояснив: - На учебе он, а был бы очень рад...
Мы отказались от угощения, поскольку пора было улетать, вертолет ждал... В это время к нам "подскакал" мальчонка в большой отцовской пилотке, размахивая прутиком, словно саблей, и замер, рассматривая нас.
- Как воюется, командир? - спросил я его.
- Хорошо, победили фашистов, - взяв под козырек ответил он бойко.
- Ну, а как звать-величать тебя? - продолжал я. Мальчонка вытянулся в стойку и, сделав грудь колесом, отчеканил:
- Иннокентий...
|